Местные инвесторы, кстати, тоже есть…
– Бандиты, что ли?
– Ну, бандиты. А что?
– Да нет, мне по фигу. Только скажи, а не стремно с ними работать?
– Оленька! Сейчас так все смешалось… Как сказал поэт, «смешались в кучу кони, люди…» С ними работать не более стремно, как ты выражаешься, чем с любым другим партнером. Потому что если партнеру что-то не нравится, он идет к тем же бандитам за помощью. А мы с ними напрямую работаем. Понимаешь? Это намного безопасней. Потому что теперь уже они от нас будут зависеть.
– То есть ты, Боря, крестный отец?
– Оля! Не путай кино с жизнью. В жизни все буднично и скучновато. За исключением способов тратить деньги. А этой романтики, этих оленьих глаз Аль Пачино и в помине нет.
– Конечно. Стоит только муженька моего вспомнить.
– Вот именно. Рок-герой. Кстати, давай и на эту тему поговорим.
– А что, есть новости?
– Есть темы. Надо обсудить.
– Ну что же, обсуждай.
– Смотри. Месяца через два можно провести Лековский фестиваль.
– О боже…
– Перестань, Оля. Дело хорошее. Народ-то его любил и любит. Особенно сейчас. У нас вообще любят покойников. Чтобы тебя по-настоящему признали, надо умереть.
– Это точно, страна некрофилов. Еще Гоголь заметил.
– Вот! А фестиваль можно провести шикарный. Выпустим видео-аудиопродукцию. Сделаем книгу – собрание песен, нот. Плакаты, футболки… Представляешь, что все это для нас значит?
– Неплохие бабки, как я понимаю.
– Правильно понимаешь. Кстати, о бабках…
Гольцман вышел в прихожую, вернулся со своей сумкой и вынул из нее пачку бумаг.
– Подпиши-ка мне вот тут…
– Что это?
– Расписка. В получении денег. Я тебе плачу наличными, чтобы ты не парилась с налогами.
– А за что?
– Ну, скажем, в рамках нашего с тобой первого договора. Мы выпустили компакт с ранними песнями твоего мужа. Продается уже. Компакт и кассета.
Ольга посмотрела на лист бумаги, протянутый ей Гольцманом.
– Ого! Две штуки?
– Да.
– А я слышала, компакты сейчас плохо продаются…
– У кого как. Голь на выдумку хитра, – таинственно заметил Борис Дмитриевич. – Но это отдельный разговор.
Оля поставила подпись. Борис Дмитриевич тут же достал из сумки тонкую пачку зеленых купюр, перехваченную резинкой.
– Держи. А насчет фонда подумай. Но я бы тебе советовал принять предложение. Во-первых, трудовая книжка ляжет… У тебя она, вообще говоря, есть?
– Где-то валяется.
– Пусть она лучше в нашем отделе кадров валяется. Знаешь, ситуация в стране меняется. Неизвестно еще, может быть, эти трудовые книжки нам всем понадобятся. В любом случае вещь нужная. Даже сейчас. У тебя загранпаспорт есть?
– Ну есть. Только уже просрочен, наверное.
– Вот видишь. Надо новый делать. А без трудовой книжки ты замучаешься всякие справки собирать. Конечно, мы поможем, оформим без проблем, но все же советую документами не разбрасываться. Пусть трудовая лежит в фонде, она же каши не просит.
– Ну, если ты считаешь, что так лучше…
– Лучше, лучше. Однозначно.
– Хорошо. Что еще?
– Еще? Зарплата. В фонде положим тебе штуку в месяц официально.
– Баксов?
– Нет, песо. Но повторяю: официально. Чтобы ты налоги с них исправно платила и чтобы не возникало никаких вопросов. Зарплата по нашим меркам приличная, налоги тоже не маленькие… А там – сколько заработаем, все поделим. Внакладе не останешься.
– Звучит заманчиво, – улыбнулась Оля.
– Не просто заманчиво. Это не пустые слова, а реальные дела. Настоящие.
– Хорошо. Если так, то… – Оля сдернула резинку с пачки купюр и пересчитала деньги. – Когда начинать?
