Гусь растопырил руки:
- Тихо! Тихо! Не все сразу! Не все! Не делайте хора! Когда отдохнет, чемпион ответит на все вопросы и только в порядке живой очереди. Прошу тихо-тихо установить очередь.
К Ларионову, держа под мышкой мемориальную доску, быстро подошла Цветкова:
- Веня, хочешь, я дам тебе что-то почитать?
- Хочу, - согласился Вениамин.
- Читай!
Вениамин взял доску:
- "В этом дворе прыгал и допрыгался..." А кто допрыгался-то? Тут у тебя фамилии нет, - сказал он Тане.
- А кто допрыгается, я того фамилию здесь и напишу, - она забрала мемориальную доску.
- Таня! А почему мемориальная доска пишется обязательно в прошедшем времени: "Здесь жил и работал... поэт такой-то?" Будь моя воля, я бы писал: "Здесь живёт и работает замечательный писатель... или поэт... или спортсмен... или просто хороший человек..." посоветовал ей Вениамин.
- Здорово! А я бы написала: "Здесь живёт замечательный парень, которого я люблю..." Чао...
Она пошла прочь и тут же вернулась, потому что к Ларионову протиснулась Стеллка.
- Я тебе забыла сказать, что я всё достала!.. Ты только скажи, тебе нравится расцветка? - она раскрутила рулон и показала Ларионову.
- Ничего, ярковато немного, - сказал он.
- Сто метров нужно для танцевальной юбки.
- С ума сойти! - ахнул Вениамин. - Ну ладно, зови Степаниду.
Но Стеллка не унималась:
- Я тебе ещё капрон не показала. - Она достала из сумки небольшой кусочек капрона: - Как паутина. Я думаю, он подойдёт для реставрации икон?
- Что надо! Где достала? - сказал Ларионов.
- Где? В комиссионке через знакомых. Да, там, где ты говорил, теперь по правилам и судьи будут.
- Молодец! - похвалил Вениамин. - Зови Степаниду!
Стеллка побежала искать сестру.
"Вот тебе на! - подумала Татьяна. - На Ларионова и материальчик, кажется, уже завёлся... в сто метров... и капрон из комиссионки... и судьи будут... Неужели Гуляева и Фокина правы, и у каждого чемпиона есть двойник?.."
- Тебе что сыграть для настроения? - застенчиво спросила Вениамина Вита. - Сама знаю: ты - Моцарт прыжков, значит, что-нибудь из Моцарта?
Вынув из футляра скрипку, Вита заиграла, плавно водя смычком. А Гиви снимал это всё на плёнку.
Леонид ревниво прошептал Вите:
- Минуточку, это ещё что за новости?.. Так мы не договаривались!.. Получается какой-то музыкальный культ личности.
- А мы договаривались, - прекратила играть Вита.
- А мне почему не играешь? Я протестую!
- Потому что бывают Моцарты прыжка, а бывают и Сальери! - спрятала скрипку в футляр раздосадованная Вита.
Татьяна провозгласила через усилитель:
- Между прочим, в Древней Греции к чемпиону Олимпийских игр приставляли человека с флейтой. Когда спортсмен шёл по городу, то флейтист шёл за ним и свистел о том, что вот, мол, идёт великий спортсмен! Ах, обратите, пожалуйста, внимание на великого атлета!.. С годами ни к чему хорошему этот художественный свист, конечно, не привёл!..
Леонид мрачно взглянул на Гуся:
- Достал пистолеты?
- Конечно, достал. Дома лежат.
- А когда?.. - встрепенулся Леонид.
- Получишь от меня за пять минут до дуэли, - успокоил его Гусь.
- Ладно, а вызывать можно?
- Хоть сейчас, - с готовностью ответил Гусь.
- Я немного подожду, вдруг всё сообразуется... А может, лучше выбрать холодное оружие?.. Самое холодное оружие на свете - это слово "нет", - никак не мог решиться Леонид.
