– Ты не убил демона. Ты не изгнал его. Единственное, что остается, – ты проиграл битву или ты не смог вызвать его на бой.
– Катрин…
– Ты не арестован, Сейонн. Но обвинения столь серьезны, что тебе не позволят говорить ни с кем, пока дело не будет разобрано. Ты должен понять это.
– Даже с моим наставником?
– Даже. – Это был Каддок.
– Тогда все равно, что я скажу. – Я уселся в кресло, и они смотрели, как я молча натягиваю ботинки, не обращая на них внимания. – Я буду дома.
Я пошел к двери, не замечая людей. Но когда приблизился к Фионе, я остановился. Она посмотрела на меня так, словно ожидала, что я ударю ее.
– Вспомни хорошенько, что произошло сегодня, Фиона. Подумай, почувствуй. И когда пройдет время, ты расскажешь мне, что за зло ты почуяла, создав Ворота. Расскажешь, какое безумие противостояло твоему заклинанию. Узнай у Ловца то, что он не рассказал нам. Я хочу понять, что случилось, не меньше всех остальных, и я надеюсь, вы будете справедливы в своих суждениях.
Было далеко за полночь, но Исанны не было дома. Она, конечно, слышала о том, что со мной произошло. Наверное, она решила переночевать в другом месте. У нее был выбор, куда пойти: друзья, ее распорядительницы, спальни для гостей в другой части резиденции. Я зажег девять свечей на нашем камне скорби и немного посидел, глядя на него. Я вдыхал сладкий дым и думал о своих родителях и сестре. Надеюсь, они найдут моего сына в загробных лесах, они позаботятся о нем так же, как они заботились обо мне. Потом я задул пламя и улегся в постель, не обращая внимания на двух стражников, сидящих у двери, чтобы никто, даже их королева, не смог поговорить со мной. Я провалился в сон, размышляя, что они сделают с юным Хавелом, который и понятия не имел, что может стать нечистым от разговора с единственным Смотрителем в Эззарии.

Совет собрался через три дня после моего падения, когда Кенехир вернулся из южной части страны. Такие обвинения не могут ждать. Я провел эти дни в обычных тренировках, хотя и без Катрин и ее учеников. Все свободное время я сидел в библиотеке королевы, читая о демонах. Сведений было чрезвычайно мало. И ничего, даже намека, о существовании демонов, которые просто хотят лучше узнать мир.
Дрик пришел сообщить мне о заседании Совета, когда я читал очередной манускрипт, сообщающий мне, что демоны мечтают только о смерти и зле. Молодой человек заметно волновался, он заговорил со мной вполголоса, словно стражники были совсем глухими:
– Что произошло, мастер Сейонн? Разве обычно нужно отчитываться перед Советом? Я совсем не умею говорить перед публикой. Они сказали, что никто не имеет права разговаривать с вами, пока они не разрешат. Я не понимаю… вы же лучший… самый сильный Смотритель, который когда-либо существовал.
Я был тронут его верой в меня, которую не смогло сломить даже приказание Совета:
– Не волнуйся. Ты ведь должен повторять с учителем особые случаи. Иногда Совет тоже хочет о них знать, чтобы все мы могли учиться. Особенно теперь, когда некоторые вещи так сильно отличаются от тех, к которым мы привыкли. Ты всегда должен быть готов изучить что-то новое, быть внимательным, прислушиваться к собственным ощущениям и разуму. Иногда мы забываем делать это. Ты должен делать все, что можешь, именно это я и делал. Когда придет твое время, ты тоже будешь лучшим.
Я хотел бы поговорить о происшедшем с Катрин, но ее положение в Совете не позволяло мне увидеть ее до заседания, даже если бы мне разрешили разговаривать. Катрин умна и талантлива. Она должна найти выход.

Пятеро сидели полукругом в скромной комнатке с высоким потолком, большими окнами и сияющим дубовым полом. Я сидел в кресле с прямой спинкой лицом к Совету. Другой мебели в комнате не было. Ни картин, ни ковров, ни столов, ни стульев. Только солнечный свет. Ножки моего кресла негромко поскрипывали, и звук эхом отдавался в почти пустом помещении. Мы молча сидели, прислушиваясь к жужжанию пчел за окном и отдаленным возгласам, иногда долетавшим из леса.
Талар открыла собрание. Ее седые волосы были собраны в узел на макушке, гладкая бронзовая кожа туго обтягивала скулы; подбородок, хотя и красиво очерченный, упрямо выступал вперед.
– Сейонн, Смотритель Эззарии, ты призван на Совет ответить на несколько самых серьезных обвинений…
Ей понадобилось время, чтобы перечислить их все. Первым, разумеется, было то, что я позволил демону остаться в теле жертвы, не вызвав его на битву. Следующим было убийство одержимого работорговца. Потом последовал список Фионы с моим пренебрежением обрядами, подозрительными уроками и прочими прегрешениями. Больше всего меня удивила включенная в список проигранная битва.
