Маленькие сироты чувствовали себя неплохо. Едва их выпустили в огороженный «зоопарк», как они принялись играть и резвиться, не подозревая о взаимной ненависти родителей и о постигшей их потере.
Принесенные шкуры развернули, натерли золой и растянули между стволов, прикрепив иголками «сырного дерева». Анри, с любопытством разглядывавший «камзол» муравьеда, вдруг рассмеялся.
— Ой, папа, папа! Если бы ты видел… Знаешь, на кого похож твой муравьед? Мама, мама, ну, посмотри! Если ему надеть очки…
— Да о чем ты, озорник?
— Он так похож на моего учителя чистописания, месье Мишо!
Вслед за Анри начали смеяться и другие дети: «Месье Мишо!.. Месье Мишо!» Так и прозвали маленького муравьеда. Что касается молодого ягуара, то и его скоро ввели в права гражданства. Сходство с кошкой закрепило за ним кличку «Кэт», которую тоже придумал Анри.
ГЛАВА 9

Опасности акклиматизации. — Анемия. — Удары солнечные и… лунные. — Робинзоны приносят дань Гвиане. — Гокко на птичьем дворе. — Свежее мясо на будущее. — Клевета и правда о гокко. — Сигареты для Никола. — «Бумажное дерево». — Убийство матери семейства. — Чернила и перья. — Птица-трубач. — Агами мог бы называться охотничьей собакой. — Первая запись курса естественной истории. — Равноденственный рай. — Маленький Шарль мечтает подружиться с обезьяной. — Иволги и «кинжальные мухи». — Подвиги обезьяны.
Человек из умеренных широт не может без более или менее длительной акклиматизацииnote 142 благополучно существовать ни в районах постоянного холода, ни под солнцем экватора. Рано или поздно природа берет свое, и опасные изменения преподносят весьма частые и болезненные уроки. Однако, если сравнивать способность европейца привыкать к условиям сильной жары или сильного холода, преимущество, без сомнения, окажется на стороне последнего.
Нет нужды доказывать, что европеец переносит холод легче, чем жару. Холод не так уж непобедим. Обильное питание, теплая одежда, физический труд и спорт, хорошее отопление вполне помогают справиться с ним. К тому же в холодных странах, как правило, чистый и здоровый воздух.
Другое дело жара — это враг куда более коварный. Да и как, в самом деле, бороться с температурой, от которой задыхаются, изнемогают днем и ночью и люди и животные? Солнце для европейца такой же опасный враг, как и голод. Если можно защититься от нападения зверей, от ненастья, приспособиться жить среди болотных испарений, то нельзя безнаказанно пренебрегать перегревом на солнце. Тень, какой бы густой она ни была, не приносит отдыха. И под самыми густыми и большими деревьями все тот же раскаленный, застойный воздух, свежий ветер не разгоняет его. Ночь ненамного прохладнее дня, потому что с заходом солнца земля отдаст тепло, которое вобрала днем. Не помогает и пасмурная погода. Жара становится еще более изнурительной, а солнечная радиация, вполне вероятно, даже опаснее.
Постоянно поглощая перегретый воздух, легкие начинают работать с перебоями, как бы нехотя. Одна из причин истощения — обильная потливость, которую ничто не в состоянии ограничить. Пот льет в три ручья, тело как бы ни на миг не покидает парную баню.
В холодных краях отличное здоровье помогает выдерживать суровые условия, но в тропиках все как раз наоборот. Любые болезни, желтая лихорадка обрушиваются прежде всего на европейца с цветущим здоровьем. Очень часты и трудно излечимы фурункулыnote 143 и карбункулыnote 144, отвратительны и очень болезненны стойкие сыпи, которые сопровождаются невыносимым зудом и хорошо известны колонистам под названием «бурбуй».
Бурбуй покрывает все тело. Вызывает эту сыпь полнокровие, и только анемия или возвращение в Европу способны избавить от нее. В общем и целом европеец до тех пор не может считать себя приспособившимся к местным условиям, пока не растратит все силы, пока не покроется малокровной бледностью его лицо, а мускулы, в которых щедро пульсировала кровь, потеряют природную упругость.
Чтобы жить на экваторе, надо уметь довольствоваться существованием «вполсилы», надо усвоить, как там говорят, «колониальный шаг».
Если человек из метрополииnote 145 жалуется на здоровье, он слышит и от креолов, и от местных белых старожилов: «Все это от избытка крови. Подождите несколько месяцев. Когда вы станете малокровным, все у вас наладится».
Несколько слов о солнечных ударах, чтобы завершить беглый и далеко не полный перечень тягот жаркого климата. «Обыкновенный» солнечный удар почти всегда смертелен в Индокитае, но особенно опасен в Гвиане. Пребывание с открытой головой на полуденном солнце в течение 15 — 25 секунд может привести к немедленному, а часто и смертельному кровоизлиянию.
