На первом этаже, в конце коридора, имелась современная, хотя несколько мрачноватая, на мой вкус, часовня, в которой мне однажды довелось побывать с Маргарет и ее родственниками после смерти ее матери. Именно там я нашел Раффинов — всех восьмерых детей с супругами (кроме жены Леона) и двадцать одного внука. Там же был и преподобный Терстон Смолл в сопровождении внушительного количества служителей из его церкви. Исав находился наверху, в отделении интенсивной терапии, возле палаты мисс Калли.
Сэм рассказал, что, проснувшись, она почувствовала резкую боль в левой руке, потом у нее отказали ноги, и вслед за этим стала отниматься речь. «Скорая» отвезла ее в больницу. Врачи были уверены, что изначально случился инсульт, спровоцировавший сердечный приступ. Она была вся опутана проводами и находилась под глубоким воздействием множества лекарств. Последнюю информацию врачи сообщили в восемь часов вечера, состояние мисс Калли описывалось как «тяжелое, но стабильное».
Посетителей к ней не пускали, так что оставалось лишь ждать, молиться и встречать друзей, которые постоянно, сменяя друг друга, приезжали и уезжали. Проведя в часовне около часа, я едва держался на ногах, страшно хотелось спать. Макс, третий по старшинству, но безусловный лидер в семье, распределил ночные часы дежурства. В любой момент по меньшей мере двое детей мисс Калли должны были находиться в больнице.
Около одиннадцати мы еще раз встретились с врачом, он довольно оптимистично заверил нас, что «она по-прежнему стабильна» и «спит», как он выразился, но в ходе дальнейших расспросов вынужден был признать, что ее держат в состоянии забытья, чтобы предотвратить повторный удар.
— Идите домой и отдохните, — посоветовал он. — Завтра предстоит долгий день.
Оставив в часовне Марио и Глорию, мы дружно отправились в дом Хокутов, где, усевшись на боковой веранде, поели мороженого. Сэм повез Исава в Нижний город. Я был рад, что остальные Раффины остались у меня.
Из тринадцати взрослых, находившихся в доме, лишь Леон и Стерлинг, муж Карлотты, не были трезвенниками. Я откупорил бутылку вина, и мы втроем запили им мороженое.
Все чувствовали себя вконец обессиленными, особенно дети. Убийство в здании суда, перестрелка, паника, самоубийство человека, так долго терроризировавшего город, — все случилось утром, но казалось, будто с тех пор прошла целая неделя. Около полуночи Эл собрал всю семью в холле на последнюю в тот день молитву «цепочкой», как он выразился: каждый взрослый и каждый ребенок должны были возблагодарить Бога за что-то свое и попросить его исцелить мисс Калли. Сидя на диване между Бонни и женой Марио и крепко держа их за руки, я ощущал присутствие Господа и веровал, что с моим бесценным другом, а их матерью и бабушкой все будет хорошо.
Два часа спустя я лежал в постели без сна, и в голове звучали ружейные выстрелы, глухой звук пули, вонзившейся в Дэнни, и крики, последовавшие за этим. Я прокручивал в голове каждое слово из того, что поведал мне доктор Веро, и пытался представить себе, в каком душевном аду несчастный Хенк Хатен прожил свои последние годы. Зачем же ему позволили снова жить среди нормальных людей?
И конечно, я тревожился за мисс Калли, несмотря на то что она находилась под надежным и неусыпным врачебным присмотром.
Наконец я все же заснул часа на два. Проснувшись, спустился вниз. Марио и Леон пили кофе на кухне. Марио час назад вернулся из больницы, там все оставалось без перемен. Они уже обсуждали строгий план снижения веса: семья намеревалась заставить мисс Калли неукоснительно придерживаться диеты после выхода из больницы, пить витамины, совершать ежедневные долгие прогулки на свежем воздухе и регулярно консультироваться с врачом.
Говорили они о новом режиме здоровой жизни очень серьезно, хотя все знали, что мисс Калли будет делать только то, чего захочет сама.
* * *
Несколькими часами позже я начал паковать в коробки кучу хлама, скопившегося у меня в редакции за девять лет, и расчищать кабинет. Новым редактором оказалась приятная дама из Меридиана, штат Миссисипи, она хотела приступить к работе уже к концу недели. Маргарет предложила мне свою помощь, но я хотел все сделать сам, не спеша, предаваясь воспоминаниям, которые вызывала каждая папка, каждая бумажка из ящика стола.
Книги мистера Коудла в конце концов были сняты с пыльных полок, где покоились с незапамятных времен, задолго до моего прибытия. Я собирался перевезти их домой и сложить где-нибудь на случай, если вдруг обнаружится какой-нибудь наследник и станет задавать вопросы.