– Что?
– Работать. Я имею в виду, в фонде.
– Да считай, что ты уже начала. Учредительные документы на тебя сделаны. Только подпиши вот тут. – Гольцман протянул еще несколько листов.
– Ого! Мои паспортные данные… Все у тебя есть.
– Конечно, есть, – усмехнулся Гольцман. – Мы же с тобой контракт подписывали. Забыла?
– Нет. Просто тогда такая суета была. А с этими похоронами, с развеиванием пепла у меня вообще крыша поехала.
– Ничего. Ты теперь человек непьющий, с трезвым умом и ясной памятью. Большие дела будем делать, Оля, попомни мои слова.
– Хотелось бы.
Оля взяла деньги и сунула их в карман халата.
«А что, может, взять да и жениться на этой Стадниковой? – подумал Гольцман. – Красавица. Теперь уже не пьет. И умная. Даже слишком умная. Ей палец в рот не клади… Нет, эту идею пока нужно оставить. Не бросать совсем, не списывать в архив, но отложить. Время покажет, как выстроятся наши отношения…»
– Так что с фестивалем? – спросила Ольга.
Гольцман закурил.
– Фестиваль мы приурочим к празднику города. А праздник города проводим, в основном, тоже мы. Бюджетные средства плюс частные инвестиции. Деньги, Оля, очень большие, и заработать на этом мы можем весьма неплохо. Весьма неплохо, – повторил он, – даже если считать по московским меркам. В общем, пора начинать серьезные дела. Вся эта питерская мелочь, знаешь, утомляет. Сил отнимает много, а выхлоп – мизерный.
– Ну, не такой уж и мизерный, – улыбнулась Оля, нащупав в кармане деньги. – Машинку-то себе ты все-таки поменял.
– Ха! Машинку! Машинку я и раньше мог купить, давным-давно. Я специально не покупал. Чтобы не бросаться в глаза. Теперь-то – по рангу положено. Моя бы воля, ездил бы всю жизнь на «Жигулях». Оно спокойнее.
– Что, Боря, трусишь? Тебе ли бояться?
– Я не трушу. Я реально смотрю на вещи.
– Ладно, проехали. А какие планы на сегодня?
– На сегодня? Одевайся. Поедем в фонд. Введу тебя в курс дела. Познакомлю с подчиненными.
– Поехали. Все равно делать нечего. А потом я по магазинам прошвырнусь. – Стадникова снова достала из кармана халата деньги. – Надо прибарахлиться. Если уж я теперь президент…
– На одежду денег не жалей. Одежда – это очень важно. Для представительства. Возьми там чеки, мы проведем это как накладные расходы.
– Ого! Просто коммунизм какой-то.
– Почти. Коммунизм в отдельно взятой коммерческой структуре.
Матвеев сидел в баре клуба «Астор» и ждал Моню. Бутылка коньяка, которую он заказал – ему, как своему человеку, позволялось ставить на стол бутылку, остальные посетители удовольствовались порциями в рюмках, – была уже наполовину пуста.
Последнее время Митя стал пить значительно чаще и больше, чем прежде. Ситуация, которая складывалась на работе, переставала ему нравиться.
С одной стороны, дела шли более чем успешно, деньги сами сыпались в карманы со всех сторон, а с другой – жить стало очень напряженно. Митя не мог расслабиться ни на минуту, он все время прокручивал в голове сложные схемы движения денег, все время размышлял, не допустил ли где-нибудь ошибки и не явятся ли к нему завтра обиженные по недосмотру получатели, чтобы предъявить неоплаченный счет.
Матвеев не боялся наездов и разборок, он знал, что в случае чего Гольцман его прикроет, «крыша» у Бориса Дмитриевича сейчас не чета прежней, просто железобетонная «крыша». А вот чего Митя опасался по-настоящему, так это возни, бесконечных телефонных переговоров, выяснения отношений. Получалось, что теперь уже невозможно просто и безмятежно коротать досуг за бутылочкой хорошего коньяка в одиночестве или с какой-нибудь из множества легкодоступных барышень. Спокойствие ушло из жизни. Потому и приходилось Мите увеличивать дозы – теперь желанное умиротворение приходило к нему только после литра спиртного в водочном эквиваленте.
