— В данный момент я не могу углубляться в детали. Но я здесь для того, чтобы предложить вам должность капитана на нефтяном танкере.
Несколько минут они ехали в молчании.
Наконец она бросила на него взгляд.
— Если бы вы знали мою историю так хорошо, как вы говорите, вы знаете, сомневаюсь, что вы сделали бы мне такое предложение.
Её голос оставался спокойным, но на лице Глинн мог прочесть многое: любопытство, чувство собственного достоинства, подозрительность, возможно, надежду.
— Вы ошибаетесь, капитан Бриттон. Я знаю всю историю. Я знаю, что вы были одним из немногих женщин-капитанов танкерного флота. Я знаю, как вас подвергли остракизму, как вы стремились пройти наименее проторёнными путями. Давление, которому вас подвергли, было огромным, — сказал он и помолчал. — Я знаю, что в ваш последний рейс вас обнаружили на капитанском мостике в состоянии опьянения. Вам поставили диагноз «алкоголизм», и вы отправились в реабилитационный центр. По окончании лечения вы успешно подтвердили лицензию капитана. Но с момента, как вы оставили центр, а прошло уже больше года, вам не делали новых предложений о работе. Я ничего не упустил?
Он внимательно ждал реакции.
— Нет, — ровно ответила она. — Это, в принципе, и есть вся история.
— Буду честен, капитан. Эта миссия очень необычна. У меня имеется краткий список других капитанов, к которым можно обратиться. Но я думаю, что они, скорее всего, откажутся от этого предложения.
— В то время как у меня, с другой стороны, нет выбора, — продолжила Бриттон низким голосом, не отрывая взгляда от окна.
— Если бы у вас не было выбора, вы бы согласились командовать тем вшивым панамским пароходом, которое вам предлагали в ноябре, или тем либерийским грузовым судном, с вооружёнными охранниками и подозрительным грузом, — сказал он и увидел, что её глаза слегка сузились. — Видите ли, капитан Бриттон, в моей работе я анализирую природу неудач.
— А в чём заключается ваша работа, господин Глинн?
— Инженерия. Наш анализ показывает, что люди, которые потерпели одну неудачу, с вероятностью на девяносто процентов меньше потерпят очередную.
«Да и сам я — живой пример правдивости этой теории.»
Глинн не произнёс последней фразы, но был готов её сказать. Он позволил себе на секунду окинуть взглядом капитана Бриттон. Что заставило его почти отбросить сдержанность, ставшую привычной, как дыхание? Это заслуживало тщательного обдумывания позднее.
Он вернул взгляд на дорогу.
— Мы тщательно оценили весь ваш послужной список. Когда-то вы были замечательным капитаном с проблемой алкоголя. Теперь вы просто замечательный капитан. Один из тех, на чьё благоразумие, я знаю, можно положиться.
Бриттон выслушала этот монолог с едва заметным кивком.
— Благоразумие, — повторила она со слегка сардонической ноткой в голосе.
— Если вы примете назначение, я смогу рассказать вам гораздо больше. А пока могу сказать вот что. Путешествие будет не очень долгим, самое большее три месяца. Оно будет проводиться в тайне. Пункт назначения лежит в далёких южных широтах, в области, которая вам хорошо знакома. Финансовое обеспечение более чем адекватно, и вы сможете набрать свою команду, с условием, что она пройдёт нашу проверку. Все офицеры и команда получат втрое больше обычного.
Бриттон нахмурилась.
— Раз уж вы знаете, что я отказала либерийцам, тогда вы должны понимать, что я не занимаюсь перевозкой наркотиков, оружия или контрабанды. Я не собираюсь нарушать закон, господин Глинн.
— Миссия будет вестись в рамках закона, но она достаточно уникальна и требует мотивированной команды. К тому же есть ещё одно обстоятельство. Если операция будет успешной — я должен сказать, когда она успешно завершится, поскольку моя задача как раз и состоит в том, чтобы это произошло — поднимется шумиха, в основном одобрительная. Не для меня — я избегаю таких вещей — но для вас. Шумиха может оказаться полезной во многом. Она может позволить вам вернуться в список активных капитанов, например. Она может внести свой вклад на слушаниях об опеке ребёнка, возможно, сделает ненужными все эти долгие визиты по выходным.
Последнее замечание возымело тот самый эффект, на который Глинн и надеялся. Бриттон быстро глянула на него, затем посмотрела за плечо, как если бы они стремительно приближались обратно к тому дому, который лежал во многих милях позади. Затем снова посмотрела на Глинна.
— Я читала книжку Аудена, — сказала она. — В поезде, сегодня утром, я прочла поэму под названием «Атлантида». Последняя строфа звучит примерно так:
Плачут все домашнего очага боги,
Говоря «до свидания», бросаются в море
И делают ноги
Она улыбнулась. И, если бы Глинн обращал внимание на подобные вещи, он бы настаивал на том, что её улыбка была просто прелестной.
