— Искусство лодочников Марони. — «Папа!.. Я хочу есть!» — Молочное дерево. — Заблуждения природоведа из Сент-Уена. — Растительный «яичный желток». — В стельку пьяные рыбы. — «Робиниа Нику», или пьянящее дерево. — Волшебная ловля рыбы. — Электрический угорь. — Робинзоны становятся коптильщиками. — Кому они обязаны счастьем?.. — Что происходит с тигром, наевшимся перца. — Когда смеются над лесным владыкой.
Буквально погребенные под непроницаемым покровом зелени, каторжник и старый негр долго ожидали дня освобождения.
Мысль о погребении, напоминающая о шахтерах, заваленных в мрачных галереях каменноугольных копей, могла бы показаться странной, когда речь идет о лесе. Однако особого преувеличения здесь нет. Самые пышные гиперболыnote 102, самые смелые сравнения, самые энергичные определения не дают достаточного представления о гнетущем чувстве полного одиночества, оторванности от мира людей, которое способны вызывать глухие места бескрайних лесных пространств.
Вообразите густолиственные зоны, которые наслаиваются одна на другую, образуя зеленые горы; ряды огромных стволов, которые сдваиваются, удесятеряются, множатся без конца и края, превращаясь в неодолимые стены; добавьте оплетающие все кругом лианы — они окутывают человека, словно плотная драпировочная ткань, — и перед вами предстанет мрачная бездна, черная шахта, влажное подземелье девственного леса.
В старом Париже есть темные улочки с обшарпанными домами, осклизлой мостовой, затхлым воздухом — улица Мобюэ, улица Венеции или улица Брантом. Солнце никогда не осушает бегущих по их мостовым потоков грязи, они днем и ночью погружены во мрак, в котором задыхаются уличные фонари. Если взглянуть с крыши дома в тесные дворы, глубокие и темные колодцы, то увидишь, как на дне их копошатся еле различимые, почти бесформенные существа.
Но всего в нескольких шагах от этих клоак льются волны чистого воздуха и яркого света, блистает великолепие огромного города. Таковы и леса Гвианы, которые таят среди тропической пышности уголки мрака, забвения и безысходности.
Здесь встречаются две мощнейшие созидательные силы природы: экваториальное солнце, круглый год щедро нагревающее жаркую землю, и богатая влагой почва, образованная из многовековых органических отложений, с избытком насыщенная питательными веществами.
Зерно, этот скромный зародыш великана, сказочно быстро прорастает в благоприятной среде. Не по дням, а по часам побег развивается в тропической теплице и уже через несколько месяцев превращается в дерево. Его макушка тянется кверху, тонкий и тугой ствол похож на трубку, через которую солнце вытягивает земные соки.
Молодому дереву нужен воздух. Ему нужен свет. Бледные, анемичные листья, как у растений, не знающих дневного тепла, нуждаются в хлорофиллеnote 103, как наша кровь — в гемоглобинеnote 104. Только солнце способно помочь выжить дереву. И единственной целью молодой поросли становится стремление вверх, погоня за горячими поцелуями светила. Нет силы, которая могла бы сдержать этот порыв. Деревья пробивают плотный шатер листвы и добавляют новую каплю к зеленому океану.
Чудеса растительного мира впечатляющи, поразительны. Чтобы составить о них представление, нужно побродить под тесными переплетениями ветвей, являющими собой единое и нерасторжимое целое, поглядеть на могучие корни, возле которых беспрерывно происходит зарождение новых жизней.
Ничтожно малым и слабым кажется человек, понуро бредущий по необозримой тропической чаще! Медленно его продвижение среди гигантов, — и, несмотря ни на что, он пробирается вперед, с компасом в одной руке, с крепким ножом — в другой, напоминая муравья, отважно буравящего почву горы своим стрекалом.
Двое наших героев жили после двойного несчастья, которое их постигло, в растительных катакомбахnote 105, утеряв всякий счет времени. Им недоставало воздуха и света. Ни одна птица не нарушала своим пением могильную тишину: пернатые обитатели леса опасаются жить в таких местах, где им труднее уберечься от хищников. Ни травинки, ни цветка на лоснящихся от влаги корневищах, похожих на основания колонн готического собораnote 106. Только зеленоватые мхи, напитанные водой, как губки, а под ними — кишащий мир ящериц, змей, сколопендр, жаб, гигантских пауков и скорпионов.
Робен и Казимир около месяца скрывались в этом рассаднике лихорадки, где жить было необычайно тяжко. Даже пламя костра разгоралось с трудом из-за недостатка кислорода в воздухе.
Раз в два дня парижанин отправлялся за провиантом и приносил с пепелища бананы, маис, плоды ямса, батат. Скудного пропитания хватало только, чтобы заглушить сосущую боль в желудке, приостановить смертельную работу голода. К счастью, человеческий организм таит в себе некий запас прочности, скрытые жизненные ресурсы.