- Да отрави ты его мороженым, как Чацкий Софью... - посоветовал Гусь.
- Чацкий Софью мороженым не травил, это Арбенин отравил Нину мороженым... - машинально поправил его Леонид.
- Это неважно, кто кого, важен результат... и качество продукции... - заметил Гусь.
- Приготовиться к прыжку Ларионову, - объявила Елена.
Кто-то отодвинул Цветкова, массирующего колено Ларионову, в сторону.
- Это не массаж, а самодеятельность, - широко улыбнулся ему Босс. И сам принялся за массаж. По всему было видно, что у него в этом деле немалый опыт. - Ну, что же ты, мы же договаривались в двенадцать, - упрекнул он Ларионова. - Скоро и начало соревнований.
- Да... задержались... - замялся Вениамин.
- Задержались или задержали?.. - уточнил Босс. - Милиция, что ли?
Гусь переглянулся с Ларионовым:
- Да ты что, какая милиция? Нас дружинники задержали.
Босс достал из спортивной сумки икону, незаметно сунул её Гусю:
- А синяки?
Гусь быстренько передал икону Ларионову.
- Да с Жоркой-Интеллигентом подрались. Почему трафарет на майке не сделал?.. То да сё!..
- Вас там не обыскивали? - поинтересовался Босс.
- Да нет, слава богу!
- А богоматерь принёс? - спросил Босс.
Гусь вновь переглянулся с Ларионовым:
- Да забыл.
Веня внимательно рассматривал икону:
- Хорошая копия...
- Какая ещё копия? Копии мы... продаём... - совсем как Гусь, обиделся Босс. - Ну всё, - закончил он массаж. - Значит, твоя фамилия Перцуленко. Зовут Костя... По машинам!..
Он быстро устремился со двора. Следом поспешил Ларионов, затолкав тренировочный костюм в сумку. Гусь следовал в арьергарде.
- Ларионов, ты куда?.. - завизжала Елена на весь двор. - Ребята! Ларионов убегает с олимпийских игр, под чужой фамилией и за чужую команду прыгать.
Гиви навёл кинокамеру на Ларионова:
- Крупным планом - Ларионов... спортсмен с большой дороги!..
На крик Елены Гуляевой сбежались все олимпийцы:
- Что случилось? Почему Ларионов не прыгает? Что здесь происходит?
- Л то, что ваш хвалёный Ларионов, ваш атлет-аскет-оглы сызмала-рекорд-бей договорился и за чужую команду, и под чужой фамилией выступать! - вскричала Елена.
- Как под чужой фамилией?.. За какую команду?.. Вот это да!
- Мы ещё не знаем точно, за какую команду и под чьей фамилией будет выступать Ларионов, но мы это выясним! - громко сказала Елена. - Ну, что твой хвалёный Ларионов?! - пренебрежительно посмотрела она на Цветкову. - Кто кричал, что мы не тем колесо фортуны смазывали и не туда это колесо поворачивали?!.. Ларионов сам не тем смазал колесо и сам не туда его повернул!..
Татьяна вдруг расплакалась:
- Этого не может быть, потому что этого не может быть... чтобы Ларионов!.. Тут что-то не так!.. Это какой-то дурной сон!
Подобно тому, как, не имея шкалы Рихтера, очень трудно было бы определить силу землетрясения, так трудно было бы описать, что творилось с каждым участником олимпийских игр, если не вообразить себе предположительную шкалу, назвав её "шкалой переживания". И, взяв за отсчёт самую высокую высоту переживаний Татьяны Цветковой, в самой нижней её черте поместить фальшивые и демагогические выкрики Вадима Масюкова, тогда читатель сам легко распределит всех остальных участников всей этой истории, приближая их к Цветковой или удаляя их от неё и приближая к Вадиму Масюкову, который именно в эту минуту кричал, кося взглядом в сторону Цветковой:
- Рано орали! Рано! А оказалось поздно! Прошляпили такого парня!..
