Первый день и половина следующего миновали без приключений. Тяжело нагруженные провиантом, краснокожие, вопреки легендарной лени, двигались безостановочно и без единой жалобы. Бедные люди в наивной убежденности воображали, что выполняют богоугодное дело, разыскивая виновника смерти своего колдуна. И никакая усталость не могла задержать их ни на минуту, тем более что повода для выпивки не было.
Золотые горы — Бенуа нравилось называть их так — находились, по его расчетам, недалеко. Он прочертил маршрут как по линейке, мог математически подтвердить точность направления и предвкушал уже радость проникновения в эти пещеры, которые его спутники описали так красочно со слов Жака, как вдруг сильный запах мускуса неприятно поразил бородача.
Бенуа резко остановился и буркнул Бонне, шедшему следом:
— Гляди в оба! Мы на змеиной тропе!
— Змея! — крикнул тот с ужасом в голосе. — Где она?
— Да я не вижу ее, черт подери! Если б заметил, так насыпал бы соли на хвост!
— Змея… — бормотал Бонне, вспоминая трагический эпизод в бухте. — Я не сделаю больше ни шагу!
— Не будь дураком, оставаться на месте не менее опасно, чем идти вперед. Да погоди, это просто здоровенный уж. Держу пари, что он семи-восьми метров длиной, а толщиной с тебя, хотя ты и худющий.
— Почем ты знаешь?
— Пожил бы с мое в лесах, не задавал бы дурацких вопросов. А! Беглые каторжники сегодня здорово поглупели. В мое время встречались такие ушлые пройдохи, настоящие молодцы! Одно удовольствие было их конвоировать! Вот видишь след, трава примята, как от падения дерева, а точнее — как будто его волочили…
— Ну и что?
— Дурень, это же след змеи… Она проползла несколько минут назад. По запаху мускуса определяю.
Индейцы, несмотря на благоухание трупа, тоже уловили запах пресмыкающегося. Они остановились и молча ждали.
Внезапно неподалеку раздался громкий треск веток, а затем тяжелый топот. Бенуа зарядил ружье. Акомбака занял позицию подле него, натянул свой лук и схватил стрелу с широким бамбуковым наконечником, тонким, острым и гибким, словно стальное лезвие, носящим название курмури (по-индейски — бамбук).
Хруст веток и стеблей приближался, такой шум создает стадо диких кабанов. Животное крупных размеров проскочило под деревьями, не разбирая дороги, со стремительной силой летящего снаряда.
— Маипури!note 247 — прошептал вождь на ухо своему компаньону.
— Пошли!
Кортеж снова двинулся в путь, а шум тем временем изменил свое направление Маипури, казалось, убегал от появившихся людей. Вскоре путешественники обнаружили огромные прорывы в кустарнике. Мощь и энергия животного были таковы, что оно проложило путь, не требующий дальнейшего применения мачете.
Индейцы и белые последовали по удачно возникшей дороге, ибо ее направление точно совпадало со стрелкой компаса. Шум прекратился, но через полчаса снова возник. Лес посветлел. Следы толстокожего тапира не исчезали, а запах мускуса становился все сильней.
— Стой-ка! Стой-ка! Стой-ка! — с тремя интонациями прокричал заинтересованный Бенуа. — А если змея решила преследовать маипури? Занятная мысль, ей-богу!
— Маипури — самка, — сказал Акомбака. — Ее малыш при ней, и змея хочет его скушать.
— Могу это понять, потому что для большого ужа проглотить взрослого тапира — все равно что попугаю разгрызть тыквенную бутылку…
Характер местности вдруг резко изменился, природа предстала в новом облике. На почве стали попадаться обломки диоритовыхnote 248 скал, а метрах в десяти, в стене густой зелени, авантюрист увидел широкую дыру, проделанную маипури. И в этом проеме отчетливо виднелись горы. До них было не более километра.
Бенуа подавил крик радости, готовый вырваться из груди, и, указывая спутникам на скалистые холмы, странно прилепившиеся друг к другу, тихо произнес:
— Это здесь…
Едва прозвучали эти слова, как послышался глухой, придушенный треск невдалеке, в высоких травяных зарослях, окаймлявших поляну. Это походило на трудно определимый звук ломаемых костей, вслед за чем раздался прерывистый топот.
Большая бесформенная масса возникла в зарослях лиан, покатилась, прыгнула вперед, стала как будто в два раза крупнее и исчезла, но не настолько быстро, чтобы меткая стрела краснокожего не успела глубоко вонзиться в нее.
Акомбака беззвучно смеялся.
— Что это значит? — спросил бывший охранник.
— Маипури убил змею, а я убил маипури. Мы его скушаем.
— Откуда ты знаешь?
— Идем. Ты увидишь, что Акомбака никогда не ошибается.