Как– то Митя разоткровенничался с одной из любимых им проституток, предпочитавшей, чтобы ее называли Гретой, и та сказала, что он страдает распространенным среди «новых русских» психическим заболеванием.
– Понимаешь, милый, это у нас, совков, в порядке вещей. Мы же привыкли к нищете. Все привыкли. В том числе и те, что нынче стали богатыми. Вот как ты, например.
– Ну, какой я богатый! Так, погулять просто вышел, – ухмыльнулся пьяненький Матвеев.
– Все равно. Вспомни, как ты раньше жил. Ты кем был прежде? До перестройки?
– В институте учился, – ответил Матвеев. – Комсоргом был…
– Вот видишь.
– Что – видишь? Да, комсоргом факультета… Потом работал в молодежном центре… По культуре… Концерты устраивал всяким-разным… Дискотеки делали… На юг катались с дискотеками… Вот время было! Дикое совершенно! Это же представить себе надо – с дискотекой на юг, как на гастроли! Уму непостижимо!
– Короче, все ясно. Был ты, Митенька, нормальным совком. И денег тебе всегда не хватало. А теперь они на тебя рухнули.
– Ну, прямо – «рухнули»! Можно подумать, с неба упали. Я знаешь как горбатился? Чтобы хоть что-то себе сделать. Чтобы хоть какой-то капитал нажить. Минимальный. Да и то, весь мой капитал, по сравнению с деньгами хорошего, но среднего бандюка, – пыль…
– Можешь не объяснять, – сказала Грета. – Уж я-то знаю, как деньги зарабатываются. На своей, извини, жопе знаю.
– Это ты меня извини, Греточка, что я об этом… Конечно, ты тоже пашешь как лось… Или как конь? Не важно. Так ты думаешь, это у меня просто с непривычки? Такой, типа, плебейский синдром? Подсознательный страх перед ограблением?
– Конечно, – ответила Грета. – У тебя еще в легкой форме. Я знаешь каких видела бизнесменов? Трясутся, как студень. Вроде здоровые мужики, ладные, возраст ломовой, самая жизнь – лет по тридцать пять, бугаи натуральные. А дрожат хуже баб. И бандиты есть – тоже с проблемами. Они, правда, не трясутся, но на неврозе диком. Чуть что – за пушку хватаются, наркотой себя глушат до полного опупения. Так что ты, милый, не одинок. И, повторяю, у тебя, Митенька, очень легкая стадия. Начальная. Ты на этом не зарубайся, пусть все будет так, как будет. От судьбы не уйдешь.
– Оптимистично, – усмехнулся Митя.
После этого разговора он стал чувствовать себя немного спокойнее. Однако алкогольную дозу не снизил.
В баре появился Моня. Он шел между столиками, пристально вглядываясь близорукими глазами в лица посетителей.
– Моня! – крикнул Матвеев. – Иди сюда.
– А, здорово!
Моня опустился на стул напротив Матвеева и, взяв пустую рюмку, плеснул себе коньяка.
– Ну? – спросил Митя, глядя на красное, потное лицо своего подчиненного.
– Можно еще? – спросил Моня.
– Давай. Чего это ты такой нервный?
– Погоди.
Моня одним глотком осушил еще одну рюмку и поморщился, словно пил не приличный напиток, а неведомо где и как изготовленную «ларечную» водку.
«Однако пацан в бухле ни фига не понимает, – подумал Митя. – Коньяк – сорок баксов за бутылку. А он жрет, как сивуху. Плебей».
– Ну что, оклемался?
– Фу, – выдохнул Моня. – Теперь отпустило.
– Что с тобой стряслось? Ты с Эльвирой-то встретился?
– Встретился. Знаешь, Митя, затрахала она меня по полной программе.
– В каком смысле?
– В фигуральном. Не волнуйся, только в фигуральном. До реального траха дело не дошло.
