Для Пумо “Сайгон” был домом, женой и ребенком одновременно, для банкиров же – всего лишь сомнительной эффективности машинкой, превращающей пищу в деньги. Все это вместе делало Пумо беспокойным, нервным, раздражительным, но больше всего способствовал нарастанию этого чувства неуверенности вид Мэгги Ла, которая сейчас спала, раскинувшись на половине его кровати.
Пумо ничего не мог с собой поделать. Он жалел об этом, он знал, что очень скоро настанет в его жизни такой момент, когда он возненавидит себя за это, но его раздражало, как она лежит, раскинувшись на его кровати, как будто это – ее собственность. Пумо не мог разделить свою жизнь на две половины и отдать одну Мэгги. Беготня последних дней довела его до такого состояния, что в одиннадцать часов глаза Тино начинали слипаться сами собой. Когда он просыпался, Мэгги была здесь. Когда он завтракал на скорую руку, Мэгги была здесь, когда он просматривал документы, подсчитывал баланс, даже когда просто читал газету – Мэгги все время была здесь. Он впустил Мэгги во многие сферы своей жизни, так что теперь она решила, что может войти во все. Мэгги возомнила, что должна присутствовать и в офисе архитектора, и в конторе адвоката, и на складе поставщика. Девушка восприняла временные явления за изменения на всю оставшуюся жизнь и успела, казалось, совсем забыть, что они – два разных человека. И она воспринимала как должное, что может лежать каждую ночь поперек его кровати. Она посоветовала Молли Уитт внести кое-какие изменения в отделку пола (Молли, правда, согласилась со всем, что предложила Мэгги, но все равно это было слишком). Она посмела заявить Пумо, что его старое меню никуда не годится и составила свой, совершенно бездарный макет, причем явно была уверена в том, что Пумо примет его. Людям нравились описания пищи. Некоторым они были просто необходимы.
Пумо ни на секунду не забывал, что любит Мэгги, но ему больше не требовалась нянька, а девушка убаюкала его до такой степени, что Тино практически забыл, каким он бывает в нормальном состоянии. Она и себя убаюкала настолько, что совершенно потеряла ощущение времени.
Вот и сегодня Пумо придется взять Мэгги с собой. Дэвид Диксон, который был очень хорошим адвокатом, что не помешало ему оставаться великовозрастным ребенком, который думает только о деньгах, сексе, спорте и своих любимых антикварных машинах, будет благодушно терпеть ее присутствие, время от времени бросая на Тино понимающие взгляды. А если на нее взглянет банкир, он решит, что Пумо просто не в своем уме, и не видать ему займа, как собственных ушей. Арнольд Леунг, старый китаец-поставщик, будет бросать на Мэгги полные отчаяния взгляды и заводить с ней разговоры о том, как губит она свою жизнь, живя с этим “стариком иностранцем”.
Мэгги открыла глаза. Она поглядела на пустую подушку Пумо, затем повернула голову и смерила его оценивающим взглядом. Она даже просыпалась не как все нормальные люди. Белки ее глаз блестели, лицо было абсолютно гладким. И даже пухлые губки выглядели свежими.
– Понимаю, – сказала она со вздохом.
– Да?
– Не обидишься, если я не пойду с тобой сегодня? Мне надо на Сто двадцать пятую улицу повидаться с Генералом. Я стала забывать о своих обязанностях. А старику бывает так одиноко.
– О!
– К тому же ты выглядишь сегодня старым ворчуном.
– Я... не... ворчун, – ответил Пумо.
Мэгги удостоила его еще одним оценивающим взглядом и села на постели. В полумраке кожа ее казалась совсем темной.
– У него неприятности в последнее время.
Мэгги спрыгнула с постели и быстро пробежала в ванную. На секунду постель показалась Пумо ужасающе пустой. Раздался плеск воды. Пумо представил себе, как Мэгги остервенело трет щеткой зубы, вытирает блюдечко для бритья, поправляет полотенца.
– Так ты не обидишься? – крикнула она со ртом, полным зубной пастой, – а, Тино?
– Не обижусь, – Пумо специально произнес это так тихо, что едва можно было расслышать.
Мэгги вышла из ванной и в третий раз за это утро внимательно посмотрела на Пумо.
– О, Тино, – сказала она, затем подошла к гардеробу и начала одеваться.
– Мне надо немного побыть одному.
– Нет необходимости говорить мне об этом. Так мне что, не приходить сегодня ночевать?
– Делай что хочешь.
– Что ж, я сделаю то, что захочу, – пообещала Мэгги, облачаясь в бесформенное шерстяное платье, которое было на ней, когда Пумо привез ее от Генерала.
За все время, пока они не спустились бок о бок по лестнице и не вышли на Гранд-стрит, Мэгги и Пумо не сказали друг другу почти ни слова. Они стояли теперь на холодном ветру, оба в зимних пальто, и смотрели, как в конце улицы сгружают с грузовика какие-то деревяшки, которые трещали и скрипели, напоминая почему-то человеческие кости.
