Рядом стоял чернокожий солдат в выцветшей форме спецподразделения и вьетнамской фуражке.
– Спасибо, – сказал женщине Пул. – Эта штука, – он указал на Мемориал, – подействовала на меня таким образом. Парень кивнул.
– И еще я услышал кое-что, сейчас уже не вспомню, что именно...
– Со мной то же самое, – опять кивнул негр. – Стоило мне услышать, как кто-то произнес: “в паре миль от Ан-Кхе”, как все во мне оборвалось.
– Второй корпус, – отреагировал Майкл. – Вы были чуть южнее, чем я. Меня зовут Майкл Пул, рад познакомиться.
– Билл Пиерс. – Мужчины пожали друг другу руки.
– А эта леди?
– Флоренс Маджески. Я воевал с ее сыном.
Пул почувствовал неожиданное желание обнять эту пожилую женщину, но понял, что снова расплачется. Вместо этого он задал первый вопрос, который пришел в голову:
– Где вы взяли эту фуражку? Сняли сами?
Пиерс улыбнулся.
– Скорее не снял, а сорвал, проезжая мимо в “Джипе”. Бедный парень...
Тут Майкл вдруг понял, что действительно необходимо спросить у Пиерса:
– А как вам удается найти здесь имена тех, кто вам нужен?
– В обоих концах памятника стоят морские пехотинцы, – ответил Пиерс. – У них книги, где перечислены все имена и рядом с каждым помечено, где его искать. Или спроси одного из ребят в желтых беретах. – Пиерс обернулся к миссис Маджески, как бы ища одобрения своим словам.
– Тома мы нашли по этой книге, – кивнула она.
– Мы только что прошли мимо одного из них, – Том показал куда-то вправо от Майкла. – Он найдет тех, кто вам нужен. – Действительно, невдалеке стояла кучка людей, окружив бородатого молодого человека в желтой кепке с длинным козырьком, напоминавшим утиный клюв, который рылся в скоросшивателе, отыскивая имена, о которых спрашивали, а затем указывал рукой в направлении соответствующей колонны.
– Господь благословит тебя, сынок, – сказала миссис Маджески. – Если когда-нибудь окажешься в Айронтоне, Пенсильвания, обязательно задержись на денек погостить у нас.
– Удачи вам, – пожелал Пиерс.
– И вам того же, – улыбнулся Майкл и направился в сторону желтой кепки.
– Я говорю серьезно, – кричала ему вслед миссис Маджески. – Обязательно остановись погостить у нас.
Майкл помахал ей рукой и продолжил свой путь. Не менее двадцати человек обступили мужчину со списками.
– Я могу заниматься только одним именем. Остальным необходимо подождать, – монотонно повторял мужчина.
Пул задумался. Должно быть, его друзья уже прибыли в отель. То, что он делает сейчас, довольно смешно.
Парень в желтой кепке листал списки, указывал рукой на колонны, отирал ладонью пот со лба. Вскоре подошла очередь Майкла.
Подойдя к добровольному помощнику организаторов парада, Майкл разглядел, что тот был одет в хлопчатобумажную рубашку поверх футболки и джинсы. Борода его блестела от пота.
– Имя? – спросил парень у Майкла.
– М.О.Денглер, – сказал Пул.
Юноша зашелестел страницами, содержащими фамилии на букву “Д”, затем заскользил пальцем по строчкам.
– Нашел. Единственный Денглер в списке – Мануэль Ороско Денглер из Висконсина. Кстати, я и сам оттуда. Четырнадцатая западная колонна. Пятьдесят вторая строка. Это вон там. – Он показал куда-то справа от Майкла. Маки красненькими точечками рябили в промежутках между колоннами, перед которыми стояла неподвижная теперь толпа. “Не допустим второго Вьетнама!” – призывало ярко-голубое знамя.
Мануэль Ороско Денглер? Испанское имя было для Майкла полной неожиданностью. Пока он пробирался к голубому знамени, ему даже пришло в голову, что это был не тот Денглер. Но потом Пул вспомнил: ведь парень сказал, что в списке всего один Денглер. Инициалы совпадали. Так что Мануэль Ороско просто не мог не быть их Денглером.
Пул снова стоял перед Мемориалом, на сей раз бок о бок с рыдающим лохматым ветераном с огромными усами. По другую сторону стояла молодая женщина с белокурыми волосами до пояса, держа за руку такую же беленькую девочку. Ребенок без отца. А он был теперь навеки отцом без ребенка.
Майкл нашел наконец четырнадцатую панель, отсчитал пятьдесят две строчки сверху и надпись – МАНУЭЛЬ ОРОСКО ДЕНГЛЕР – как будто прыгнула ему в глаза. Ему нравилась гравировка – четкие, исполненные достоинства буквы. Что ж, Майкл прекрасно понимал, что он должен быть прийти сюда постоять перед памятником Денглеру.
