Эта его черта особенно восхищала ее отца. В темных и томных глазах Андре застыла скука. Ногти на холеных руках были отполированы до блеска.
В глазах новоорлеанского общества и ее собственного отца Роффиньяк был безупречен, но Джемма не находила в нем ничего, что ей так нравилось в Хантере Буне. Как и всегда, мысли ее устремились к тем дням, что она провела с Хантером. Она гадала, скучает ли он по ней, как его дела, где он теперь?
Пока Джемма предавалась воспоминаниям, Андре протянул руку, поднял отделанный бахромой край широкого кашемирового шарфа, накинутого на ее плечи, и потер дорогой материал между пальцев.
– Вам понравилось представление, Джемма?
– Думаю, оно довольно занятно.
– Эту пьесу играют уже так долго, что я забыл, сколько раз успел ее посмотреть. Но сегодня я впервые получил огромное удовольствие.
Он отпустил ее шарф и коснулся пальцами тыльной стороны ее затянутой в перчатку ладони.
Джемма убрала руку, но не резко, а осторожно, словно для того, чтобы пригладить волосы. Если она разозлит Андре, отец будет недоволен. Поэтому она решила откровенно поговорить с отцом, как только они останутся наедине.
Они находились уже всего в двух кварталах от дома, который отец приобрел незадолго до ее приезда. Стараясь поскорее внедриться в здешнее общество, Томас О'Херли перевез с востока совсем мало мебели и вещей. Вместо этого он обставил новый дом в соответствии с тем, что видел в просторных удобных домах местной знати, в которых успел побывать здесь, в Новом Орлеане. Джемме этот стиль показался слишком строгим, комнаты холодными и неприветливыми.
Кучер пустил лошадей медленным, размеренным шагом. Вечерний воздух окутал коляску ароматом жасмина. Джемма расправила длинные, выше локтя, перчатки, сложила ладони вместе и повернулась лицом к своему спутнику.
– Андре, я знаю, что вы хотите мне добра, сопровождая меня повсюду и представляя своим друзьям. Но я так много времени провожу в сиротском приюте, помогая монахиням, что, боюсь, слишком устаю за день, чтобы выходить по вечерам в город.
– О чем вы говорите, Джемма? – Его потемневший обволакивающий взгляд забегал по ее лицу.
Джемму охватила дрожь, но вовсе не от желания. В данный момент ей больше всего хотелось побыстрее покинуть карету.
– Я просто не хочу какое-то время выходить в свет, вот и все.
Улыбка ее кавалера угасла.
– Какое-то время? И сколько это время, по-вашему, может продолжаться?
«Вечность», – подумала Джемма и пожала плечами:
– Не знаю.
Джемма видела, что Андре недоволен, хотя и улыбается. Взгляд его сделался холодным и расчетливым. В экипаже воцарилось неловкое молчание.
Когда коляска с грохотом миновала ворота и остановилась во дворе дома на Сент-Луис-стрит, Джемма вздохнула с облегчением. Чернокожий возница отворил дверцу коляски и отступил в сторону. Андре выбрался наружу, предложил Джемме руку и помог ей спуститься на землю. Они поднялись по широкой деревянной лестнице на второй этаж, где комнаты выходили окнами в огороженный стеной сад и на улицу. Цветочные ящики с жасмином и геранью, выстроившись в ряд, тянулись вдоль балкона. Ее отец еще не ложился и ждал их в гостиной. Он читал книгу, но сразу же отложил ее в сторону, как только они вошли.
– Ну, как вам театр? – Томас О'Херли приветливо улыбался, сидя в удобном мягком кресле возле выложенного кирпичом камина, который не зажигали в течение долгих месяцев. Угроза летней жары и желтой лихорадки уже прошла, но погода все еще была знойной, ночной воздух кишел москитами. Все двери и окна все время держали широко раскрытыми, чтобы не упустить малейшее дуновение ветерка, поэтому назойливые насекомые постоянно причиняли беспокойство.
– Превосходно, – ответил Андре.
– Прекрасно! – Джемма вымученно улыбнулась и уселась в кресло рядом с отцом. Она сняла с локтя сумочку, стянула перчатки и положила их на стол рядом с вазой, в которой стояли листья веерной пальмы, воткнутые в песок.
Отец, казалось, очень старался играть роль любящего родителя, хотя по временам это ему не слишком удавалось. Джемма решила, что этого и следовало ожидать. Нельзя было рассчитывать, что произойдет чудо и отец мгновенно изменится. Довольно и того, что он хотя бы старается…
Они втроем довольно мило побеседовали немного, затем Джемма, которую одолели москиты, решила, что уже достаточно задержалась, чтобы не показаться невежливой, и сказала:
– Я знаю, что у вас всегда найдутся для обсуждения деловые вопросы, так что, если вы не возражаете, я хотела бы пораньше лечь спать.