На этом месте Катрин, нахмурясь, прервала Талар:
– Кажется, мы договорились, что это событие не будет упоминаться. Проигранное сражение не считается преступлением. Наоборот, если Смотритель понимает, что шансов нет, он обязан отступить. Он должен ставить свою безопасность и безопасность своего Айфа превыше собственной гордости.
Кенехир согласно закивал, на его морщинистом лице отражалось беспокойство. Вмешалась Мейра:
– Мы это знаем, Катрин, и, разумеется, не станем рассматривать неудачу как признак предательства. Но мне кажется полезным узнать все, что происходило в эти дни. Полный обзор событий позволит нам точнее судить. И никто из нас не станет обвинять Смотрителя за поражение. – Последняя фраза была обращена к Талар, которая сухо кивнула и сделала на листе какую-то пометку.
После этих слов я настроился на долгое разбирательство. Не было ни малейшей надежды на быстрое перечисление, быстрое принятие решения и указание мне строже соблюдать ритуалы, следовать которым требовала традиция. А я-то надеялся провести вечер в беседе с Кенехиром. Старик долгие годы работал с нашими лучшими учеными и знал об одержимости больше других.
Вместо этого мне придется убить день на объяснения, почему я не считаю подметание пола после битвы таким уж необходимым и почему если я признаю, что одно прочтение завершающей песни обладает успокаивающим и исцеляющим действием, то не читаю ее трижды? И мне придется вести себя как можно лучше и уж ни в коем случае не настаивать на том, что на оценку моих действий Фионой влияла прежде всего ее неприязнь ко мне. Хотя ее записи были точны, она объясняла мои поступки самыми худшими побуждениями.
Действительно, было уже далеко за полдень, когда мы наконец подошли к главному вопросу. В полдень нам принесли еду и вино. Я ел, стоя у окна Несколько раз я ловил на себе взгляд Катрин. Конечно, она не имела права подойти ко мне и поговорить, но я надеялся хотя бы на взгляд или ободряющий жест. Но ее лицо оставалось непроницаемым, к еде она и не прикоснулась. Меня охватило сильное беспокойство.
После пятнадцатиминутного перерыва мы вернулись к разбирательству. Члены Совета заерзали на стульях, когда Талар объявила о самом важном:
– Смотритель, расскажи нам о последней битве.
Я забыл о своем беспокойстве и постарался направить все свои способности на повествование. Я постарался вспомнить каждую деталь, каждое слово, каждое ощущение, каждый запах, цвет и вкус, я старался изложить все так, чтобы пятеро сидящих передо мной могли пережить события сами. Я хотел заставить их слышать и видеть, как слышал и видел я сам. С каждым мигом я все больше убеждался, что этот мой опыт так же значителен, как и мое сражение с Повелителем Демонов, мы не можем им пренебречь.
– Не было зла! – Каддок сухо засмеялся. – Ты считаешь, что способен судить о таких вещах. Интересно, что ты пришел к этому выводу после того, как это существо показало тебе, на что способно в бою.
– Я не стыжусь проигрывать битвы, – ответил я. – Знайте об этом, если уж вы включили в список моих прегрешений и это. Я решил, что если рей-киррах не несет с собой зла, то мы не имеем права уничтожать его. Попробуйте поискать другие доказательства моей трусости.
– О трусости речь не идет, – ответила Талар. – В этом тебя никто не обвиняет.
Мейра подалась вперед, ее длинная седая коса змеей сползла по широкому красному платью.
– Из того, что ты рассказал, следует, что демон ждал именно тебя Он знал, что с тобой за Воротами происходит превращение. Он сказал, что хочет познакомиться с тобой и что он запомнит тебя. Разве это не вызывает беспокойства?
– Демоны всегда говорят подобные вещи… – Произнося эти слова, я снова услышал его голос. «…Когда мы встретимся в следующий раз…»
– Это была не угроза. В его голосе не было злости, Мейра. Любопытство, да. Узнавание, да. Он знал меня как Смотрителя. Ведь так много демонов было отправлено обратно за такой короткий срок, а других Смотрителей просто нет. Полагаю, здесь нет никакой тайны.
– Он знал, что это ты уничтожил Повелителя Демонов?
– Да, это он точно знал. Он знал, что я не Рис, мой друг детства, продавший душу Повелителю Демонов. Еще он выразил радость по поводу того, что я убил… как он его назвал? Нагидда.
– Кто это?
– Так он назвал Повелителя Демонов – Нагидда. – Только теперь, когда я произнес это слово вслух перед Советом, я вдруг понял, что оно означает. Предтеча. Почему он назвал его так… и почему меня так тревожит звук этого слова?
– Почему ты не испугался, Сейонн? Объясни мне. – Наша добрая Ткачиха искренне хотела понять. – Этот демон сказал, что он знает тебя и надеется снова встретиться с тобой. Хочет найти «общие интересы». Разве не этого мы старались избегать не одну сотню лет? Объясни мне, почему тебя это не тревожит.
Но Каддок не дал мне ничего объяснить, хотя я мог бы.