Соломенная или фетровая шляпа вас не спасет. Необходим зонтик. Плотно закрытая квартира тоже не всегда служит надежным убежищем. Солнечный луч, незаметно проникая через щель в палец и попадая на обнаженную голову, производит опасное облучение — не менее опасное, чем поражение пулей. И это не все. Не стоит думать, что легкое облако, загородившее тропическое светило, служит защитой от удара. Облако задерживает световые лучи, но тепловые проникают сквозь него, сохраняя всю свою убойную силу. С десяти утра и до двух часов дня необходимо укрываться от солнца. Вот почему в эту пору дня колониальные города безлюдны: улицы пусты, дома закрыты, магазины заперты.
Не менее коварно влияние тропической луны. Охотник, шахтер, колонист, дровосек или моряк с равным старанием избегают не только горячих поцелуев дневного светила, но и бледной улыбки королевы ночей. Тяжкие воспаления глаз — суровое наказание за рассеянность, и человек, заснувший при лунном свете, рискует проснуться слепым. Кормилицы и матери семейств хорошо знают об этом, и ни одна из них не согласится выйти с младенцем в лунную ночь, если ребенок не защищен широким зонтом.
Гвианские робинзоны, счастливо избежав опасностей голода и упрочив свое благополучие, в разной степени испытали все беды акклиматизации. Легче всего приспособились дети. Их страдания были куда меньшими, чем у матери. Бедная женщина вскоре потеряла аппетит. К ее элегантной бледности парижанки добавился тот серый, болезненный оттенок, который приобретают здесь все европейки. Карбункулы, очень болезненные для ее чувствительной кожи, оставили многочисленные синеватые шрамы. Мужественная француженка выздоровела благодаря неисчерпаемой бодрости духа, заботам близких и неукоснительному соблюдению правил тропической гигиены, а также благодаря креольским лекарствам. Отныне она вполне могла пренебречь погодными капризами экваториальной зоны.
А вот незадачливый Никола испытывал подлинные мучения. Славный юноша, крепкий и полнокровный, оказался весьма невосприимчивым к климату. Сначала его терзала сыпь, он чесался с таким яростным отчаянием, что внес в организм инфекцию и долго лечился. В довершение беды его поразила болотная лихорадка, от которой бедолага чуть не погиб, провалявшись в бреду восемь дней, на грани между жизнью и смертью.
Стоит ли говорить, что Робен, давно привыкший к местному климату, чувствовал себя в новом положении вполне благополучно. Полная перемена произошла с добрым старым Казимиром. Парижанин говорил ему раньше, что в некоторых случаях застарелой проказы возможно самопроизвольное излечение при смене климата и образа жизни. Его предсказание удивительным образом подтвердилось. Пребывание на возвышенности, в сухом и здоровом месте, работа на свежем воздухе намного улучшили состояние старика. Раны почти затянулись, заметны были только синеватые чешуйки на местах, прежде полностью пораженных страшной болезнью. Пальцы стали более гибкими. И нога, сохранившая «слоновью» неповоротливость, не казалась уже такой отталкивающей.
Любо-дорого было поглядеть, как добрый негр гарцевал на этой тумбе-ноге вокруг детишек, к которым привязался всей душой и которые отвечали ему полной взаимностью. Он с гордостью посвящал своих юных друзей во все тонкости первобытной жизни, учил их обращаться с инструментами, обрабатывать дерево, плести корзины, прясть хлопок, подражать крикам лесных животных…
Маленькие робинзоны оказались способными учениками. Если их, так сказать, предметное образование подвигалось успешно, то и духовное развитие не отставало. Правда, не хватало напечатанных книг, но зато перед ними раскрывалась великолепная книга природы, которую отец беспрерывно листал вместе с детьми. Ему следовала жена, заботливая и благородная натура, соединявшая опыт учительницы с материнской нежностью.
Таким образом, класс робинзонов занимался вполне успешно. Дети бегло говорили по-французски, по-английски и по-испански, не считая местного наречия, на котором они болтали лучше матери и отца, к глубочайшему торжеству Казимира.
Тетради для письма… да, да, и отличные тетради для письма появились у них… Но прежде чем рассказать, как это получилось, надо поведать о некоторых других событиях.
Однажды Казимир вернулся домой в очень веселом расположении духа. Он нес на голове большую корзину, похожую на клетку, в которой на птичьих дворах держат цыплят. В корзине попискивала семейка пернатых, протестовавшая против самоуправного заточения, — добрая дюжина птенцов. Чистые перышки с черно-белыми полосками, твердые хохолки и чуть тронутые желтым у основания клювики… на вид птенцам было не более месяца.