Меня одолевали смешанные чувства. Каждый предмет, к которому я прикасался, вызывал воспоминания: то о поездке в глубь округа за важной информацией, то об интервью, взятом у очевидца происшествия, то о встрече с человеком, который, по моим представлениям, мог стать интересным героем очерка. По мере того как разборка вещей подходила к концу, я все больше приближался к моменту, когда последний раз выйду из здания редакции и направлюсь в аэропорт.
Бобби Раффин позвонил в половине десятого. Мисс Калли очнулась, сообщил он, она уже сидит, пьет чай, и к ней на несколько минут пускают посетителей. Я помчался в больницу. Сэм встретил меня в вестибюле и через анфиладу холлов и рекреаций проводил в отделение интенсивной терапии.
— Только не надо упоминать о том, что случилось вчера, ладно? — попросил он по дороге.
— Разумеется.
— Вообще ни о чем, что может ее разволновать. К ней даже не разрешили привести внуков, боятся, что при виде их начнется сердцебиение. Ей необходим полный покой.
Мисс Калли действительно пришла в себя, но словно бы не окончательно. Я ожидал увидеть сверкающий взгляд, лучезарную улыбку, но сознание ее не было полностью ясным. Она узнала меня, мы обнялись, я погладил ее по правой руке. К левой была подсоединена капельница. В палате находились Сэм, Исав и Глория.
Мне хотелось побыть с мисс Калли хоть несколько минут наедине, сообщить наконец, что я продал газету, но она была не в том состоянии, чтобы воспринимать подобные новости. Прошло уже почти два часа с того момента, как она очнулась, и ей явно требовалось снова поспать. Возможно, через денек-другой мы сможем, как всегда, оживленно поболтать.
Минут пятнадцать спустя явился врач и попросил всех посетителей удалиться, что мы и сделали. Весь день Четвертого июля мы пребывали в приподнятом настроении, хотя в палату к мисс Калли нас больше не пустили.
* * *
Мэр решил отменить праздничный фейерверк. Хватит с нас взрывов и пороха. Учитывая царившую в городе нервозность, никто не возражал. Марш оркестров состоялся, равно как и парад, политические речи ничем не отличались от тех, что произносились в предыдущие годы, но ораторов на сей раз было меньше. Общее внимание привлекло отсутствие сенатора Мортона. На площади повсюду продавали мороженое, лимонад, барбекю, сахарную вату — обычный для такого случая набор лакомств.
И все же чувствовалась какая-то подавленность. Или это мне только чудилось? Быть может, я просто настолько устал от Клэнтона, что все в нем казалось мне не так? Слава Богу, у меня имелось лекарство от этого.
Немного послушав речи, я поехал обратно в больницу — короткий маршрут становился уже привычно-монотонным. Перекинулся словечком с Фаззи, подметавшим больничную автостоянку, с Ральфом, мывшим окна в вестибюле. Зашел в буфет, попросил у Хейзел еще стакан лимонада. Потом обменялся парой фраз с дежурившей за столом информации миссис Эстер Эллен Трассел, членом «Розового дамского клуба», оказывавшего добровольную помощь больнице. В комнате ожиданий на третьем этаже нашел Бобби и жену Эла, они сидели, уставившись в телевизор, словно два зомби. Не успел я открыть какой-то журнал, как влетел Сэм.
— У нее опять сердечный приступ! — в панике крикнул он.
Мы все трое вскочили, готовые немедленно куда-то бежать. Но бежать было некуда.
— Я позвоню домой, — предложил я и пошел к автомату. Трубку снял Макс, и уже через четверть часа все Раффины гуськом потянулись в часовню.
Казалось, прошла вечность, прежде чем мы получили новую информацию. Было почти восемь часов, когда лечащий врач мисс Калли вошел в часовню. Обычно по лицу врача, как известно, трудно что-либо прочесть, но тяжелый взгляд и нахмуренный лоб безошибочно сказали нам все раньше, чем он открыл рот. Когда доктор произнес: «Внезапная остановка сердца», все восемь детей Раффинов сплотились в единую группу. Мисс Калли, сообщил он, подключена к аппарату искусственного дыхания, дышать самостоятельно больная больше не может.
Не прошло и часа, как часовня заполнилась ее друзьями. Преподобный Смолл в окружении небольшой группы самых стойких прихожан без перерыва молился у алтаря, другие время от времени присоединялись к их молитве, потом отходили, подходили другие. Бедный Исав сидел на задней скамье, ошеломленный, совершенно обессилевший. Его окружали притихшие почтительные внуки.
Ожидание длилось несколько часов, и, хоть мы старались сохранять оптимизм, настроение у всех было подавленным, словно уже начались похороны.
Заехала Маргарет, мы немного поболтали в вестибюле. Потом появились мистер и миссис Фаргарсон, они хотели поговорить с Исавом. Я повел их в часовню, где их тепло встретили Раффины, выразившие искренние соболезнования в связи с утратой сына.