– Разве может существовать более убедительное доказательство испорченности? – перебил он. – Неужели мы будем ждать, пока из-за него на наши головы обрушится проклятие, неужели не заметим угрозы? Даже если он просто заблуждается…
Мейра что-то раздраженно сказала Кенехиру, пока Каддок изливал свою желчь.
Они не слушали меня. Я откинулся на спинку кресла и закрыл рот ладонью. Что толку говорить с ними?
– Сколько битв ты провел в этом месяце, Сейонн? – Катрин задала свой первый за этот день вопрос. Остальные разом замолкли.
– Понятия не имею, – сразу ответил я. – Наверное, двадцать пять.
– А в прошлом месяце?
– Не знаю. Десять. Пятнадцать.
– На самом деле двадцать три. И еще двадцать до того. За год больше двухсот пятидесяти сражений. Неслыханное число для любого Смотрителя. Обычно проводили не больше пяти в месяц, и это считалось немало. – Она слегка подалась вперед на своем стуле. – А сколько битв ты проиграл?
– Одну. Только одну. – Я не понимал, к чему она клонит. Все в Совете это знали. Из-за постоянно идущей войны и нехватки Смотрителей другого выбора не было. Я не хотел, чтобы она заостряла на этом внимание, заставив их считать, что мне сложно сражаться.
– А в скольких случаях ты потерял жертву, то есть жертва погибла?
– Только раз.
– А сколько раз, в этой или любой другой битве, ты встречал демона, с которым не мог бороться?
– Только в последней, но…
– Скажи нам, Сейонн, мой дорогой друг, что произошло с твоей женой три недели назад?
– Катрин… – «Что она делает?»
– Ты поклялся отвечать правдиво и полно на все вопросы, делать все, что мы потребуем от тебя, чтобы разобраться в происшедшем Я спрашиваю, и ты должен ответить, что произошло в твоем доме недавно.
Она знала, что я отвечу и что я не могу ответить. Ребенок родился демоном. Закон и традиция требовали, чтобы даже память о нем была погребена, чтобы сожаления о его оскверненной чистоте не тревожили нас. Но я не умел притворяться, я поклялся говорить правду, хотели они слышать ее или нет.
– Наш ребенок родился одержимым демоном, – ответил я, чувствуя, как холод сковывает душу. Слова со стуком упали в гробовое молчание. – И моя жена поступила согласно эззарианским законам и убила его.
Катрин продолжала допрос. Она не обращалась к Совету, только ко мне. Я чувствовал потрясение и беспокойство остальных, но не смотрел на них, я тоже разговаривал только с Катрин.
– А теперь, Сейонн… Я знаю, что это будет тяжело, и мне нелегко просить об этом… – Как будто было что-то тяжелее тех слов, которые она только что заставила меня произнести. – Я прошу тебя снять рубаху.
– Нет! – Я вскочил со стула, не веря собственным ушам. – В этом нет никакого смысла…
– Ты сделаешь, как тебе велят, Смотритель, или слушание будет закрыто. – Талар встала. Она тоже поглядывала на Катрин несколько недоуменно.
«Если слушание будет закрыто, я до конца своих дней останусь под подозрением. У Катрин, конечно, имеется какой-то план. Но что это за план, требующий такого давления на меня, – напомнить об Исанне и ребенке, заставить меня предъявить свидетельства моей жизни в рабстве Не может же она считать, что Каддок и Талар начнут сочувствовать мне и изменят свое мнение. Все это только еще больше укрепит их во мнении, что я нечист, и они заявят, что я не гожусь для битв. Она зарывает меня в могилу».
– Еще раз прошу тебя, Сейонн, сними рубаху и повернись Всего на минутку.
Сжав зубы, чтобы тут же не высказать Катрин, что я думаю об избранной ею тактике, я стащил с себя вишневую рубаху и позволил обществу увидеть, чего можно добиться простыми кожаными ремнями. Моя спина и руки были полностью покрыты шрамами, на плече запечатлен знак креста в круге, клеймо раба Империи. Добрый товарищ сокола и льва на моем лице, он ярко горел в солнечных лучах, заливавших комнату.
Я закрыл глаза, стараясь сдержать гнев. Я так сражался с собственными чувствами, что едва расслышал негромкое разрешение одеться.
– Ты можешь идти. – В голосе Катрин звучало сожаление, но требовалось нечто гораздо большее, чем сожаление, чтобы загладить совершенное.
И даже когда я снова сунул руки в рукава и потом закрыл за собой дверь, все еще не мог понять, что происходит. Как только Совет объявит о претензиях, предъявляемых мне Талар и Каддоком, я собирался отвести в сторонку Катрин и Кенехира и попытаться объяснить им еще раз. Фиона вошла в покинутую мною комнату. Я вышел в широкую прихожую, проклиная себя, проклиная женщин, окружавших меня, которые вдруг разом помешались, и хотел размозжить голову о ближайшую стену, чтобы не повторять про себя фразы, которые не сказал им и которые ничего бы не изменили, даже если бы я их произнес Я мечтал, чтобы они поняли, что я почувствовал, общаясь с этим демоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50