Денглеру нравилось в армии все, что проклинали остальные. Он утверждал, что жуткая сухая индюшатина, закатанная в банки в тысяча девятьсот сорок пятом году, была вкуснее всего, что готовила когда-либо его мать. Он любил патрулировать (“Хей, да я все свое детство провел в пикете!”). Жара, холод, сырость, казалось, не имели для Денглера ровно никакого значения. Денглер любил говорить, что во время снежных бурь в Милуоки сама радуга замерзала на небе, и ребята выбегали из домов, отламывали каждый по кусочку своего любимого цвета и лизали до тех пор, пока тот не становился белым. Что же касалось жестокости и страха перед смертью, то он часто повторял, что на улице перед любым обычным кабаком в Милуоки жестокости можно увидеть столько же, сколько в бою, а если зайти внутрь – то даже больше.
Во время боя в Долине Дракона Денглер дотащил под огнем раненого Тротмана до Питерса – военного врача, не прекращая при этом веселой непринужденной болтовни. Денглер был уверен, что убить его невозможно.
Пул подался вперед, стараясь не задеть венок или фотографию, и коснулся вытянутой рукой имени Денглера, вырубленного в холодном камне.
Перед глазами стояла теперь ужасающе знакомая картина: Спитални и Денглер бегут сквозь дым ко входу одной из пещер Я-Тука.
Пул отвернулся от стены. Ему было слишком тяжело. Белокурая женщина наградила его усталой сочувственной улыбкой и притянула девочку к себе, чтобы та не мешала Майклу пройти...
Пулу необыкновенно сильно захотелось вдруг оказаться сейчас со своими товарищами по оружию. Он почувствовал себя таким одиноким в этой толпе.

2
Записка
1
Майкл был настолько уверен, что в отеле его уже ожидает послание от друзей, что, пройдя через вращающиеся двери, немедленно направился к конторке портье. Гарри Биверс клятвенно заверил его, что все они прибудут “в течение дня”. Сейчас было приблизительно без десяти пять.
Пул начал искать глазами записку на доске за спиной портье, как только смог различить номера комнат. Просмотря примерно три четверти ячеек, Майкл разглядел наконец записку и в своей. С него тут же как будто слетела усталость. Значит, Биверс и вся компания уже здесь.
Майкл добрался наконец до конторки и обратился к клерку:
– Для меня оставили записку. Пул, номер двести четыре. – Майкл достал из кармана огромных размеров ключ и продемонстрировал номерную табличку клерку, который обернулся и начал изучать доску в поисках нужной ячейки с пугающей нерасторопностью. Наконец он нашел, что искал, и, улыбаясь, подал записку Пулу. Тот отвернулся, чтобы прочитать ее. Записка оказалась телефонограммой: “Я пыталась перезвонить тебе. Ты действительно повесил трубку? Джуди”. Время звонка было проставлено красными чернилами – три пятьдесят пять. Джуди перезвонила, как только он вышел из номера.
Майкл вновь обернулся к клерку.
– Мне хотелось бы узнать, вселились ли уже люди, у которых забронированы номера с сегодняшнего дня. – Пул назвал имена.
Клерк лениво потыкал кнопки на клавиатуре компьютера, нахмурился, покачал головой, опять нахмурился, не поворачивая головы, искоса взглянул на Майкла и произнес:
– Мистер Биверс и мистер Пумо еще не прибыли. А на мистера Линклейтера у нас ничего не заказано.
Видимо, Конор планировал сэкономить, переночевав в комнате Пумо.
Пул отвернулся от конторки, сложив записку Джуди, засунул ее в бумажник и только тогда обратил внимание на то, как изменилась публика в вестибюле отеля за то время, что он отсутствовал. Теперь банкетки и столики занимали мужчины в темных костюмах и полосатых галстуках. Почти все они были лысоваты, и у многих на груди была табличка с именем и профессией. Они вполголоса переговаривались, время от времени заглядывая в папки с документами и занося цифры в карманные компьютеры. Первые год-полтора после возвращения из Вьетнама Майкл мог безошибочно, даже по осанке, определить, был человек на войне или не был. С тех пор его интуиция несколько притупилась, и все же на счет теперешних посетителей отеля можно было не сомневаться.
– Добрый вечер, сэр, – произнес довольно скрипучий голос рядом с Пулом. Перед ним стояла улыбающаяся во весь рот молодая женщина с лицом, обрамленным облаком взбитых в прическу белокурых волос. В руках блондинки был поднос со стаканами, в которых плескалась какая-то пенистая темная жидкость.
– Могу я поинтересоваться, сэр, являетесь ли вы одним из ветеранов войны во Вьетнаме?
– Да, я был во Вьетнаме.
– Компания “Кока-кола” вместе со всей Америкой хочет поблагодарить вас лично за героизм, проявленный в боях во время вьетнамского конфликта. Мы рады возможности в знак нашей признательности предложить вам попробовать новый продукт нашей фирмы – “диет-коку” – и выражаем надежду, что вкус этого напитка принесет вам истинное наслаждение, которым вы не преминете поделиться со своими друзьями-ветеранами.