Андре и ее отец вежливо встали, когда она поднялась с места. Джемма пожелала им обоим доброй ночи. Она очень устала, потому что провела весь день в школе-интернате при монастыре урсулинок, обучая девочек-сирот чтению и вышиванию. Джемма была уже почти на полпути к спальне, когда спохватилась, что забыла на столе свою сумочку и перчатки. Она резко повернулась и пошла назад, чтобы их забрать. Ее ноги в шелковых туфельках ступали почти бесшумно по плетеным тростниковым циновкам, которыми на лето заменили ковры. Джемма уже собиралась войти в гостиную, как вдруг услышала, что говорил Андре. И застыла на месте.
– Сколько еще времени, по-вашему, я должен продолжать эту бессмысленную игру в кошки-мышки, месье? Послушайте, просто поговорите с ней, и давайте покончим с этим дурацким фарсом.
Когда заговорил отец, его тон ошеломил Джемму. Он напомнил ей прежнего Томаса О'Херли – нетерпеливого, холодного, сурового и безжалостного.
– Я рассчитываю, что вы будете продолжать до тех пор, пока она не будет готова принять ваше предложение. Я вам уже говорил раньше, что если только Джемма заподозрит о нашем соглашении, вы можете навсегда распрощаться с денежками из ее приданого, Роффиньяк, и тогда вам не удастся восстановить эту груду развалин, которую вы когда-то называли домом.
– Вы думаете, что посулами денег можете заставить меня бесконечно ухаживать за ней? Вы нуждаетесь во мне точно также, как я нуждаюсь в ваших деньгах. Иначе как бы еще вам удалось проникнуть в наше высшее общество? На вас, американцев, и так уже смотрят как на неотесанных варваров, беззастенчивых стяжателей…
– Это не я вызвался жениться из-за денег, – безжалостно напомнил ему Томас.
– Моя семья принадлежит к старейшей новоорлеанской знати, месье О'Херли. Подобные браки не редкость в нашей среде. Я завтра же могу найти себе другую невесту и гораздо моложе к тому же. Шестнадцать – прекрасный, вполне подходящий возраст.
– Зато приданое вполовину меньше, – возразил ее отец.
Джемма в ужасе прислонилась к стене, прижимая руки к груди. Кровь отхлынула от ее лица, голова закружилась. Опираясь одной рукой о стену, чтобы не упасть, девушка осторожно пробралась по коридору в свою комнату и бесшумно закрыла за собой дверь.
Ее снова предали. Отец заключил новое брачное соглашение, даже не задумываясь и не заботясь о ее чувствах, не спросив ее мнения. Его доброе отношение к ней оказалось фарсом. Он так ничему и не научился. Так и не понял, на что она теперь способна, раз решил, что она станет терпеть подобный произвол.
Но отец недооценил ее. Больше ему уже не удастся поколебать ее своими жалостливыми мольбами. Когда потрясение от неожиданного открытия начало ослабевать, девушку охватил гнев. Она вышла на балкон и выглянула наружу. Не считая единственной проезжавшей мимо кареты, улица была пустынна. Язычки пламени в уличных фонарях заметались под действием только что поднявшегося легкого ветерка. В отдалении раздавался звон церковных колоколов.
Джемма осознала, что вернулась к тому, с чего начала, и сердце ее переполнилось горечью. Но теперь все будет иначе. Томасу О’Херли никогда не стать отцом, о котором она молила Всевышнего. Он никогда не научится уважать ее, видеть в ней полноценную личность, а не просто предмет собственности, который можно использовать с выгодой. Она больше не в силах здесь оставаться и быть пешкой в его руках. Но на этот раз она оставляет отцовский дом окончательно.
С твердым намерением раз и навсегда выяснить с отцом отношения, Джемма решила дождаться, пока Андре покинет их дом. Она вернулась в комнату, отодвинула в сторону противомоскитную сетку, прикрывавшую кровать, и сбросила шаль на покрывало, которое ей подарила Нетти. Ее скамеечка для коленопреклоненных молитв и маленький алтарь были единственными предметами обстановки, которые отец захватил с собой из ее комнаты в Бостоне. Он посчитал, что они этого стоят, но не из-за их религиозного назначения, а потому что в большинстве креольских домов имелись точно такие же алтари.
Джемма опустилась на колени, сложила ладони вместе и подняла взгляд к миниатюрным образкам святых. Теперь она больше не чувствовала себя такой потерянной и отчаявшейся, как в прошлом году. Вместо того чтобы подчиниться судьбе и молить Бога о чуде, она преисполнилась твердой решимости и вновь обретенной непреклонности.
Осенив себя крестным знамением, Джемма склонила голову в молитве.
– Дорогие заступники и заступницы, я знаю, что согрешила и что прожила совсем не ту жизнь, которую вы выбрали бы для себя, но я всегда старалась поступать правильно и не причинять никому вреда. Я собираюсь покинуть дом моего отца и отказаться от его покровительства. Я знаю по своему собственному опыту, что могу сама позаботиться о себе и что с вашей помощью и заступничеством я не пропаду.
