Картина с Христом напомнила ему о множестве вещей, некоторые из которых противоречили сами себе, но всегда были интересны. Фотография его самого с братом-близнецом, Симоном, которого в Нью-Йорке убил уличный грабитель, напомнила ему о причинах, по которым он так никогда не женился и не завёл детей.
Брамбель вытянул пару латексных перчаток, включил лампы и должным образом разместил над столом. Затем открыл ящик для улик и неодобрительно посмотрел на путаницу костей. Он сразу же отметил, что некоторых костей недостаёт, а те, что имеются в наличии — скиданы вперемешку без малейшего уважения к анатомии. Он покачал морщинистой головой при мысли о всеобъемлющей некомпетентности окружающего мира.
Брамбель принялся вытаскивать кости, идентифицировать их и раскладывать на столе в правильном порядке. Не так уж много признаков повреждения животными, кроме следов от зубов грызунов. Затем он нахмурил брови. Число околосмертных разрывов необычное, просто из ряда вон. Брамбель замер, и кусочек кости завис на полпути от ящика к столу. Затем, медленнее, он поместил его на металлическую поверхность. Брамбель отступил на шаг, сложил на груди облачённые в зелёное руки и уставился на останки.
С самого раннего детства в Дублине, насколько он помнил, его мать лелеяла мечты, что её юноши-близнецы, повзрослев, станут врачами. Матушка Брамбель была необоримым стихийным бедствием; таким образом Патрик, как и его брат Симон, отправился в медицинскую школу. В то время как Симон имел склонность к работе и заработал себе в Нью-Йорке хорошую репутацию патологоанатома, Патрик считал бездарно потраченным то время, что ему приходилось быть отлучённым от литературы. С годами его всё больше тянуло к кораблям, а в последнее время — к большим танкерам, где команды были небольшими, а стол и кров — комфортабельными. И до сих пор «Рольвааг» оправдывал его ожидания. Ни тебе процессий переломанных костей, бушующих лихорадок или капающего триппера. Кроме нескольких случаев морской болезни, брюшной инфекции и, конечно, озабоченности Глинна по поводу охотника за метеоритами, его оставили читать книги. До этого момента.
Но, продолжая рассматривать набор сломанных костей, Брамбель почувствовал в себе нетипичное чувство любопытства. Тишина в медицинской лаборатории была нарушена посвистыванием «Веточки дуба».
Теперь более быстрыми движениями, весело насвистывая, Брамбель завершил раскладывать скелет. Он осмотрел личные вещи: пуговицы, обрывки одежды, старый ботинок. Естественно, на парне оказался лишь один ботинок: полоумные нищие забрали второй. Вместе с правой ключицей, кусочком илиума, левой лучевой костью, кистью и межкистью… В уме он составил список недостающих костей. По крайней мере череп на месте, правда, в нескольких частях.
Он склонился поближе. Череп тоже был покрыт паутиной околосмертных трещин. Край глазной впадины был массивен; нижняя челюсть крепкой; определённо, мужчина. Судя по состоянию шовных смычек, ему можно дать лет тридцать пять, может быть, сорок. Невысокого роста, не более пяти футов семи дюймов, но мощного телосложения, с хорошо развитыми сухожилиями. Годы тяжёлой работы, это несомненно. Всё соответствовало портрету планетарного геолога Нестора Масангкэя, который предоставил ему Глинн.
Множество зубов обломаны прямо у корней. Похоже, бедолага так яростно корчился в агонии, что сломал себе все зубы и даже расколол челюсть.
Продолжая насвистывать, Брамбель обратил внимание на остальной скелет. Практически каждая кость, которая могла быть сломана, сломанной и была. Он задумался, что могло нанести такую обширную травму. Очевидно, его ударило спереди, одновременно, с пяток до макушки. Картина напомнила ему беднягу-парашютиста, вскрытие которого он некогда проводил в медицинской школе: тот неправильно сложил парашют и упал прямо на шоссе I-95 с высоты в три тысячи футов.
Брамбель задержал дыхание, «Веточка дуба» внезапно умерла на губах. Он был настолько поглощён переломами костей, что даже не обратил внимание на прочие их характеристики. А сейчас обратил — и сразу отметил, что проксимальные фаланги пальцев показывают отслоение и осыпание, характерный след высокой температуры — или сурового ожога. Практически все периферические фаланги отсутствуют, вероятно, сгорели дотла. На пальцах ног и рук. Он склонился ниже. Сломанные зубы обожжены, хрупкая эмаль отслоилась.
Глаза внимательно осмотрели все останки. Теменная кость несла след тяжёлого ожёга, кость была мягкой и крошилась. Он склонился ещё ниже, понюхал. Ага, так и есть: он даже чувствовал запах. А это что? Брамбель поднял ременную пряжку. Чёртова штука оплавлена. И единственный ботинок не просто сгнил — он тоже обгорел. Клочки одежды тоже были опалены. Этот дьявол, Глинн, ни словом об этом не обмолвился — хотя просто не мог не заметить следов.
Затем Брамбель качнулся назад. С приступом сожаления он понял, что в смерти геолога ничего таинственного нет. Сейчас доктор точно знал, как погиб разведчик недр.