Под мышкой старый негр зажал красивую крупную птицу ростом с индюшку, с черно-белым оперением на спине, белым пятном на животе и ярким кудрявым султаном на голове. Короткий и крепкий, слегка загнутый клюв казался оправленным в золотую рамочку.
Добряка, бродившего где-то много часов, встретили, как всегда, очень радостно. Робен, вязавший крепления к большому гамаку, изготовленному его женой из собранного на участке хлопка, прервал работу и вышел Казимиру навстречу.
— Хорошо поохотился, дружище! Кого ты нам принес?
— Маленьких гокко! А это их мама…
— Да это просто клад для птичьего двора! Целое семейство гокко, — обратился инженер к жене. — Очень ценные обитатели для нашего вольера, который мы с таким трудом построили… И как кстати! Казимир не напрасно старался.
— Да, да, — подхватил довольный чернокожий, — я давно нашел гнездо, я ждал, пока мама гокко снесет яйца, потом высидит их. Птички мало-мало выросли, и я принес их.
— А тем временем ты заставлял нас строить необходимое помещение…
— Как говорят, купить веревку раньше, чем корову, — назидательно вставил Никола. — К счастью, поговорка не оправдалась…
— Ну, давайте же скорее выпустим их на свободу! Пусть побегают… — оживилась мадам Робен. — Переселим их из корзины в новое жилище!
— А ты не боишься, что их мама сразу улетит? — встревожился Анри.
— Я этого не боюсь, дитя мое. Гокко очень легко приручаются, но при условии, что их не закрывают в слишком тесном помещении. Эта птица привязывается к дому. Она совершает долгие вылазки в лес, но обычно снова возвращается к людям. Кроме того, мать ни за что не покинет своих малышей!
Птенцы, выпущенные в ограду, тут же начали шумно ссориться из-за зерен, брошенных детьми. Наседка гокко, еще не оправившись от испуга, хлопала крыльями, разгуливала вдоль загородки и испускала глухие крики, похожие на голос чревовещателя. Она и не пыталась перелететь через ограду. Понемногу успокаиваясь, глядя на своих беззаботных малышей, мамаша вскоре осмелилась поклевать вместе с ними.
— Ой, папа, папа! Мне кажется, что она уже узнает нас! — воскликнул Эдмон. — Мы скоро сможем к ней подойти?
— Дня через два она будет есть у тебя из рук, дитя мое. Эта красивая птица такая спокойная, доверчивая и мирная, что одомашнивается в считанные дни. Подобные качества настолько редки у дикого животного, что создали гокко несправедливую славу очень глупой птицы. Бюффонnote 146 писал, что она вообще лишена инстинкта самосохранения, не замечает опасности или, по крайней мере, не стремится ее избежать. Обле убивал по десятку из одной стаи, преспокойно перезаряжая ружье. Однако частое появление врага меняет характер птицы, делает ее нервной, подозрительной и пугливой.
— Ты правильно сказал, папа, что ее оклеветали, — сказал Анри, который всегда очень внимательно слушал рассказы отца о природе. — Из того, что эта птица добрая, вовсе не следует, что она обязательно глупая.
— Разумеется, мой дорогой сын. Вы все замечали, между прочим, как дикие животные, обитающие в окрестностях поселений и видящие, что им не причиняют никакого вреда, начинают понемногу привыкать к людям, а потом уже запросто являются в гости. Вон видите, целая колония пичужек устроила свои гнезда на дереве в какой-нибудь сотне шагов от нас. Вот норки сусликов, обычно таких робких; они грызут наш батат, маленькие разбойники. Попугаи-пересмешники, крикливые ара поют, свистят и горланят прямо над крышей дома… Да и многие другие животные, вплоть до обезьян, не боятся нас. Так что мы воспитаем птенцов гокко, будем их кормить, а когда они наберутся сил, пусть отправляются гулять куда захотят. Не сомневайтесь: каждый вечер питомцы «Доброй Матушки» станут возвращаться домой, как по команде!
— Кэт! Ко мне! Кэт! — вдруг громко закричал Анри, заметивший хитрую проделку ягуара: зверь, уже сильно подросший, вкрадчиво пробирался к вольеру, к великому ужасу гокко-матери.
— Вот видишь, мальчик, назвать эту птицу глупой нельзя. Она прекрасно видит опасность!
После своих устных уроков Робен особенно жалел, что не располагает необходимым материалом, который он уже отчаялся раздобыть. Заботясь о какой-то хотя бы относительной системе в обучении детей, он, естественно, огорчался, что не может научить младших читать и писать.
Еще годы пройдут, пока его сыновья смогут принять полноправное участие в трудах колонистов, и так важно не упустить время, ведь потом будет намного труднее обучить их обращению с пером, приохотить к чтению.
До последнего времени все его попытки в этой части домашней педагогики были тщетными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83