Джемма перекрестилась и, поднявшись с колен, снова вышла на балкон. На этот раз она как следует подготовится, прежде чем уехать. У нее будет с собой достаточно денег, приличная одежда и ясное осознание своего предназначения.
Внизу, во дворе, Андре Роффиньяк садился в свою коляску, ему помогал чернокожий кучер.
Не желая терять времени даром, Джемма принялась собирать вещи.
Глава 20
Сейчас или никогда!..
Хантер наконец решился ступить на тротуар и направился к дому на Сент-Луис-стрит, где, как сказали ему работники пакгауза «О'Херли импорт», находилась резиденция владельца компании. Он прибыл в город прямо из порта, приготовившись постучать в дверь со шляпой в руке и принести искренние извинения. Пылкое красноречие и избыток монет помогли ему получить комнату в приличной гостинице над кафе во Французском квартале, хотя владелец сначала пытался ему отказать на том основании, что он из «каинова отродья» и скорее всего доставит массу неприятностей. Теперь же, оставив в гостинице вещи, Хантер чувствовал себя уязвимым без своего привычного ружья. Длинный кинжал у пояса служил ему единственной защитой.
Хантер подался назад, наблюдая, как роскошная открытая коляска с чернокожим кучером на козлах проехала мимо, и отошел еще дальше в тень, когда осознал, что женщина в ней не кто иная, как Джемма. Она непринужденно сидела рядом со смазливым джентльменом с угольно-черными волосами, по-видимому, состоятельным бездельником креолом, на лице которого застыло выражение ленивого безразличия. Шикарно одетая, как и подобает дочери богатого коммерсанта, Джемма никогда не казалась ему более прекрасной и недосягаемой. Ее золотистые волосы были зачесаны вверх и уложены в модную прическу. Выбившиеся локоны игриво падали на щеки, а жемчужное ожерелье на шее сияло в лунном свете, как и ее кремовая кожа. В темноте трудно было различить ее черты, но Хантеру почудилось, что она приветливо улыбалась молодому смазливому денди.
Потрясенный, боясь даже подумать о том, что она, вполне возможно, уже замужем за другим, Хантер затаился в тени, куда не проникал свет уличного фонаря, и наблюдал за домом. Он видел, как коляска свернула во двор. Затем послышались шаги по лестнице, ведущей на веранду. А когда они показались из-за высокой стены сада, он увидел, как Джемма и ее сопровождающий пересекли балкон и вошли в дом.
Скрываясь в темноте, как соглядатай, Хантер почти убедил себя, что молодой человек не уйдет, что он стал неотъемлемой частью жизни Джеммы. Затем он потратил массу времени, блуждая вокруг и пытаясь заглянуть в каждое окно. Вскоре он был вознагражден, увидев стройную белокурую фигурку в одном из окон в дальнем конце дома.
Джемма. Время замерло на мгновение, как и его сердце. Когда она отошла от окна и Хантер не смог больше ее видеть, он снова начал дышать. Вдруг она собирается лечь в постель с темноволосым мужчиной? Неужели он пришел слишком поздно?
Хантер тронул кожаный кошелек на поясе. Неужели он свалял дурака, рассчитывая завоевать ее простым объяснением в любви и сломанным потемневшим сердечком? Он привалился к холодной кирпичной стене за своей спиной, отказываясь оставить надежду, пока не выяснит все наверняка. К его великому облегчению, креол в конце концов вышел через одну из высоких застекленных дверей и проследовал по веранде к лестнице.
Хантер подождал, пока коляска с молодым человеком выкатилась из двора и умчалась прочь. Тогда он сошел с дорожки и направился к дому.
Когда он входил во двор, то почти ожидал, что кто-нибудь остановит его. Но видимо, все домашние слуги уже улеглись спать. В нескольких комнатах наверху все еще горели свечи. Хантер видел серебряный канделябр в одном из окон. Его мокасины ступали бесшумно по деревянной лестнице. Поднявшись на верхний балкон, он направился к широкой открытой двери. Хантер снял шляпу и пригладил волосы, раздумывая, не лучше ли подождать до завтра.
Подойдя к открытой двери, он увидел мужчину лет пятидесяти, который сидел в кресле и, задумчиво уставившись в пространство, потягивал вино из бокала. Опасаясь напугать пожилого человека и испортить первое впечатление, Хантер переступил с ноги на ногу и слегка кашлянул. Томас О'Херли мгновенно поднял на него взгляд, как только Хантер вышел на свет из тени. Бун держал руки перед собой, сжимая в одной шляпу. На его взгляд, он выглядел достаточно безобидно.
Томас О'Херли быстро вскочил, отложил выпивку в сторону и стремительно бросился к двери. Ничто в этом человеке не напоминало Хантеру Джемму, за исключением его голубых глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39