Молодой человек в чёрном костюме, необычайной худобы, высоты и угловатости, держа под мышкой чёрный футляр, чем-то похожий на самую большую в мире готовальню, вошёл во двор. Увидел он на дворе нечто странное: всё, что он увидел, напоминало маленький дворовый стадион, стилизованный подо что-то древнегреческое: статуи, беседка с портиком, орнаменты, шрифты и т. д. Ещё более странным было то, что, судя по всему, одни разбирали украшения стадиона, а другие мешали это делать. И у Эйфеля (таково было консерваторское прозвище молодого человека в чёрном костюме. Это сокращённо от Эйфелевой башни!) было впечатление, как если бы среди празднующих какой-то праздник произошли сумятица и неразбериха. Одни решили, что праздник кончился и пора снимать всякие транспаранты и украшения и прочие причиндалы, а другие убеждены в том, что праздник продолжается и пусть всё висит, как висело. Изо всех знакомых у Эйфеля во дворе был всего один человек - Тарас Сидякин. К нему и подошёл торопливо Эйфель в то самое время, когда Тарас мешал какой-то девушке снять со стены беседки портрет красивого загорелого юноши, исполненный маслом в золотой шикарной раме.
- В конце концов, это я себя выставил, свою работу, и Ларионов здесь ни при чём!
- Тарас, я пришёл, - сказал Эйфель, сильно наклоняясь, но не падая, как и подобает Эйфелевой башне, - за кем ходить и что играть?
И Тарас и Лена оторопело посмотрели на пришельца.
- Наконец-то, - сказал Тарас, расплываясь в ненужной улыбке и объясняя Гуляевой: - Это тот флейтист, который согласился на древнегреческий вариант.
Более неуместного появления музыканта, вероятно, невозможно было придумать.
- Вы к нам шли не из Древней Греции? - спросила Елена молодого человека, поднимая взгляд от ботинок, ужасно больших, по длинным брюкам, которые всё продолжались, всё продолжались, потом долго продолжался пиджак. "С ума сойти, какой он длинный", - подумала Елена, а молодой человек всё продолжался. - Это какой-то дурной сон, сказала она.
- Я подобрал кое-что из Моцарта... из "Волшебной флейты". Сейчас я сыграю...
Молодой человек стал раскрывать футляр, но Елена замахала руками, что можно было понять, как "Сидякин, сам с ним теперь и разбирайся". И побежала туда, где слои олимпийской атмосферы, выражаясь современным языком, были наиболее плотными. Собравшиеся в плотный кружок участники олимпийских игр продолжали обсуждать случившееся.
- Сон... Действительно, дурной сон, - думала Елена на ходу. Но почему я не сказала ему во сне, что он мне нужен и такой?! Почему?!.. Ничего, - утешала она себя, - всё идёт к тому, что я это... - она подчеркнула про себя слово "э-т-о", - я скажу это ему наяву!..
Глава 8
РАЗОБЛАЧЕНИЯ ВЕЛИКИЕ И МЕЛКИЕ
Однажды ночью Елене Гуляевой, за день или за два до конца всей этой истории, приснился многообещающий, как ей показалось, сон. Она зачиталась допоздна книжкой "От эллинов до наших дней", той самой, что вдохновила меня на коротенький рассказ перед второй частью этой книги: ну, помните, где машинистка ещё перепутала наказания за проступки грека Астила и футболиста Селиванова...