Порт Элизабет, 17-е июня, 10:00
Палмер Ллойд остановился перед дверью, сплошным мрачным прямоугольником на огромном металлическом сооружении, что возвышалось перед ним. С того места, где его водитель склонился на сиденье лимузина, читая бульварную газетку, до него доносился рёв скоростной магистрали Нью-Джерси, эхом отдающийся среди глухих болот и старых складов. Впереди, за сухими доками Болотной улицы, среди летнего жара блестел Порт Элизабет. Подъёмный кран по-матерински склонился над грузовозом. За портом связка буксиров тащила баржу, груженную рядами машин. А ещё дальше, пронзая чернеющие пригороды Байонна, на горизонте виднелся Манхэттен, поблёскивая на солнце наподобие ряда жемчужин.
Ллойда моментально захватило чувство ностальгии. Годы минули с тех пор, как он стоял здесь в последний раз. Он вспомнил, как рос в суровом городке Равэй, по соседству с портом. В бедном детстве Ллойд провёл множество дней, рыская по докам, дворам и фабрикам.
Он вдохнул загазованный воздух, знакомый резкий аромат искусственных роз, смешанный с запахом солёных болот, смолы и серы. Он до сих пор чувствовал тягу к этому месту, к трубам, от которых тянулись хвосты пара и дыма, к блестящим перерабатывающим заводам, к зарослям силовых кабелей. Обнажённый промышленный мускул таил в себе воистину шиллеровскую красоту. Именно места наподобие Элизабет, размышлял он, с их сожительством коммерции и индустрии, дают жителям пригородов и дутым артистично-бутиковых городков те самые деньги, которые позволяют тем презрительно посмеиваться над уродством с их собственной высоты комфорта. Даже удивительно, насколько сильно скучал Ллойд по тем потерянным годам детства, несмотря даже на то, что сейчас все его мечты сбылись.
И, что ещё более странно, — так это то, что его величайшее достижение должно будет начаться здесь, на том же месте, где лежат его корни. Даже будучи крохой, он обожал коллекционировать. Не имея денег, ему пришлось создавать свою коллекцию естественной истории из образцов, которые сам же и собирал. Он подбирал заострённые верхушки ржавых изгородей, ракушки на мрачной линии прибоя, камешки и минералы из заброшенных шахт; он выкапывал ископаемые из отложений юрского периода в расположенном неподалёку Хакенсаке, и дюжинами ловил бабочек вот на этих самых болотах. Он собирал жаб, ящериц, змей, все виды животной жизни, он заспиртовывал их в джине, который незаметно таскал у отца. Он собрал замечательную коллекцию — и вот его дом сгорел дотла на пятнадцатый день рождения, похоронив все сокровища. То была самая сильная потеря в жизни. После этого он никогда не собирал образцов. Он пошёл в колледж, затем в бизнес, он громоздил успех на успех. И затем, в один прекрасный день, ему открылось, что теперь он может купить самое лучшее из того, что может предложить мир. Теперь он мог, хотя и странным образом, стереть ту раннюю потерю. То, что началось как хобби, постепенно превратилось в страсть — тогда и зародился образ Музея Ллойда. И сейчас он снова стоял тут, вернувшийся к докам Джерси, готовый заполучить величайшее из своих сокровищ.
Он глубоко вдохнул и взялся за ручку на двери. Его охватывала дрожь предвкушения. Тоненькая папка Глинна оказалась шедевром — и вполне оправдала потраченный на неё миллион долларов. План, который избрали, был превосходен. Каждая случайность была учтена, каждую сложность предвидели. Прежде чем он закончил чтение, его шок и ярость по поводу цены сменились нетерпением. И сейчас, спустя десять дней нетерпеливого ожидания, он увидит близкую к завершению первую часть плана. Самый тяжёлый объект, который передвинуло человечество . Он повернул ручку и шагнул внутрь.
Фасад здания, по-настоящему огромный, служил лишь намёком на обширность внутреннего простора. Один лишь взгляд, брошенный на такое громадное помещение без каких-либо промежуточных этажей или стен, полностью открытое до высоченного потолка, временно побеждал способность глаза оценивать расстояние. Здание протянулось не меньше чем на четверть мили в длину. Сеть помостков висела в пыльном воздухе наподобие металлической паутины. Какафония шума витала по внутреннему зданию дока: грохот клёпки, звяканье стали, треск сварки.
И там, в самом центре бешеной активности, лежало это : колоссальное судно, поддерживаемое в сухом доке стальными подпорками, с луковицей носа, который в данный момент возвышался над ним, Ллойдом. По меркам нефтяных танкеров корабль был далеко не самым крупным, но на воде это был один из самых гигантских предметов, которые Ллойд когда-либо видел. Название, «Рольвааг», белой краской выводили по трафарету на левом борту. Люди и машины сгрудились вокруг надписи, подобно колонии муравьёв. Улыбка проступила на лице Ллойда, когда он вдохнул пьянящий аромат жжёного металла, растворителей и дизельных выхлопов. Какая-то часть его сущности наслаждалась наблюдением за восхитительной тратой денег — пусть даже и его собственных.
