Гарри прошел в ванную и уложил волосы перед зеркалом. Затем он съел пачку вишневого йогурта. Около половины одиннадцатого, смотря уже канал “Си-Эн-Эн”, Гарри съел притку шоколада и еще шоколадное пирожное, взяв все это из запасов, хранившихся у него в кухонном столе. У него мелькнула было шальная мысль немного выпить, но Гарри тут же почувствовал отвращение к мужчине, который стал бы пить перед столь ответственной миссией.
Затем Гарри переключил телевизор на один из регулярных каналов, убрал звук, включил радио и настроил его на канал новостей.
Около двенадцати тридцати Гарри позвонил в ресторан “Биг Вок”, на другой стороне Десятой авеню, и заказал порцию свиного соте с кунжутной лапшой.
Программы сменялись одна за другой, Гарри уже плохо понимал, что смотрит и едва ощущал вкус китайской пищи, которую отправлял себе в рот.
В два тридцать он резко вскочил со стула и включил автоответчик. День проходил. Ничего так и не случилось: ребенок утонул в реке Гарлем, другого жестоко избил его отчим, а затем засунул в духовку и сжег, тридцать детей из Калифорнии утверждают, что их развратили в детском саду. “Маленькие противные лгунишки”, – подумал Гарри. На следующий день объявятся еще двадцать малолеток, которые станут утверждать, что их учитель вытаскивал из штанишек их члены или же демонстрировал им свои. Половина из них наверняка только и мечтали о том, чтобы он это сделал, спрашивали, можно ли им поиграть с этой штукой. Маленькие девочки из Калифорнии, которые уже пользуются косметикой и носят в ушах длинные ниточки сережек, маленькие упругие попки под детскими джинсами...
Землетрясение, пожар, железнодорожная катастрофа, лавина... Интересно, сколько всего народу погибло? Тысяча? Две? В четыре тридцать он почувствовал, что больше не может, проверил свой автоответчик, чтобы убедиться, что он в порядке, одел пальто и шляпу и вышел прогуляться. Был обычный день, которые часто выпадают в конце февраля, – сырой воздух проникал через одежду и пробирал до костей. И все-таки Гарри почувствовал себя лучше – этот психованный негодяй обязательно позвонит! Что ему еще остается?
Гарри очень быстро шел вверх по Девятой авеню. Он двигался быстрее, чем все остальные прохожие. Время от времени кто-нибудь оглядывался на Гарри с выражением тревоги и беспокойства на лице, и тогда он понимал, что громко разговаривает сам с собой.
– Нам пора уже поговорить. У нас есть, что сказать друг другу. Я хочу помочь тебе. В этом смысл жизни каждого из нас.
– Мы нужны друг другу, – сообщил Гарри удивленному мужчине, сажающему свою девушку в такси на Двадцать восьмой улице. – Ты можешь даже назвать это любовью.
На углу Тридцатой улицы он наскочил на небольшой кондитерский магазинчик и купил плитку “Марса”. В духоте магазина его немного затошнило. Пот каплями стекал по лбу. Ему необходимо было выйти наружу, необходимо было двигаться. Гарри дал две монетки по двадцать пять центов человеку за прилавком и ждал, обливаясь потом, когда тот сдаст сдачу. Толстяк хмуро взглянул на Гарри – казалось, что мешки под его глазами набухли еще больше, потемнели и могут вот-вот взорваться. И тут Гарри понял, что он дал ему ровно столько, сколько стоит теперь плитка шоколада, и ни центом больше. Шоколадки больше не стоят уже больше ни десять, ни пятнадцать центов или сколько он там думал? И он наверняка знал это, ведь дал же он продавцу точную сумму. Гарри повернулся и вышел обратно на свежий холодный воздух.
“Ты как будто выбежал из пещеры”, – сказал сам себе Гарри Биверс.
Судьба Гарри была где-то рядом, выделяя его из всех, делая одним из немногих приглашенных. А почему еще, люди, встречающиеся на его пути, так ненавидят его, так завидуют ему, стараются превзойти?
“Ты выбежал из пещеры, чтобы найти нас. И с тех пор все время пытаешься забраться обратно. Ты хотел стать частью этого всего”.
Гарри слышал, как учащенно бьется его пульс, горит кожа, дрожит все тело, как у молоденького жеребца.
“Ты видел, ты слышал, ты чувствовал это, и ты знал, что находишься в центре собственной жизни. И я необходим тебе, чтобы вернуться туда”.
Гарри остановился на углу Гудзон и еще какой-то улицы. Ему сигналили машины и по всему телу как будто проходил электрический разряд. На другой стороне улицы светился длинный вертикальный знак “Таверна Белая Лошадь”.
“Чтобы вернуться туда”.