Елене Гуляевой снилось, что будто бы она не она, а всё та же богиня Победы - Ника Самофракийская. И будто бы перед ней и перед всем олимпийским кворумом и форумом стоит Ларионов, совершивший несметное количество спортивных проступков, но с лавровым венком на голове, и что будто бы она срывает с головы Ларионова этот самый венок и говорит: "Таких, как ты, в Древней Греции изгоняли из города!" При этом она стоит в хитоне уже, как Афина, рождённая, по преданию, из головы Зевса, и снова говорит Ларионову: "Вон!" - и показывает рукой направление своим указующим перстом. Потом в этом же сне два стража в милицейских фуражках, тоже в хитонах и сандалиях на босу ногу будто бы повели Ларионова куда-то в одежде, похожей не то на тунику, не то на купальный халат. Повели, повели и привели его в дом с колоннами, на котором висела вывеска "ЖЭК". Древнегреческий управдом в кепочке из льна и набедренной повязке достал домовую книгу и вычеркнул из неё Ларионова. Потом Ларионова во сне снова повели по улице в венке уже из чертополоха... Все расступались перед ним, а он всё брёл и брёл к городским воротам, которые были закрыты на засов. Греческие ремесленники, в тогах и подпоясанные ремнями с пряжкой ПТУ, пробили в стене узенький лаз. Ларионов ввинтился в этот лаз... Затем у стены вдруг появились Гусь, Стеллка и тот самый парень по кличке "Босс". Они стали отталкивать друг друга, протискиваясь вслед за Ларионовым, выкрикивая наперебой: "Я за Ларионовым готов хоть на край света!.." "Странно, - подумала Елена, взлетая в воздух, взмахнув руками, - это же я готова за Ларионовым хоть на край света, а они-то здесь при чём?.. " К этому времени вся компания во главе с Ларионовым была уже по ту сторону городской стены. Перед ними лежала тёмная степь... Ларионов оглянулся и посмотрел на Лену. Ремесленники заложили за ним в дыре последнюю щель. Ларионов громко крикнул Гуляевой Елене, стоявшей к этому времени на городской стене с ларионовским лавровым венком в руках: "А что будет с моим лавровым венком?" - "А мы его в суп!.." - крикнула Елена на всю греческую степь звонко и пронзительно... И проснулась...
Все участники олимпийских игр толпились во дворе. У каждого в руках была пачка листов, отпечатанных на машинке. Это история "звёздной болезни", которую скрупулёзно вели Фокина и Гуляева.
Никто, кроме судей, не знал подоплёку всего, и поэтому такое внезапное разоблачение вызвало предельное возмущение.
Все кричали, перебивая друг друга:
- Судить его! Дисквалифицировать на все игры! Дисквалифицировать на всю жизнь. Мы все будем его судьями! Пусть эта скамья будет скамьёй подсудимого Ларионова!
Кто-то устанавливал посреди двора скамью, кто-то тащил стол, кто-то срывал полотнище со словами "Дадим Родине чемпиона мира по прыжкам в высоту!", кто-то застилал стол...
И в этой суматохе никто не заметил, что во дворе появились и спрятались за беседкой Ларионов и Гусь.
- Мемориальную доску получит: "Здесь прыгал и допрыгался Вениамин Ларионов!" - кричал Тарас.
- Я отказываюсь участвовать в играх, - сказал Вадим, - если в них принимают участие такие личности, как Вениамин Ларионов! Мало того, что он сам бог знает что натворил, он и на других действовал аморально!
- Это на кого, например? - спросила Татьяна.
- Например, на Гуся. Мало того, что Ларионов сам попал в дурную компанию Гуся и Босса, так ещё научил Гуся технике бега и прыжка, чтобы Гусь получше убегал от милиции.
- Да бог с ним, с Гусем, - вяло сказала Елена, - важно то, что он бросил наши олимпийские игры по марафон-прыжкам имени его самого... и... предал их. И вместе с ними предал всех нас. Вот тут наша судейская коллегия составила обвинительное заключение...
Надежда уточнила:
- Вернее, заключительные обвинения Вениамину Ларионову! - И потрясла бумагами в воздухе: - Вот они, дела будущего чемпиона мира!
- Мы думали и ожидали, - продолжала Елена, - что Ларионов немно-о-о-го зазнается, а он такого натворил... у вас у всех целый список, что натворил наш эталоныч, наш атлет...
Надежда подхватила:
- ...аскет-оглы-сызмала-рекорд-бей! Мы здесь отдаём все свои силы честной спортивной борьбе, а он там...
Вениамин спокойно вышел из-за беседки:
- Почему там?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16