К полуночи уже никто не пытался разговаривать, мы потеряли счет времени. Минуты тянулись так медленно, что, взглянув в какой-то момент на часы, висевшие на стене, я удивился: куда делось столько времени? Хотелось выйти ненадолго, пройтись по улице, вдохнуть свежего воздуха. Но врач предупредил, что отлучаться не следует.
Тяжкое испытание обрушилось на нас, когда он собрал всех и мрачно сообщил: настал момент ее «последнего прощания с семьей». Послышались всхлипы, рыдания. Никогда не забуду, как Сэм срывающимся голосом переспросил:
— Последнего прощания?!
— Вы уверены? — в ужасе прошептала Глория.
Испуганные, обескураженные, мы, словно приговоренные к казни, последовали за врачом по коридору и поднялись на один лестничный пролет. Медсестры деликатно проводили нас через холл в отделение интенсивной терапии, на их лицах было написано то, чего мы больше всего боялись.
Когда почти вся семья набилась в маленькую палату, врач тронул меня за локоть и сказал:
— Это только для членов семьи.
— Понимаю, — ответил я. Но Сэм, услышавший наш разговор, остановил его:
— Все в порядке, доктор. Он с нами.
Мы сгрудились вокруг мисс Калли, опутанной проводами, впрочем, большая их часть была к тому времени отключена. Двух младших внуков усадили в изножье кровати. Исав стоял ближе всех и нежно гладил жену по лицу. Ее глаза оставались закрытыми; казалось, она не дышит.
У нее был очень умиротворенный вид. Муж и дети старались в последний раз прикоснуться к ней, их рыдания разрывали мне сердце. Я стоял в углу, за спинами Глории и жены Эла, и не мог до конца осознать, где нахожусь и что здесь делаю.
Когда Максу удалось справиться с собой, он положил ладонь на руку мисс Калли и сказал:
— Давайте помолимся. — Мы склонили головы, рыдания, по крайней мере ненадолго, стихли. — Господи милосердный, да исполнится воля Твоя. В руки Твои вручаем мы душу верной рабы Твоей. Прими ее в царствие Свое. Аминь.
* * *
На рассвете я сидел на балконе своего кабинета в редакции. Мне хотелось побыть одному и в тишине как следует выплакаться. Я не мог вынести рыданий, оглашавших мой дом.
Мечтая о путешествии по миру, я всегда представлял себе, как возвращаюсь в Клэнтон с подарками для мисс Калли. Я мысленно привозил ей серебряную вазу из Англии, постельное белье из Италии, которой она так и не увидела, духи из Парижа, шоколад из Бельгии, старинную вазу из Египта, маленький бриллиант из Южной Африки. Я воображал, как вручаю ей все это на ее веранде перед обедом, а потом мы ведем долгую беседу о тех местах, где я побывал и откуда регулярно посылал ей открытки. Мы бы долго разглядывали привезенные мной фотографии, и моими глазами она бы тоже повидала мир. Она ждала бы моего возвращения дома, предвкушая сюрпризы. Весь ее дом наполнился бы моими безделушками и предметами, которых в Клэнтоне ни у кого — ни у белых, ни у черных — никогда не было.
Я скорбел об утрате моего бесценного друга. Внезапность утраты была настолько жестокой, а горечь такой острой, непоправимой, что временами мне казалось, будто я никогда не оправлюсь от горя.
Когда город внизу, под балконом, начал постепенно оживать, я, отшвырнув с дороги несколько коробок, подошел к столу, сел, взял ручку и долго невидящим взглядом смотрел на чистый лист бумаги. Потом медленно, с мучительной болью начал писать некролог.

От автора
Очень немногие из законов, о которых здесь шла речь, сохранились с тех пор такими, какими были. Когда-то введенные в действие, они постоянно изучались, изменялись, исправлялись, а порой и заменялись на другие. Неустанная работа судей и законодателей над совершенствованием законов — дело благое. Плохие законы отменяются. Слабые улучшаются. Хорошие доводятся до совершенства.
Я весьма вольно изобразил здесь некоторые из тех законов, что действовали в штате Миссисипи в 1970-е годы. Те, на которые я обрушился в этой книге, давно отменены или исправлены. Я порой неправильно трактовал их, чтобы придать динамичность сюжету. Я обычно так поступаю и не испытываю по этому поводу чувства вины, поскольку всегда могу внести поправки, даже отречься от чего-то на этой, последней странице.
Если вы заметили подобные ошибки, пожалуйста, не пишите мне писем. Я сам знаю свои ошибки. Они допущены намеренно.
Приношу искреннюю благодарность Грейди Толлисону и Эду Перри из Оксфорда, Миссисипи, за то, что они поделились со мной воспоминаниями о действовавших тогда законах и юридических процедурах. А также благодарю Дона Уиттена и мистера Джесси Филиппа из газеты «Оксфорд игл». И Гэри Грина за технические советы.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51