– А чего так? Она телка ничего себе. Я бы ей вдул. С большим даже удовольствием.
– Так вдуй, – ответил Моня. – Пожалуйста. Только сначала она тебя морально так затрахает, что, боюсь, у тебя ничего не получится. Не встанет уже, после общения.
– Так что же? Подписала она?
– Подписала. Всю душу из меня вымотала.
– Сколько ты ей дал?
– Все три тонны.
– Зря.
– Ага. Ты бы с ней поговорил. Она тебя на всю десятку раскрутила бы. Я ей уже говорю – все, три штуки. Хочешь – бери и подписывай договор, не хочешь – до свидания. Взяла. И подписала.
– Значит, все? Теперь ты их директор?
– Да, директор. Только смотри, Митя, на твою ответственность.
– Что? – Митя поднял глаза на новоиспеченного директора группы «Вечерние совы». – Что ты имеешь в виду?
– Если москвичи наедут, сам будешь разбираться.
– Какие еще москвичи?
– Как это – какие? У них же с Вавиловым контракт заключен.
– С Вавиловым? У Эльвиры?
– Ну да. Я думал, ты знаешь.
– А что за контракт?
– На самом деле туфта. Купили у них альбом. О концертной деятельности там ничего нет.
– Альбом, значит…
– Ну да. «ВВВ» сейчас все метет. У них денег много, вот они и скупают группы на перспективу. Пусть лежат, типа. Для них тонна баксов – не деньги.
– Не понял. Они что, купили альбом за тонну?
– Да. Причем Эльвира еще даже не получила денег. Там, в Москве, сидит такая Вика – их первый директор. Первый директор «Сов», я имею в виду. Сидит и ждет, когда ей «ВВВ» тысячу долларов отсыплет.
– Ясно… А что Эльвира?
– Я ей говорю – посылай на хуй это «ВВВ», работай с нами. Мы тебе и денег дадим вперед, и концерты устроим.
– А она?
– А она полночи меня пытала, сколько я ей денег дам и за что. В общем, договор подписала. Я ей объяснил так: сегодня играют концерт – гонорар пятьсот баксов. За то, что она пошлет к черту «ВВВ», – тонну. И тонна пятьсот – аванс за предстоящие концерты, которые мы им устроим. Все права на группу, на название они передают «Норду» в лице продюсера Дмитрия Матвеева и старшего администратора Игоря Монина. То есть тебя и меня.
– Еще что?
– Остальное я ей на словах наобещал. Клип, раскрутка, радио, видео, шмидео. В общем, все как обычно. Полный набор.
– Ладно. С «ВВВ» я сам разберусь. Мастер-тейп альбома где?
– В Москве. Но копия есть у Эльвиры.
– Не забрал?
– Нет.
– Забери. Сами выпустим. Пусть срочно звонит в Москву и говорит, чтобы эта Вика никаких денег там не брала и немедленно ехала в Питер. Контракт контрактом, но пока они денег не получили, еще можно задний ход дать.
– А если уже получили?
– Пусть отдаст назад. Чем быстрее, тем лучше.
– Ладно, сделаю.
– И последнее. Не дай сегодня слабину на концерте.
– В каком смысле?
– Увидишь. Говорю тебе – не дай слабину. Стой на том, что ты директор, и точка. Все дела пусть ведут с тобой.
– Я не понял, Митя, какие дела? Что там, на этом концерте, наезды будут, что ли?
– Моня, у тебя есть возможность показать себя как профессионала. Я в тебя верю. Поезжай на концерт и ничего не бойся. Понял? Вообще ничего. Если что, мы тебя прикроем.
– Хорошие дела…
– Не ссы, Моня. Прорвемся. Ты меня понял?
– Надеюсь, что понял. Ладно, пока. Завтра позвоню.
Про две с половиной тысячи долларов Эльвира решила пока не говорить подругам. Она взяла с собой пятьсот, решив честно поделить их на три части. Участие в «Совах» Вики, которая все еще сидела в Москве и, по предположениям Эльвиры, трахалась там с работниками «ВВВ», было теперь под большим вопросом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54