Гарри вспомнил электрический разряд, который проходил по его телу, когда он стоял, направив автомат на притаившихся молча детей, которых жители Ан-Лат, должно быть, вынесли потом через задний вход в пещеру. Он помнил: он стоял в центре какого-то фосфорического мерцания. Их большие глаза, их руки, протянутые к нему. И он в два раза больше любого из них, взрослый мужчина-американец. И он знает только то, что знает. Что он может сделать все, действительно все, что пожелает, в этот звездный, богоподобный момент своей жизни. Чувство было близким к тому, что испытываешь, занимаясь сексом.
И пусть кто-нибудь скажет, что это плохо, – просто их там не было. Как это может быть плохо, когда так громко говорит твое тело?
Просто иногда на человека снисходит благословение свыше. Иногда человек как бы касается изначальной силы. и чувствует, как она овладевает всем его телом, иногда – может быть, раз в жизни – ты чувствуешь, что в недрах твоей плоти заключены целые миры, которые готовы излиться оттуда, потому что в этот момент, что бы ты. ни делал, это не может быть плохо.
Жизнь его наконец завершила полный цикл. “Я чуть не рассмеялся в голос”, – подумал Гарри и немедленно рассмеялся в голос. Они с Коко опять вернутся туда, в пылающий центр их жизней. И когда он выйдет из пещеры на этот раз, он будет настоящим героем.
В состоянии экзальтации Гарри повернул обратно и пошел домой.
2
К шести часам Гарри, однако, почувствовал, что энергия начинает покидать его, перерождаясь в злость и сомнение. Почему он сидит здесь, посреди разгромленной квартиры в костюме Человека, Готового Действовать? Кого он пытается обмануть? Он живет уже достаточно долго, чтобы понять наконец, что случалось с лучшими, счастливейшими моментами и состояниями его жизни, когда преследуемые цели откладывались в сторону. Мир окрасился черной краской. Гарри знал, что это не имеет ничего общего с послетравматической депрессией или с чем-нибудь еще, чему бывают подвержены люди гораздо более слабые, чем он. Чернота была просто внутри него, была частью того, что все время пыталось отстранить его. В такие времена все, чего он хотел, что было ему необходимо и что, он точно знал, он обязательно должен получить, начинало отодвигаться куда-то во все более и более расплывчатое будущее, а сам Гарри казался не более чем фасадом, изображающим стабильность и компетентность на фоне царящего внутри хаоса. Однажды Гарри попал под суд по обвинению в убийстве гражданских лиц, и весь белый свет подошел довольно близко к тому, чтобы объявить его сумасшедшим, – то, что для Гарри было полно сознанием собственной правоты, решили объявить преступлением. Демоны подобрались на этот раз совсем близко – Гарри слышал, как они хихикают, видел красный блеск их глаз, чувствовал страх и пустоту, которую они несли с собой. Демоны знали его секрет.
Если Коко зовет его к себе, значит, сам этот мир вновь существует в своем естественном виде: центр мира – это центр мира, со всеми его непостижимыми секретами, а та сила, от имени которой чувствовал и действовал Гарри Биверс, будет освещать теперь остаток его жизни и приведет его наконец туда, где ему надо было быть. А иначе зачем же еще появился Коко?
Коко снова появился в этом мире, чтобы сдаться Гарри Биверсу, думал он, мысленно выводя это предложение в своем мозгу и наблюдая вполглаза, как мужчина, казавшийся грязно-коричневым от покрывавшей его лицо косметики, пытается предсказать погоду на ближайшие несколько дней.
В десять часов он прослушал по радио повторение все тех же новостей: землетрясение, наводнение, мертвые дети – несчастье скакало по всей планете, как гигантская черная птица, которая то касалась земли тяжелым когтем в одном месте, то одним взмахом крыла сносила целое здание в другом, невидимая, всегда в движении.
Через полчаса одно из крыльев этой птицы, казалось, просвистело прямо у него над головой. Гарри сдался и решил сделать себе выпивку – всего одну порцию, чтобы успокоить нервы. Он как раз наливал в бокал водку, когда зазвонил телефон, и Гарри от неожиданности пролил немного на стол. Он поспешил в гостиную и оказался там как раз в тот момент, когда Майкл Пул начал наговаривать свое сообщение на автоответчик.
“Останьтесь там еще хотя бы на пару дней”, – мысленно взмолился Гарри, но тут же услышал, как голос Пула сообщает ему, что они возвращаются на следующий день таким-то рейсом в такой-то час. Затем Пул заговорил о том, что пора обратиться в полицию. Голос Майкла был серьезным, озабоченным и одновременно добрым, но в его звучании Гарри слышались отзвуки крушения всех его надежд.
Чуть позже, вечером, Гарри проголодался, но ему непереносима была мысль о том, чтобы съесть хотя бы еще немного китайской пищи, И такой же тошнотворной казалась мысль о том, что Майкл Пул и Тим Андерхилл, которые, как ему кажется, оба давно забыли, что такое секс, были сейчас с Мэгги Ла – только он знал, что делать с такой девушкой, как она. Чувства Гарри были настолько странными, что причиняли боль. Он подошел к холодильнику, почти со злостью думая о Мэгги Ла, и обнаружил внутри пару яблок, несколько морковок и кусок сыра, который уже начал засыхать и становиться несъедобным.
