Тот пожал плечами.
– К тому, что и для тебя, Анатолий, у меня есть работа.
– Какая? – спросил Боян.
– Хорошая. По твоей специальности. Я же тебя давно знаю, правда, заочно…
– Да, извините. Спасибо вам за кольца… Ну те, на свадьбу…
– Брось, пустое… Хотя спасибо, что помнишь. Это приятно… Так вот, я говорю, что давно тебя знаю. И работы твои видел. Дерьмо твои работы, если честно. Но тем не менее ты молодец. Тему взял. Развел галерейщиков по полной программе. Не хуже, чем у О.Генри… Ладно, это все лирика. У вас был трудный день… – Последнюю фразу Георгий Георгиевич произнес подчеркнуто язвительно. – Сейчас вас отвезут в город… Домой. А завтра мы увидимся и поговорим предметно, Анатолий, если у вас, конечно, возникнет такое желание. Насиловать я вас не собираюсь. Мне нужны работники, которые сами хотели бы работать. А гнать на службу из-под палки – пустой номер. Ничего хорошего из этого не получится… Все, господа, не смею вас больше задерживать.
– Хочешь, ночуй у меня, – сказал Кудрявцев, когда «вэн», довезший их до Кутузовского, остановился возле дома Романа.
– Ага. Можно, – ответил Толик, которому ужасно хотелось расспросить друга о таинственном и крутом Георгии Георгиевиче.
– Тогда пошли, – бросил Кудрявцев. – Только в ночник зайдем. Надо что-нибудь выпить взять…
Толик покосился на шофера. Тот смотрел в сторону и делал вид, что не слышит, о чем беседуют его пассажиры.
Боян вылез из машины и зашагал вслед за Романом по Кутузовскому.
– Может, хватит? – спросил он осторожно на пороге ночного магазина.
– Ты что, туда же? – Кудрявцев со странной гримасой покосился на Толика. Такого выражения на лице Романа Боян еще не видел.
– Куда – туда же? Я говорю, может, не надо сегодня?
– Нового учителя себе нашел? Очередного гуру?
– Да брось ты, Рома, о чем ты?
– Все о том! Что, Грек понравился? Вижу, пришелся он тебе по душе. Давай, давай, поиграй с ним…
– А чего мне с ним играть? И почему – Грек? Это кличка, что ли?
– Кличка, кличка.
– Да, понравился. Во всяком случае…
Они уже стояли у прилавка, и Роман, слушая Толика, искал в шеренгах разнокалиберных бутылок то, что отвечало его настроению.
– Во всяком случае, он говорит правильные вещи. И потом, он ведь нас спас сегодня. Ты что, забыл?
– Спас? Ха-ха… Спас, конечно. Еще как! А насчет правильных вещей – смотри сам. Если они тебе кажутся правильными, тогда, конечно, полный вперед.
– Кажутся. Все лучше, чем водяру жрать и по вонючим пивным болтаться. Меня там чуть не вырвало, в этом твоем шалмане.
– Тебя в шалмане «чуть» не вырвало, а у Грека натурально сблевал.
– Так это другое…
– Другое… А мне вот там откровенно блевать хочется, у этого Георгия Георгиевича, суки драной… От одного его вида тошнит. Падла… Собака бешеная…
– Ладно, хватит тебе, – одернул Романа Толик.
– А пошел ты! – неожиданно крикнул Кудрявцев. Охранник у входа в магазин не пошевелился, но как-то весь подобрался.
– Да ради бога! Охота смотреть, как ты нажираешься.
Толик повернулся и шагнул к выходу.
– Попутный ветер тебе в…
Кудрявцев не договорил, махнул рукой и снова повернулся к прилавку.
– Мне «Смирнова», вон ту, литровую.

«ВЕЧЕРНИЕ СОВЫ»
(ГОНОРАР)



1

Хорошие новости не подняли Борису Дмитриевичу настроения.
Сегодня он с утра чувствовал свою печень. Она не болела, не тянула, не давила, он ее просто чувствовал, и это отравляло ему существование. Словно Гольцман был не здоровым, богатым мужиком в самом расцвете сил, жестким и деятельным, способным мгновенно принимать важные решения и держать любой удар, а нежной, болезненной и мнительной тургеневской барышней, падающей в обморок от одного только воспоминания о пощечине, данной на вчерашнем балу удалым поручиком карточному шулеру.