«Веточка дуба» зазвучала в тусклом свете медицинского отсека ещё раз, но теперь весёлая мелодия звучала несколько мрачновато. Брамбель осторожно закрыл ящик для улик и вернулся в свою каюту.
Isla Desolacion, 10:00
МакФарлэйн стоял у замёрзшего окна коммуникационного центра, рукой оттаивая стекло. Облака тяжело нависали над Клыками Хануксы, опуская пелену тьмы на острова мыса Горн. За спиной МакФарлэйна Рошфорт, ещё более напряжённый, чем обычно, стучал по клавиатуре «Silicon Graphics».
В последние полчаса развилась неистовая активность. Сарай из ржавого железа, скрывающий под собой метеорит, передвинули в сторону, а яму над камнем с помощью бульдозеров заново завалили грязью, что теперь выделялась тёмно-коричневым шрамом на сказочной белизне снега. Рядом с этой площадкой толпилась небольшая армия рабочих, каждый из которых был поглощён выполнением какой-то таинственной задачи. Сообщения по рации казались совершеннейшей технической абракадаброй.
Снаружи донёсся низкий свист. МакФарлэйн почувствовал, как у него убыстрился пульс.
Дверь в хижину отворилась, с широкой улыбкой на лице появилась Амира. Глинн осторожно прикрыл за ней дверь, затем подошёл к Рошфорту и встал у того за спиной.
— Готовность к процедуре? — Спросил он.
— Всё проверено.
Глинн поднял рацию.
— Господин Гарза? До подъёма пять минут. Пожалуйста, следите за этой частотой.
Он опустил рацию и глянул на Рашель, которая уже заняла место у ближайшего пульта и прилаживала наушники.
— Сервомоторы?
— Подключены, — ответила она.
— Так что мы увидим-то? — Спросил МакФарлэйн.
Он уже предвидел лавину вопросов, которую задаст Ллойд во время ближайшего сеанса связи.
— Ничего, — сказал Глинн. — Мы приподнимем его лишь на шесть сантиметров. Может быть, земля над ним чуть потрескается.
И кивнул Рошфорту:
— Увеличьте подъёмную силу домкратов — до шестидесяти тонн на каждый.
Руки Рошфорта пробежались по клавиатуре.
— Домкраты подняты единообразно. Задержек нет.
Из-под земли донеслась слабая, инфразвуковая вибрация. Глинн и Рошфорт склонились к экрану, изучая бегущие по нему данные. Оба казались совершенно спокойными и беспристрастными. Отстукивали команды, ждали отклика, снова отстукивали. Всё казалось таким рутинным. Совсем не та охота за метеоритом, к которой привык МакФарлэйн: то ли дело под лунным светом копаться в земле на заднем дворе какого-нибудь шейха, когда сердце выскакивает из груди, заглушая взмахи лопатой.
— Поднимайте до семидесяти, — сказал Глинн.
— Готово.
Долгое, томительное ожидание.
— Проклятье, — пробормотал Рошфорт. — Никакого сдвига. Ничего.
— Поднимайте домкраты до восьмидесяти.
Рошфорт простучал по клавиатуре. Новая пауза, затем он покачал головой.
— Рашель? — Спросил Глинн.
— Сервомоторы в порядке.
Молчание, которое на этот раз длилось ещё дольше.
— Мы должны были зафиксировать сдвиг при шестидесяти семи тоннах на каждый домкрат, — сказал Глинн, помолчал и заговорил снова. — Поднимайте до ста.
Рошфорт отстучал команду. МакФарлэйн глянул на их лица, освещённые светом монитора. Напряжение в воздухе резко поднялось.
— Ничего? — Спросил Глинн.
В его голосе послышалось нечто вроде беспокойства.
— Всё ещё сидит на месте.
Лицо Рошфорта стало ещё более измученным, чем обычно.
Глинн выпрямился. Он медленно подошёл к окну, и его пальцы заскрипели по стеклу, когда он проковырял дырку во льду.
Минута тянулась за минутой, Рошфорт оставался приклеенным к компьютеру, а Амира контролировала сервомоторы. Затем Глинн обернулся.
— Хорошо. Давайте опустим домкраты, проверим настройки и попытаемся ещё раз.
Внезапно комнату заполнил странный пронзительный звук, который, казалось, исходит отовсюду и ниоткуда одновременно. Звук был почти призрачным. По коже МакФарлэйна побежали мурашки.
Рошфорт с напряжённым вниманием всмотрелся в монитор.
— Оползень в секторе шесть, — сказал он, а его пальцы безустанно порхали над клавиатурой.
Звук утих.
— Чёрт возьми, что это было? — Спросил МакФарлэйн.
Глинн покачал головой.
— Похоже, мы на миллиметр приподняли метеорит в шестом секторе, но затем он осел и толкнул домкраты вниз.
— Новый сдвиг, — внезапно произнёс Рошфорт. В его голосе прозвучала нотка тревоги.
Глинн сделал большой шаг и всмотрелся в экран.
— Асимметричен. Снижайте до девяноста, быстро!