Лесные отшельники с часу на час ждали нужного сигнала, но пока ожидания их были тщетны. Однажды утром Робен вышел по обыкновению постоять возле мутной речки — и вдруг подскочил словно ужаленный. Легкая лодка с четырьмя веслами болталась перед ним на воде, привязанная к толстому корню. Это оказалась та самая пирога, которую построили они с Казимиром и назвали «Эсперанс» и которая так неожиданно исчезла.
Откуда она взялась — и к тому же готовая к отплытию? Большая связка спелых бананов лежала в ней, еще ямс, печеные бататы и — самое удивительное! — сухари и бутылка можжевеловой водки. Стало быть, лодка оставалась затопленной со дня исчезновения… скорее всего так, потому что ее влажные и грязные борта успели обрасти водорослями.
Инженер не стал размышлять о необычности происшествия, озабоченный лишь тем, как вырваться из заточения. Разгадку Шарль отложил на будущее. Бегом он бросился к их с чернокожим убежищу.
— Казимир! Мы едем!
— Куда, друг?..
— Наша пирога нашлась! Она там, совсем близко! Значит, выход через залив свободен, и мы можем покинуть это гиблое место и прорваться к Марони!
— Хорошо, друг, я еду с вами!
Нет возможности воспроизвести здесь восторженные восклицания и поток недоуменных вопросов добряка. Но если Казимир говорил много, то и делал не меньше. Пораженная слоновой болезнью нога, казалось, весила не больше другой. Старик двигался так быстро, так ловко управлялся с последними приготовлениями, что ему удалось занять место в лодке почти одновременно с компаньоном. Детская радость осветила изуродованное лицо негра, когда он крепко ухватился за рукоятку весла.
Челнок, направляемый двумя гребцами, медленно скользил между водорослей, которые с легким шорохом терлись о борта, и устремлял свой бег к широкой бухте.
Ничего подозрительного вокруг, никаких помех. Перед ними снова открылся светлый простор. Зорко глядя по сторонам, навострив слух и напрягая мышцы, беглецы бесшумно погружали весла в воду, стараясь не стучать о борт.
Они миновали место, где велись лесоразработки, теперь совершенно безлюдное. Пирога то и дело проплывала мимо огромных бревен, привязанных к пустым бочкам, по воле волн и течения бревна медленно влеклись в сторону Марони. Все складывалось как нельзя удачнее. Еще несколько минут — и они выйдут из опасной зоны. Спарвайн становился все шире, приближаясь к месту впадения в Марони, которая уже показалась вдали.
Друзья приостановили пирогу, внимательно огляделись по сторонам, осмотрели берег, заводи, торчащие корни, поваленные стволы. Ничто не внушало подозрений.
— Вперед, как можно быстрее вперед! — негромко скомандовал француз.
Суденышко заскользило стрелой по глади широкой Марони; противоположный берег стал виден, хотя до него было километра три, не меньше.
Спутники готовы были поверить в свое спасение. Они уже отплыли от опасных берегов метров на четыреста, когда позади послышались громкие крики и ругань. Грянул выстрел. Неточно направленная пуля взметнула воду метрах в двадцати от лодки.
— Вперед!.. Казимир, вперед! — выдохнул Робен, налегая на весла.
Отраженные от поверхности воды, крики четко доносились до ушей беглецов:
— Стой! Стрелять буду! Стой!..
Второй выстрел, а затем и третий подтвердили вполне серьезные намерения кричавших.
Робен оглянулся и увидел, что четырехвесельная шлюпка отделилась от берега и преследует их.
— Держись, Казимир, держись, дружище! Мы опередили их намного. Бандиты! Живым я им не дамся!
— Да, да, друг! Я жму изо всех сил! Плохие люди нас не догонят, нет!
— Греби к островку, вот там, впереди… Как будто мы решили высадиться!
— Да, да, хорошо… Это хорошо!
— У самого берега сделаем поворот и обогнем остров… Тогда нам пули не страшны.
Расстояние между «Эсперанс» и островком быстро сокращалось, но и погоня наддала. Пули сыпались дождем, к счастью — все мимо. И вдруг одна из них расщепила весло в руках у Робена. Он чертыхнулся и схватил запасное. В эту секунду и раздался отчаянный крик женщины, которая узнала мужа.
Робен увидел фигуру в черном, рухнувшую на песок, взбудораженных и растерянных детей, негров, махавших руками. Какой-то человек в европейской одежде бросился навстречу пироге…
Нет, это не могли быть враги. Душераздирающий крик не таил в себе угрозы.
Но эта женщина… И дети… Здесь!
Боже правый!
До берега оставалось не более восьмидесяти метров. Мышцы Робена напряглись до того предела, за которым человек падает замертво. Пирога неслась как на крыльях. Еще минута — и нос ее глубоко врезался в песок. Одним неистовым прыжком бургундец выскочил на берег, поднял свою бесчувственную жену и застыл на месте, глядя широко раскрытыми глазами на безмолвных и перепуганных детей.