Борис Дмитриевич привык быть здоровым. Ему нужно было быть здоровым. Он не мог позволить себе болеть, ложиться на обследование в больницу, пусть даже самую лучшую, не мог болтаться по поликлиникам и тратить время на беседы с врачами и коллегами-больными в очереди перед кабинетом.
Последние годы он все чаще смотрел на себя в зеркало – в ванной, в спальне, перед тем как лечь спать или проснувшись рано утром, – смотрел и тихо гордился, что вот, скоро пятьдесят уже, столько пережил, столько испытал, а еще очень даже в форме, еще может молодым дать пусть не сто, но очень много очков вперед…
И никогда ничего не болело. Да что там – не болело! Он не чувствовал своего сердца, не чувствовал почек, легких… Ни с похмелья, ни во время скандалов с подчиненными и конкурентами – ни разу организм не дал сбоя, не оплошал, не вывел его из строя.
А сегодня вот обнаружилась печень.
«Не болит, – думал Гольцман. – Пока не болит. А ну как вступит? Что тогда?»
В памяти живо всплывали истории, случавшиеся с его знакомыми.
Игорь Мурашев. Рухнул без сознания в своем издательстве, и не где-нибудь, а стоя перед кассой в ожидании получить гонорар за новую книгу. Сначала, первые минуты, все думали – что-то с сердцем. А оказалось – цирроз печени. Вот так и прихватило – средь бела дня. Потом, в больнице уже, Игорь говорил, что никаких, дескать, «звоночков» не было… Ни болей, ничего… Так, чувствовал просто, что как будто растет она, печень-то… Вот и выросла. И уехал мужик в больницу… А мог, говорят, и не доехать.
Или Валька Гурвич. Прямо с улицы в больницу увезли… Инфаркт. Слава богу, люди помогли, посторонние совсем, а могли ведь и мимо пройти. Не вызвали бы «неотложку» – все, кранты…
Сколько таких историй было – уму непостижимо. И все его, Гольцмана, ровесники. Возраст…
Нет, нельзя сейчас сломаться. Никак нельзя. Всю жизнь горбатился, работал дни и ночи без сна и отдыха. Вот наконец засветило что-то впереди, капитал какой-никакой сколотил, так ведь нужно и пожить в свое удовольствие… Иначе – что? В могилу деньги забирать? Так там они вряд ли понадобятся.
Борис Дмитриевич посмотрел на влетевшего в кабинет Матвеева с плохо скрытой злостью.
«Молодой… Сволочь… Меня переживет, гаденыш, – подумал Гольцман, испытывая непонятную, внезапную и острую ненависть к подчиненному. – Мое ведь место займет. Как пить дать. Стоит мне чуть слабину дать – все, поминай как звали. Приеду из больницы, а в моем кресле уже этот красавец сидит. И еще объяснит потом – мол, нельзя дело останавливать, процесс должен быть непрерывным… Сам научил, сам ему первые уроки давал… Нет, нельзя расслабляться, нельзя… Никаких болезней!»
– Ну что, Митя, как все прошло?
Борис Дмитриевич усилием воли отодвинул черные мысли и постарался переключиться на приятные и привычные повседневные дела. Даже нацепил на лицо совсем не обязательную для Матвеева улыбочку – дурацкую, слащавую, чуть ли не отеческую.
– Класс, Борис Дмитриевич! Вот так бы каждый месяц, просто супер! Работа – не бей лежачего. Сказка, одно слово.
– Согласен. Только, видишь, к сожалению, эта вещь одноразовая. Может быть, года через два повторим. Каждый месяц – нереально. Даже два раза в год – нереально. Раз в год – с большим напрягом. Народ не пойдет. Проверено.
– Да, черт возьми. Все хорошее быстро кончается.
– Деньги сняли с касс?
– Сняли. Можно делить.
– А чего делить? Все наше. Десять процентов фирме, десятку – москвичам, и хорош. Сколько остается?
Митя положил на диван свой кейс, открыл его и начал выкладывать на черную кожу сиденья пачки денег, перетянутые тонкими зелеными резинками.
– Так сколько там должно получиться?
– Аншлаг был, Борис Дмитриевич.
– Ого! Поздравляю!
– Значит, если в бакинских – пятьдесят штук. Минус зал…
– Так ведь мы за зал вперед заплатили.