Мэгги выглядела рядом с Пумо совсем маленькой – она вполне могла быть школьницей, отправляющейся утром в школу. Пумо подумалось, что у них никогда не возникло бы никаких проблем, если бы не надо было выбираться из постели.
Воспоминание о недружелюбном голосе Джуди Пул в трубке заставило его произнести:
– Когда Майкл Пул и остальные вернутся...
Мэгги подняла голову и вопросительно взглянула на него. Тино подумал, что говорит сейчас что-то гораздо более многозначительное, чем ему бы хотелось. Мэгги даже не моргнула.
– Я просто хотел сказать, что мы будем видеться с ним почаще... Мэгги наградила его грустной кривоватой улыбкой.
– Я всегда буду приветлива с твоими друзьями, Пумо, – пообещала она.
Затем она все так же грустно махнула ему рукой в перчатке, повернулась и направилась к метро. Тино долго смотрел ей вслед, но Мэгги так и не оглянулась.
2
Утро Пумо прошло во многих отношениях гораздо легче, чем он себе представлял.
Молли Уитт и ее компаньон угостили его двумя чашками крепкого кофе и продемонстрировали свои последние нововведения, которые были, как увидел Пумо, результатом творческого переосмысления идей Мэгги. Все эти изменения совершенно безболезненны, но можно было включить в тот небольшой объем работ, который предстояло доделать в ресторане. Правда, надо было заказывать другие переборки между кабинетами. Но ведь старые еще не прибыли, и разве сам Пумо не говорил, что ему не очень нравится расположение кабинетов. Безусловно да. И хотя это не имело отношения к архитекторам, Пумо пересмотрел дизайн меню в свете этих изменений и сделал его... чуть более современным. Иными словами, принял к сведению почти все идеи Мэгги относительно меню, но, конечно же, оставил свои любимые описания блюд. Затем Дэвид Диксон, жонглируя в своей конторе юридическими терминами, посетовал на то, что с Пумо нет его “умненькой малышки”. За ленчем он опять вернулся к этой теме.
– Я надеюсь, ты не собираешься отделаться и от этой крошки, как от остальных? – спросил адвокат, просматривая меню, глаза его при этом лукаво блестели. – Не хотелось бы услышать, что тебе пришлось расстаться с этой маленькой китаяночкой.
– Почему бы тебе не жениться на ней, Дэвид? – с кислой физиономией произнес Пумо.
– Моя семья убьет меня, если я приведу домой китаянку. Что я им скажу? Что наши дети непременно будут гениями в математике? – Диксон продолжал улыбаться, уверенный в собственной неотразимости.
– Все равно ты недостаточно шикарен для нее, – буркнул Пумо и, чтобы хоть как-то смягчить неприятный смысл сказанного, добавил. – И это нас с тобой объединяет.
Встречу в банке адвокат провел холодно и формально, чем, видимо, немало удивил банкира, который явно ожидал увидеть чуть больше обычной веселости Диксона, – они учились когда-то в одном классе в Принстоне и оба были жизнерадостными сорокалетними холостяками. Ни Диксон, ни банкир, конечно же, не были во Вьетнаме. Они были настоящими американцами (или так им казалось).
– Считай, что заем у тебя в кармане, – заявил Диксон, когда они вышли на улицу. – Но разреши дать тебе один совет, дружище. Тебе надо развеяться. Чего-чего, а такого добра, как девочки, на свете хватает. И не стоит так переживать из-за своей восточной киски только потому, что она вышла погулять. – Дэвид рассмеялся, изо рта его вылетело облачко пара. – Расслабься, ладно? Эй, да ты что, действительно ее выгнал?
– Я сообщу тебе через неделю-две. – Тино заставил себя улыбнуться и пожать руку Диксона. Судя по тому, как тряс его руку адвокат, Дэвиду тоже не терпелось поскорее расстаться.
Диксон ушел, все так же улыбаясь роскошной принстонской улыбкой, безукоризненный с головы до пят – сияющая белизной манишка, полосатый галстук, хорошо причесанные темные волосы, отличного покроя черное пальто. Несколько секунд Пумо смотрел ему вслед, как смотрел сегодня утром вслед Мэгги. Что такое случилось с ним, что он отталкивает от себя людей? Не то чтобы у Пумо было много общего с Диксоном, но тот был жуликоват, а такие люди всегда бывают душой компании.