Появился Глинн, с кипой сложенных эскизов в руке и с каской ЭИР на голове. Ллойд поглядел на него, до сих пор улыбаясь, и без слов восхищённо покачал головой.
Глинн подал ему лишнюю каску.
— Вид с помостков ещё лучше, — сказал он. — Там, наверху, мы встретим капитана Бриттон.
Ллойд плотно приладил каску на голове и проследовал за Глинном в небольшой лифт. Они поднялись где-то на сотню футов, а затем сошли на помосток, который обегал вокруг всех четырёх стен дока. Пока они шли, Ллолйд понял, что не может оторвать глаз от огромного судна, которое под ним простиралось. Оно было невероятно. И принадлежало ему.
— Корабль построили в Ставанджере, в Норвегии, шесть месяцев назад, — сухой голос Глинна был почти потерян в грохоте стройки, который стоял вокруг. — Учитывая то, как нам придётся его переделать, мы не могли просто зафрахтовать судно. Мы должны были купить его целиком.
— Двойная избыточность, — пробормотал Ллойд.
— Конечно, мы сможем его потом продать и вернуть почти всю сумму. И я думаю, вы убедитесь, что «Рольвааг» оправдает затраты. Корабль — просто произведение искусства, он имеет двойной корпус и предназначен для бурных морей. Водоизмещение — сто пятьдесят тысяч тонн; кроха по сравнению с танкерами ОБПН, которые вытесняют до полумиллиона тонн.
— Замечательно. Если бы был хоть какой-нибудь способ убежать от дел так далеко, я бы отдал всё на то, чтобы отправиться с вами.
— Конечно, мы предоставим вам полную отчётность. Через спутниковую связь мы ежедневно будем с вами связываться. Я думаю, вы в полной мере прочувствуете всё, за исключением морской болезни.
По мере того, как они направлялись по помосткам, взгляду представился весь левый борт целиком. Ллойд остановился.
— В чём дело? — Спросил Глинн.
— Я…, — сказал Ллойд и запнулся, временно потеряв способность говорить. — Я просто не думал, что судно будет выглядеть настолько убедительным.
В глазах у Глинна промелькнуло удовольствие.
— «Индастриал Лайт энд Мэджик» знает своё дело, а?
— Голливудская контора?
Глинн кивнул.
— Зачем изобретать колесо? У них — лучшие в мире дизайнеры по визуальным эффектам. И они довольно экономны.
Ллойд не отвечал. Он просто стоял у перил и смотрел вниз. Прямо на глазах элегантный нефтяной танкер, шедевр кораблестроения, превращался в потрёпанный перевозчик руды, который завершает свой последний рейс на кладбище погибших кораблей. Передняя часть судна представляла собой прекрасный, чистый простор окрашенного металла, сварки и плит в живом геометрическом совершенстве: все те блистательные детали новизны, присущие кораблю в возрасте шести месяцев. Но задняя часть, от центра судна и до кормы, не могла явить более разительный контраст. Она выглядела как после кораблекрушения. Строение на корме, казалось, было покрыто двадцатью слоями краски, каждый из которых отслаивается с разной скоростью. На капитанском мостике один из странного вида коридоров, с которого начинали реконструкцию, очевидно, рухнул — и его восстановили заново. Реки ржавчины слезали с помятого корпуса. Поручни искорёжены, а недостающие секции безжалостно залатаны сваренными трубами, старыми брусьями и железными уголками.
— Потрясающая маскировка, — сказал Ллойд. — Как будто мы и впрямь готовимся добывать руду.
— Я в особенности доволен радарной мачтой, — заметил Глинн, указывая на корму.
Даже с такого расстояния Ллойд видел, что почти вся краска облезла, и ошмётки металла свисают со старых проводов. Несколько антенн были поломаны, порезаны на кусочки и затем сломаны снова. Мачту покрывали полосы застарелой сажи.
— Внутри этой пародии на мачту, — продолжил Глинн, — самое современное оборудование: P-код, дифференциальная GPS, Spizz-64, FLIR, LN-66, Slick 32, пассивная ESM, прочие радарные установки, Tigershark Loran C, INMARSAT и станция связи Sperry GMDSS. Если мы столкнёмся с какой-либо из, э-э-э, особых ситуаций, у нас имеется дополнительная электроника, которую можно поднять по нажатию кнопки.
Пока Ллойд стоял и смотрел, кран с подвешенным к нему огромным металлическим шаром качнулся в направлении корпуса; с изящной осторожностью шар столкнулся с левой стороной судна, причиняя кораблю новые унижения — один раз, второй, третий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60