Они сделали несколько шагов и — точно по словам индейца! — нашли на скалах распростертого огромного удава, не менее десяти метров длины и в обхвате такого же, как этот «худющий» Бонне. Несколько капель крови выступили из ноздрей пресмыкающегося. Из открытой глотки вывалился мягкий и раздвоенный язык. Он не двигался, смерть, по-видимому, наступила мгновенно.
Напрасно Бенуа искал хоть какой-нибудь след ранения, тапир не искусал и не истоптал змею. Мошенник отметил лишь ненормальное состояние погибшего великана: огромное цилиндрическое тело казалось немного сплющенным и обмякшим, лишенным всякой упругости. Оно было похоже на скатанную тряпку и сгибалось под прямым углом. Возникало ощущение, что все до одного позвонка у змеи перебиты или разорваны.
Белый вопросительно взглянул на индейца. Тот улыбнулся со снисходительно-покровительственным видом, а затем на своем гортанном языке дал любопытное объяснение случившемуся.
— Акомбака не ошибался. Змея напала на маипури, чтобы скушать ее детеныша. Она такая большая и думала задушить маипури, как она делает с тигром, который не может вырваться из ее колец. Но маипури сильный и хитрый. Когда он почувствовал, что змея его заплела, то выпустил дыхание и стал таким маленьким, как только мог. Змея сжала его сильнее. Тогда маипури, самый большой и смелый зверь в наших лесах, снова набрал воздуху, его грудь и живот стали надуваться все больше и больше… Змея не успела распустить свои кольца, ее кости затрещали и лопнули, вот отчего возник шум, который ты слышал… Удав сразу умер, а маипури освободился и убежал… Мы его скоро скушаем, — радостно добавил он, — потому что стрела Акомбаки никогда не промахивается…
— Так мы его и съели, — усомнился Бенуа. — Да ведь он убежал! Не думаю, что твоя стрела причинила ему большой вред.
Не переставая улыбаться, индеец указал своему собеседнику на широкий кровавый след, хорошо видный на пожелтевших от солнца листьях.
— Ты прав, мой краснокожий друг, ты в самом деле очень ловкий и сильный!
В мгновение ока со змеи содрали кожу: молодой пиэй решил изготовить из нее ритуальный наряд. Затем носильщики приняли на плечи свой мрачный груз, и отряд двинулся дальше.
Следы крови становились все более изобильными. Толстокожий, очевидно, был ранен серьезно. Он прерывал свой бег, чтобы освободиться от мешавшей ему стрелы. Наконечник ее глубоко проник в тело. Эти остановки хорошо были видны по особому обилию кровавых пятен на почве. Примерно в пятистах метрах от места схватки нашли древко стрелы. Охотники сделали еще несколько шагов и, к своему великому изумлению, увидели в глубине широкого и глубокого рва бездыханного тапира. Возле него растянулся маленький детеныш, тоже не подававший никаких признаков жизни.
Хотя и удивленный, Акомбака торжествовал.
— Большой маипури очень вкусный, но маленький еще лучше! — радостно воскликнул он, окрыленный мыслью о трапезе, которую сулила груда мяса.
О другом думали Бенуа и его сообщники. Ров находился как раз на полпути к первой горе. И авантюрист не без оснований заключил, что, если бы не случайная встреча с тапиром, то это он, идущий во главе отряда, напоролся бы на рогатки, расставленные на дне и по бокам траншеи.
Да, никаких сомнений: ров — ловушка для хищников. У него форма усеченной пирамиды. Узкий вверху, широкий у основания, с наклонными стенами, что помешало бы упавшему зверю выбраться наружу, даже если бы он по счастливой случайности избежал рогаток.
Видны были обломки легких перекладин, несколько минут тому назад прикрытых землей и дерном. Они прятали отверстие, услужливо подставляя бегущим этот шаткий, непрочный «пол», замаскированный с большой изобретательностью, даже придирчивый глаз ничего бы не заметил с первого взгляда.
Бенуа вспомнил устрашающие способы обороны, примененные загадочными существами, жившими на берегах реки. Как обрушивались в воду огромные деревья, преграждая путь, как плыла навстречу жуткая змеиная флотилия, ускользнуть от которой им удалось только чудом.
Ему подумалось, что существует какая-то связь между этой ямой, так неожиданно возникшей перед порогом золотого рая, и теми помехами, что заставили их отказаться от первой попытки. Хотелось убедиться в правоте своих предположений.
— Послушай, вождь, а кто вырыл эту яму — белые или индейцы? — спросил он у Акомбаки.
— Индейцы, — ответил тот не колеблясь.
— А как ты определяешь?
— У белых людей железные инструменты, а у краснокожих только орудия из твердого дерева. Железная мотыга режет землю, как нож, вон, видишь, кое-где четкие следы, а деревянная лопата давит и разрывает почву.
— Да, это убедительно. Значит, на той стороне — индейцы…
— Индейцы везде, — гордо заявил краснокожий. — Земля, вода, лес и небо принадлежат им!
— Ты бы мог сказать, к какому племени относятся эти?
— А если ты видишь дерево, срубленное белым, разве ты можешь сказать, из какой он страны?