Стук клавиш, и Глинн, хмурясь, отступил на шаг.
— Что там с шестым сектором?
— Кажется, домкраты застряли на ста тоннах, — сказал Рошфорт. — Вниз не идут.
— Анализ?
— Камень мог сдвинуться к тому сектору. Если так, на них опустилась большая масса.
— Все домкраты на ноль!
Сцена казалась МакФарлэйну почти сюрреалистичной. Ни звука, ни волнительного подземного грохота; лишь группа напряжённых людей, сгрудившихся вокруг мерцающих мониторов.
Рошфорт прекратил стучать по клавиатуре.
— Весь шестой сектор не слушается. Должно быть, домкраты застряли под весом.
— Мы можем обнулить всё остальное?
— Если я это сделаю, его равновесие может нарушиться.
— Нарушится равновесие, — повторил МакФарлэйн. — Вы хотите сказать, он опрокинется?
Взгляд Глинна стрельнул в его сторону, затем вернулся к экрану.
— Предложения, господин Рошфорт? — Хладнокровно спросил он.
Инженер откинулся в кресле, облизнул кончик указательного пальца на левой руке и прижал его к большому пальцу правой.
— Я вот что думаю. Мы оставляем домкраты как есть. Держим их на одном уровне. Затем через предохранительные гидравлические клапаны выпускаем жидкость из домкратов шестого сектора. Высвобождаем их.
— Как? — Спросил Глинн.
— Вручную, — немного помолчав, ответил Рошфорт.
Глинн поднял рацию.
— Гарза?
— Слушаю.
— Вы следили за ходом рассуждений?
— Да.
— Ваше мнение?
— Согласен с Евгеном. Должно быть, мы серьёзно недооценили массу этого малыша.
Глинн снова переметнул взгляд на Рошфорта.
— И кого вы предлагаете отправить за тем, чтобы осушить домкраты?
— Я не отправил бы никого, кроме себя. Потом мы позволим метеориту осесть на устойчивое место, установим дополнительные домкраты и повторим попытку.
— Тебе потребуется помощник, — по рации донёсся до них голос Гарзы. — И это буду я.
— Я не собираюсь отправлять под эту глыбу и главного инженера, и главного конструктора, — сказал Глинн. — Господин Рошфорт, проанализируйте риск.
Рошфорт проделал на калькуляторе некоторые вычисления.
— По оценке, домкраты выдержат максимальное давление в течение шестнадцати часов.
— А как насчёт давления, которое выше максимального? Предположите сто процентов выше максимума.
— Соотношение время-отказ становится короче, — Рошфорт проделал ещё одну серию вычислений. — Тем не менее, шанс отказа в следующие тридцать минут меньше одного процента.
— На это ещё можно пойти, — сказал Глинн. — Господин Рошфорт, выберите себе одного сопровождающего из команды, по своему усмотрению.
Он бросил взгляд на часы.
— Начиная с этого мгновения, у вас тридцать минут, и ни секунды больше. Удачи!
Рошфорт поднялся и посмотрел на всех, его лицо было бледным.
— Помните, сэр, мы не верим в удачу, — сказал он. — Но всё равно — спасибо.
Isla Desolacion, 10:24
Рошфорт открыл дверь обветшалого строения и сдвинул в сторону бочонки с гвоздями, затем открыл люк в ярко освещённый флуоресцентными лампами главный туннель. Он схватился за перила лестницы и начал спускаться. На поясе болтались карманный компьютер и рация. За ним следовал Эванс, фальшиво насвистывая песенку «Бродячая ондатра».
Главная эмоция, которая владела Рошфортом — стыд. Короткий путь от штаба связи, казалось, длился вечно. Хотя база была пуста, он, тем не менее, чувствовал, как его прямо в спину — и, без сомнения, с осуждением — провожают дюжины глаз.
Он установил на пятьдесят процентов больше домкратов, чем требовалось. То было в рамках установок ЭИР, и казалось чем-то вроде безопасной границы. Но он рассчитал неверно. Он должен был учесть двойной вес, установить двести домкратов. Но имелся фактор времени, он довлел над всем, спешка металась от Ллойда к Глинну и заражала все их действия. Так что Рошфорт предложил сто пятьдесят, и Глинн не поставил его решение под сомнение. Факт тот, что никто ни словом не обмолвился об его ошибке — и даже не намекнул на то, что она есть. Но сейчас Рошфорт не мог отрицать, что ошибся. А он не выносил своей неправоты. Горечь заполняла его до краёв.
Достигнув дна, они стремительно направились по туннелю, инстинктивно пригибая головы под флуоресцентными лампами. Цепочки ледяных кристаллов — сконденсированное дыхание рабочих — пристали к брусьям и фермам, наподобие перьев. Эванс, идя следом, продолжал свистеть и вёл по ним пальцем.
Рошфорт был унижен, но не обеспокоен. Он знал, что даже если домкраты в шестом секторе отказали — что крайне маловероятно — метеорит не сделает ничего другого, кроме как опустится обратно на место. Он лежал там неисчислимые тысячи лет, и силы массы и инерции, вероятно, диктуют ему оставаться на своём месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60