Враги приближались. Быстро опомнившийся Шарль узнал Никола, увидел негра бони, опершегося на ружье, заметил и большую лодку с навесом из пальмовых листьев.
— Месье Робен!.. — не выговорил, а скорее простонал молодой человек.
— Никола!.. Ко мне! Быстрее в лодку!.. А вы, друзья, оставайтесь здесь! — крикнул Робен голландским матросам.
Левой рукой поддерживая жену, еще не пришедшую в себя, правой он ухватил за рубашку самого младшего сына, бросился с ними к лодке и кое-как усадил их туда. Никола прибежал с остальными тремя мальчиками. Казимир спешил за ними.
— Скорее! — торопил Робен. — Отплываем!
Негр бони молча повиновался.
— Весла!
Один из голландских матросов подал весла. Казимир занял переднее место, Робен сел посредине, бони — на корме.
— Толкай!
Лодка отвалила от берега. Два негра из Суринама, пораженные разыгравшейся сценой, остались на островке возле увязшей в песке «Эсперанс».
Бони понял маневр. Он вырулил и обогнул остров. Нападающие скрылись из виду. Робен выиграл время: преследователи не сразу сообразят, что на островке остались только двое с «Тропик Бэрд».
Погоня, конечно, возобновилась, но без особой надежды на успех. Лодка, правда, нагружена потяжелее, чем пирога с беглецами, но присутствие негра бони — большое преимущество. Он один стоит целой команды гребцов.
К сожалению, пассажиры лодки оставались в пределах досягаемости карабинов. Неустрашимый Робен, безразличный к собственной гибели, дрожал при мысли о жене и детях, которых вновь обрел таким неожиданным, необыкновенным образом. Согнувшись над веслом, он все силы и помыслы сосредоточил на спасительном для преследуемых маневре. Он не мог даже бросить взгляд на детей, оцепеневших от страха. Мадам Робен медленно приходила в чувство. Никола прижимал смоченный холодной водой платок ей то ко лбу, то к вискам.
— Спасен!.. Он спасен! — прошептала наконец женщина.
— Папа, папа! — вдруг закричал Анри. — Они снова хотят стрелять!
В ту же секунду пуля чиркнула о борт лодки и упала в воду, подняв фонтанчик брызг.
Неистовая ярость охватила инженера. Эти люди не знают ни совести, ни чести, они готовы убить детей! Он, Робен, сохранил жизнь своему палачу Бенуа, мало того — спас ему жизнь. Но сегодня преследователи угрожали его детям, его бесстрашной, преданной жене, которую он не успел еще обнять после долгой разлуки. Ее и детей могли убить у него на глазах.
Кровь хлынула смельчаку в лицо, ненависть перехватила дыхание. Рискуя замедлить движение лодки, он выхватил у негра длинное ружье. Тот сразу понял его намерение и вынул из-за щеки (вполне надежное хранилище!) две пули… Инженер ловко, твердой, привычной рукой загнал пули в оба ствола.
— Негодяи без сердца и совести! — крикнул Робен. — Остановитесь, или я вас прикончу!
Озадаченные его решительным видом и опасаясь взрыва отчаяния у такого человека, охранники опустили карабины. Теперь они волей-неволей должны были прервать свою охоту: вскипающая бурунами вода говорила о приближении порога.
Лодка направлялась к водопаду Гермина.
Бони Ангоссо единственный мог преодолеть полосу камней, вокруг которых бешено крутились и хлестали волны. Двумя точными ударами весла он развернулся на месте и очутился впереди.
Казимир и Робен пересели на скамьях так, чтобы плыть лицом вперед, и отец увидел наконец перед собой своих милых сыновей и их отважную мать. Маленький Шарль, не подозревая об опасности, в полном восторге хлопал в ладоши.
Оставим их на время и попытаемся объяснить, почему Робен и прокаженный оказались поблизости от водопада Гермина, тогда как, по их предположениям, они должны были достичь его только через четыре часа после выхода из бухты.
Это произошло из-за ошибки в географических названиях. Гонде был вполне уверен, что перед ними речка Спарвайн, однако дело обстояло совсем иначе. Территория, по которой Гонде бродил в поисках нужных деревьев, находилась гораздо дальше от колонии, чем он думал, — километрах в пятнадцати вверх по течению. Разработчики с двух участков лесозаготовок редко общались между собой. Каторжник вообще не знал о существовании первого из них. А поскольку меньший участок также назывался Спарвайн, то старатель распространил это имя и на протекавшую здесь речку. На самом деле то был водоем Сакура.
Отсюда и ошибка Гонде в определении места, где находился речной порог. Островок Суанти-Казаба лежит в пятнадцати километрах от Спарвайна и связан с другой рекой, протекающей по голландской территории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83