— Ты прав, вождь, а я болтаю глупости…
Колонна остановилась на краю рва, и мертвый пиэй в ожидании усыпальницы был положен на скале под ярким солнцем. Путешествие трупа еще не закончилось.
Индеец с остро отточенным мачете спустился в ров; используя хлопчатобумажные крепления от своего гамака, обвязал тело молодого маипури, которое тут же подняли наверх, а затем принялся разделывать огромное животное, туша которого заполнила почти всю впадину. Весило оно более трехсот килограммов, а размером было со среднего быка. Тапир, называемый туземцами маипури, является самым крупным из животных Южноамериканского континента. Отличительная его черта — крупная голова с очень высоким затылком, переходящая в горб у основания морды, которая оканчивается небольшим мускулистым хоботом, похожим на свиной пятачок, только длиннее. Нос загнут книзу, выполняя в каком-то смысле роль верхней губы. Уши почти круглые, с белой каймой. Корпус коренастый, покрыт короткой шерстью, плотной и блестящей, у самок она обычно рыжеватая, у самцов — коричневая. Последние щеголяют еще довольно пышной гривой. Хвост едва достигает десяти сантиметров и кажется обрубком. Ноги короткие и мощные, оканчиваются черными когтями, плоскими и заостренными. Питается тапир исключительно растительной пищей.
Несмотря на немалую силу, он по характеру очень мягок, никогда не нападает на человека и на других животных. Тапир не злобен, но его движения чрезвычайно резки и внезапны. Он неосторожен и не разбирает дороги в лесу, двигаясь обычно напролом. Не желая причинять никому вреда, он яростно толкает всех, кто попадается на пути.
Молодые тапиры легко одомашниваются и становятся совершенно ручными. Они свободно бродят по улицам Кайенны, отлично знают жилища своих хозяев и, подобно собакам, сопровождают людей на прогулках.
Тот экземпляр, разделкой которого был занят индеец, относился к гигантам своего вида. Так что работа оказалась долгой и трудной. Два часа минуло, пока лучшие куски мяса, разрубленные мачете и привязанные к веревке, были извлечены из траншеи. Два отличных куска заднего окорока, общим весом килограммов на сорок, уже аппетитно потрескивали на огне, и проголодавшиеся краснокожие готовы были воздать им должное, когда мнимый мясник выбрался наверх, обляпанный кровью, словно после бойни, и вручил вождю предмет, вызвавший у того большой интерес.
Это было ожерелье необычной формы, Бенуа не мог припомнить, что когда-нибудь видел такое. Очевидно, его потерял один из тех, кто устраивал ловушку.
К любопытству Акомбаки примешалось выражение почтительного страха.
— Ты меня спрашивал, кто выкопал ров. Я тебе скажу. Это индейцы арамишо. — Последние слова он выговорил тихо и боязливо.
Трапеза тем временем началась.
— Арамишо, — повторил Бенуа с полным ртом, — а я думал, что это племя вымерло.
— Еще немножко осталось. — Голос Акомбаки дрожал по-прежнему. — Это страшные люди! Великие пиэй!
Авантюрист крепко выругался, ибо чуть не сломал нож о что-то твердое, попавшееся в мясе. Он осторожно разрезал его и обнаружил давно, вероятно, засевшую, обросшую пленкой пулю из ярко-желтого металла, округленную молотком, слегка деформированную. По-видимому, это было самое настоящее золото.
Бенуа не смог унять легкой дрожи, припомнив золотой наконечник стрелы, поразившей Бонне.
— Ты говоришь, что арамишо — великие пиэй. Мне это безразлично. Но есть ли у них ружья?
— Не думаю.
— Ну ладно! Был бы счастлив познакомиться с теми, кто охотится на маипури с ружьями, да еще заряжает их золотыми пулями!
ГЛАВА 5

Отблеск желтого металла. — Трагедия арамишо. — Вожделенная отрава. — Белый человек — раб женщины. — Подземные духи. — Сарабанда золотых статуй. — Кубок смерти. — Десять тысяч франков под ногами. — Разочарование. — Ловушка.
— Наш краснокожий друг очень забавен, — тихо говорил Никола своему юному приятелю Анри.
— Я тоже не могу понять, отчего ему внушает такой страх наша золотая посуда. Как ты здорово недавно сказал, что несколько кусков железа или стали пригодились бы нам гораздо больше…
— Еще бы, — подхватил Никола, — скольких трудов стоило извлечь из земли эту железистую руду, обогатить ее, чеканить, ковать, превращать в полосы, а затем уже — в сталь… Хоть бы месторождение находилось поближе!
— К счастью, времени нам хватает! — вмешался инженер.
— Что правда, то правда. Если бы пришлось вкалывать, как в Париже, десять или двенадцать часов вместо шести, мы бы давно выбились из сил. Но все равно, наши мачете и топоры, хоть и не очень изящные и не лучшего качества, дали нам прикурить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83