Подняв глаза, Пул увидел, что противоположная стена вестибюля была затянута огромным ярко-алым транспарантом с надписью огромными же белыми буквами: “КОРПОРАЦИЯ КОКА-КОЛА И ДИЕТ-КОКА ПРИВЕТСТВУЕТ ВЕТЕРАНОВ ВОЙНЫ ВО ВЬЕТНАМЕ”. Майкл вновь посмотрел на девушку.
– Думаю, мне пора идти.
Девушка улыбнулась еще шире и стала похожа на всех вместе взятых стюардесс из самолета, на котором Пул летел в свое время из Сан-Франциско во Вьетнам. Она отвернулась и отошла от Пула.
– Пройдите вниз, там собираются ветераны, – посоветовал ему клерк. – Может, и друзья уже ждут вас там.
2
Бизнесмены в своих синих костюмах потягивали выпивку, делая вид, что не замечают снующих мимо девиц с подносами “диет-кока”. Майкл нащупал в бумажнике записку от Джуди. Если остаться в вестибюле и следить за входом, через несколько минут еще кто-нибудь наверняка подойдет и спросит, был ли он во Вьетнаме.
Пул подошел к лифтам и подождал, пока из одного из них вышли вперемежку ветераны и представители “Кока-колы” в костюмах, причем каждая группа старалась сделать вид, что другой не существует. В лифт с ним зашел всего один пассажир – очередной великан в полосатой маскировке, вдребезги пьяный. Он долго изучал кнопки, и после пяти-шести неудачных попыток ему удалось наконец нажать шестнадцатый этаж, после чего он тяжело облокотился на дальнюю стенку лифта. Приглядевшись, Пул узнал в верзиле водителя фургона, который врезался в “Камаро” на стоянке.
– Знаешь эту песню? – наполняя весь лифт запахом бурбона, пробормотал парень и начал напевать песню, которую каждый, побывавший во Вьетнаме, безусловно помнил наизусть. Пул даже начал было тихонечко подпевать, но в этот момент двери лифта открылись. Великан продолжал петь с закрытыми глазами, а Пул ступил с темно-коричневого ковра лифта на зеленый ковер коридора. Двери за ним закрылись, лифт поехал дальше, из шахты по-прежнему раздавалось пение.

3
Встреча друзей
1
Северо-вьетнамский солдат – паренек лет двадцати стоял над Пулом, упирая ему в шею ствол контрабандного шведского автоматического ружья, которое он наверняка добыл, убив его предыдущего владельца. Пул притворялся мертвым, чтобы парень не выстрелил. Глаза его были закрыты, но он ясно видел перед собой лицо мальчишки – жесткие черные волосы падали на широкий, без единой морщинки лоб. Черные глаза и маленький, почти безгубый рот настолько лишены были всякого выражения, что лицо выглядело почти безмятежным. Когда ствол ружья больно уперся в шею Майкла, тот судорожно задергал головой, надеясь, что движения его будут вполне сносной имитацией предсмертной агонии. Он не мог умереть – он был отцом и обязан был жить. Над лицом Майкла вились огромные слепни. Ружье перестало упираться в шею. Капелька пота медленно стекала со лба. Одно из этих мерзких насекомых опустилось на губу Майкла. Вьетнамец не двигался. Если ничто не отвлечет его внимания, Пулу предстоит умереть. Жизнь его оборвется, и он так никогда и не увидит своего сына – мальчика по имени Роберт. Майкл чувствовал огромную любовь к сыну, которого никогда не видел. Другим, не менее ясным и отчетливым ощущением было предчувствие того, что вьетнамец вот-вот разнесет на куски его череп, разбрызгав мозги по этому грязному полю, усеянному трупами его убитых товарищей.
Но выстрела не последовало. Вместо этого еще один слепень ударился с лету о потную щеку Майкла и, прежде чем впиться в нее, долго расправлял крылышки и почесывал лапки. Потом Пул услышал какой-то странный лязг, как будто некий металлический предмет доставали из футляра. Пул почувствовал, что парнишка опускается около него на колени. Маленькая, похожая на женскую, ручка вдавила его голову в землю и потянулась к уху: видимо, имитация смерти была настолько успешной, что юноша захотел отрезать ухо Майкла в качестве трофея. Совершенно непроизвольно глаза Майкла широко раскрылись и встретились с пустыми черными глазами вьетнамского солдата. Тот тяжело дышал. И тут в воздухе почему-то запахло рыбой с соусом.
Пул подскочил на постели в гостиничном номере, и вьетнамский солдат исчез. Звонил телефон. Пул вновь, уже в который раз, вынужден был вспомнить, что сына его давно нет в живых. Вместе с вьетнамцем исчезли трупы и назойливые насекомые.
Майкл потянулся к телефону.
– Майкл? – спросили на другом конце провода. Пул обернулся, оглядел бледные, пастельного тона обои и репродукцию, изображавшую туманный китайский пейзаж, висевшую над кроватью, и только тут почувствовал, что дыхание его начинает потихоньку восстанавливаться.
– Это Майкл Пул, – произнес он в трубку.
– Мики! Как дела? Голос у тебя, признаться, какой-то странный. – Пул узнал наконец голос Конора Линклейтера, который, отвернувшись от трубки, сообщал в этот момент остальным:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84