Гари почти что с отвращением положил все это на тарелку и отнес в гостиную. Если ничего не произойдет – если интуиция Гарри подвела его, – то ему придется отправиться в аэропорт, попытаться перехватить там Майкла Пула – может быть, удастся послать его на пару дней еще куда-нибудь.
Поздно ночью Гарри сидел перед телефоном и автоответчиком, потягивая выпивку и тупо глядя на красный огонек, означающий, что автоответчик включен. В лучах серебристого света, пробивавшегося из окна, все выглядело как бы парящим в воздухе... сколько раз вот так приходилось Гарри неподвижно ждать чего-то в джунглях, когда весь мир как бы застыл вокруг.
Тут телефон зазвонил и красный огонек начал мигать. Гарри протянул руку и стал ждать, пока звонивший назовется. Зашуршала пленка, но на той стороне провода по-прежнему молчали. Гарри поднял трубку и произнес:
– Я здесь.
И тут он понял: Коко ждет, что он скажет что-то еще.
– Поговори со мной, – сказал Биверс. Опять шипение пленки.
– От начала к концу и обратно. Разве не так? Ведь ты написал это? Я знаю, что ты имел в виду. Я знаю – ты хочешь опять вернуться к началу.
Гарри показалось, что он услышал легкий вздох.
– И вот как мы это сделаем, – продолжал он. – Я хочу встретиться с тобой в одном месте, в безопасном месте. Называется Колумбус-парк. Это справа от Чайна-таун. Оттуда мы можем перейти улицу и оказаться в здании уголовного суда, где ты тоже будешь в полной безопасности. Я знаю там многих людей. Эти люди доверяют мне. Они сделают все, что я скажу. Я отведу тебя в отдельную комнату. Ты сможешь сесть. И все будет закончено. Ты слышишь меня?
Тишина и шипение.
– Но я хочу быть уверен, что и я тоже в безопасности. Я хочу видеть, как ты сделаешь все, о чем я прошу. Поэтому ты должен пойти в Колумбус-парк определенной дорогой, а я буду наблюдать за тобой. Я хочу видеть, что ты четко выполняешь мои требования. Я хочу видеть, что ты делаешь именно то, о чем я попросил.
Когда от Коко не послышалось в ответ ни слова, Гарри сказал:
– Завтра днем, без десяти три, ты должен начать свой путь с Боуэри, с северной части Конфуциус-Плаза. Зайди в арку посредине квартала, что между Вайард-стрит и Кэнел-стрит, и выйди на Элизабет-стрит. Поверни налево и дойди до Вайард-стрит. Иди по ней к западу, пока не окажешься у Малберри-стрит. Через улицу увидишь Колумбус-парк. Перейди улицу и войди на территорию парка. Пройди по дорожке и садись на первую скамейку. Ровно через две минуты я войду в парк через южный вход и присоединюсь к тебе. И все будет кончено.
Гарри глубоко вздохнул. Он чувствовал, как покрывается потом. Он хотел сказать что-то еще – что-нибудь вроде: “Нам обоим это нужно”, но на другом конце провода повесили трубку и раздались гудки.
Гарри еще долго сидел в темноте. Затем он включил настольную лампу и набрал номер десятого полицейского участка. Не называясь, он оставил для лейтенанта Мэрфи сообщение, что Тимоти Андерхилл прибывает в аэропорт “Ля-Гардиа” в два часа следующего дня рейсом из Милуоки.
Этой ночью он долго лежал с открытыми глазами, даже не пытаясь уснуть.
3
Преступление и смерть окружали слона, преступление и смерть составляли атмосферу, сквозь которую он двигался. Из них состоял сам воздух, который он вдыхал в свои легкие. Коко знал одно: даже когда ты идешь по городу, джунгли смотрят на тебя, следят за каждым твоим шагом. Нет джунглей кроме джунглей, и они растут прямо посреди тротуаров, за окнами и дверьми. И птицы кричат прямо посреди потока уличного движения.
Если бы он смог подняться к пожилой леди на Уэст Энд-авеню, она одела бы его в красивую одежду и приручила бы, облегчив его сердце. Но швейцар Пилофейдж не пустил его, и страшные звери стали скалиться, показывать зубы, и сердца его никто не облегчил. Дверь открылась и...
Дверь открылась, и в комнату проскользнул Мясник Кровь. И здесь же был демон Неудачи, а рядом с ним летучая мышь с проволочными волосами – Страх.
Коко сидел один в своей комнате, своей келье, своем яйце, своей пещере. Зажегся свет, и яйцо-келья-клетка поймала его и стала отражать от стенки к стенке, так чтобы не ускользнуло ни лучика, потому что Коко нужна была каждая крупинка.
Пламя плясало по полу комнаты Коко, но не причиняло ему вреда. Мертвые дети толпились вокруг и что-то кричали, другие кричали, казалось, изнутри стен. Рты их были широко открыты, локти прижаты к бокам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84