Как и Мэгги, адвокат не обернулся. Он махнул рукой, остановилось такси, и Диксон умчался. Жулики всегда умеют остановить такси с первого раза. Тино наблюдал за такси, которое лавировало среди машин, и в этот момент почувствовал, что, точно так же как он наблюдает за Диксоном, кто-то следит за ним. Поежившись, Пумо обернулся. Сзади, конечно же, никого не было. Пумо внимательно изучил толпу брокеров и банкиров, торопящихся с ленча по Брод-стрит. Тут были старые седые лисицы, внешность которых соответствовала традиционному представлению об адвокатах, но не меньше было мужчин возраста Пумо, а также парней лет двадцати пяти – тридцати. Все они выглядели занудами без малейшего намека на чувство юмора. Мошенники вроде Диксона знают, как зажать таких в кулак, они любят высмеять своих коллег. Пумо же вынужден каждый вечер смотреть, как они наедаются и напиваются в его ресторане. Сейчас он смотрел, как это неулыбчивое племя движется по Брод-стрит, не удостоив его даже взглядом. Они были людьми в себе. А может, это Пумо был чересчур открыт. Холодало, и небо казалось еще более серым, чем обычно, несмотря на уличные фонари. Пумо подошел к краю тротуара и поднял руку.
Такси пришлось ловить минут примерно пятнадцать, и на Гранц-стрит Пумо добрался в начале пятого. Войдя в ресторан, он увидел инспектора Брайана Мекленбурга, который мерил шагами кухню, делая какие-то пометки в своем блокноте.
– Что ж, мистер Пумо, – сказал он. – С тех пор, как я был здесь в последний раз, дело действительно сдвинулось с мертвой точки.
– Да, и не только, – ответил Пумо, роняя пальто на стул. Сегодня предстояло еще посетить Арнольда Леунга.
– О, – Мекленбург обращал на Пумо не больше внимания, чем любой инспектор на свою жертву, – вы хотите сказать, что наша цель достигнута?
– Избавление от насекомых?
– Конечно. А что еще, по-вашему, я мог иметь в виду? Мекленбург сам напоминал цель – мишень для стрельбы. На нем был спортивного покроя пиджак в желтую, черную и оливковую клетку и коричневый трикотажный галстук, приколотый изнутри специальной булавкой.
– Окончание ремонта кухни, открытие ресторана, процветание заведения, популярность у клиентов, – перечислил Пумо. – А также мирная и упорядоченная жизнь, которая умудрялась бы быть в то же время интересной. И чтобы личная жизнь всегда была в порядке.
Тут он вспомнил довольную физиономию и широкую улыбку Дэвида Диксона, и его понесло.
– Желаете поговорить о целях, мистер Мекленбург? Пожалуйста! Уничтожение ядерного оружия и мир во всем мире. Также неплохо было бы довести до сведения жителей Америки, что вьетнамская кухня ничем не хуже французской. Установить памятник погибшим во Вьетнаме в каждом крупном городе. Найти способ избавиться от токсичных отходов. – Пумо перевел дыхание, прекрасно понимая, что инспектор смотрит на него, открыв рот.
– Хей, насчет ядерной энергии, хей... – начал Мекленбург.
– Также над покончить со всем этим дерьмом, касающимся звездных войн. Открыть бесплатные средние школы. А религию вернуть в церкви, где ей самое место.
– Вот тут я с вами согласен, – произнес Мекленбург.
Пумо повысил голос.
– А это чертово оружие держать подальше от гражданского населения.
Мекленбург попытался перебить его, и тут Тино начал просто-напросто орать. Волна какого-то сумасшествия захлестнула его мозг
Мекленбург еще не услышал и о половине целей, о которых хотел поведать ему Пумо.
– А также попытаться избирать людей, которые действительно знают, что они хотят сделать, а не тех, кто просто хорошо выглядит и умеет притворяться, будто знает. Отобрать у подростков их дурацкие радио, чтобы к нам опять вернулась нормальная музыка. На пять лет запретить телевидение! Отрезать по одному пальцу каждому политику, которого уличили во лжи своим избирателям, и каждый раз, как это повторится, отрезать еще по пальцу! Представляете, как все изменилось бы, если бы так было во времена Вьетнама? Хей, Мекленбург, это укладывается в твоей дурацкой башке?
– С вами что-то случилось? Вы уверены, что вы в порядке? Я хочу сказать... – Мекленбург торопливо засунул ручку в карман и положил блокнот в “дипломат”. – Я думаю...
– Вам надо расширять свои горизонты, Мекленбург! Как насчет искоренения бюрократии? Уменьшения неоправданных трат на правительство? Справедливое налогообложение! Отмена штрафов. Реформа тюрем. И прекратите наконец эту борьбу с абортами – все равно ничего не добьетесь. А как насчет наркомании? Почему бы не выработать наконец политику, которая действительно даст результат, а не делать вид, что работают все эти дурацкие запрещения. – Пумо нацелился в грудь инспектора указательным пальцем – ему пришла вдруг в голову замечательная новая цель. – У меня появилась потрясающая идея, Мекленбург. Вместо того, чтобы ожидать его все время, почему не посадить кого-нибудь вроде Теда Банди в стеклянную клетку посреди Эпкотовского Центра? Вы меня понимаете? Чтобы любая средняя американская семья могла остановиться и поболтать немного с Тедди. По пятнадцать минут на каждую семью. Понимаете? Вот он какой, вот он, один из них, вот как он выглядит, вот как он чистит зубы и вытирает нос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84