– Ну, я имею в виду мелочь всякую. Пожарники, билетерши, гардероб…
– А, ты в этом смысле…
– Ну да. Значит, чистыми у нас – с уплаченной арендой, со всеми вычетами по мелочи – сорок семь.
– Не балуешь ты билетерш.
– Да ладно. Три штуки как сквозь пальцы утекли. Столько там шакалов в этом зале образовалось! Все тетеньки-администраторши в очередь выстроились.
– Ну-ну. Давай цифры.
– Короче, пять штук кладем на фирму. Десятку – в сторону. Остается тридцать две. По тонне ребятам. Двадцать девять. Блядь, деньги просто на глазах исчезают. Ну вот, двадцать девять…
– Помнишь фильм «Место встречи»?
– Ну?
– Так с почином вас, Глеб Егорыч.
– Спасибо, Борис Дмитриевич. Значит, двадцать девять…
– Ну что ты телишься? Делим пополам, и все. Тебе что, деньги не нужны?
– Как же-с, как же-с… Еще как нужны.
– Вот и все. Давай считай деревянные и езжай менять на биржу. Сейчас я позвоню, тебя встретят наши парни. А, черт… Им-то ведь тоже надо… Короче, списывай с нас трешку в пополаме. Отдашь ее тем, кто встретит.
– Крыша, что ли?
– Нет, мать твою, подпол. Крыша, кто же еще? Игнат подойдет, ты его знаешь.
– На чем ехать?
– На своей и поезжай. Коля сядет с тобой в кабину, а там, у биржи, Игнат все будет держать под контролем. Посчитал?
– Да. Вроде все верно.
Митя сложил деньги обратно в кейс, кивнул Гольцману и вышел из офиса.
Оглянувшись, он посмотрел на свежеотремонтированный подъезд и железную, с кодовым замком, дверь парадного.
Как это Гольцман умудряется, когда ему нужно, делать ремонт такими темпами?
Да и не только ремонт.
Продажу– покупку квартиры Стадниковой они оформили в рекордно короткие сроки. Вся процедура заняла примерно неделю. Еще прах рок-звезды не был развеян по ветру, а в его бывшей квартире уже начался ремонт. Да и принадлежала она теперь не вдове героя андеграунда, а фирме «Норд».
Всего за месяц был снят документальный фильм о жизни и творчестве Василька, включающий многочисленные интервью, воспоминания современников, панорамы мест, где жил и бывал Леков, фрагменты из его концертов разных лет и торжественные кадры развеивания пепла над Петропавловской крепостью.
Гольцман настоял на концептуальном решении, хотя режиссеры, работавшие над картиной, предлагали сделать несколько дублей. Кто из зрителей разберется, что там летит с борта вертолета – прах музыканта или просто сигаретный пепел? Но Борис Дмитриевич заставил снимать все по-честному, с настоящим прахом. Правда, в самый ответственный момент что-то случилось с камерой, и ровно половина эпизода была записана с техническим браком. Только тогда Гольцман дал добро на дубль, и всю процедуру повторили. Впрочем, в результате, после монтажа, все равно получилось так, что большую часть эпизода в кадре находилась урна с настоящим прахом. И только панорама Петропавловки с купами деревьев и блестящим шпилем сбоку смотрелась уже сквозь сигаретный пепел. Но кто об этом знал? Да никто, кроме оператора, Мити и Гольцмана… И еще – Стадниковой, которая скорбно сжимала губы, держа в руках сначала урну с прахом покойного мужа, а потом – с содержимым трех автомобильных пепельниц…
Ремонт в квартире, совсем недавно принадлежавшей Васильку и Ольге Стадниковой, был сделан с фантастической скоростью. Даже не то что ремонт, квартиру перестроили по какому-то мгновенно сварганенному эксклюзивному проекту, и в ней разместился офис свежеобразованного фонда «Город», президентом коего стал генеральный директор продюсерской фирмы «Норд» Борис Гольцман.
О целях и задачах фонда Митя имел весьма смутное представление, поскольку весь процесс учреждения, регистрации и вселения в новый офис шел без него.
Собственно, Матвеев тоже не терял время даром. Он занимался проведением фестиваля видеоклипов, прибыль от которого сейчас и покоилась в его кейсе. Честно заработанная прибыль, милый сердцу «черный нал», который они с Гольцманом – автором идеи и гарантом безопасности мероприятия – спокойно поделили поровну.
Десятка ушла на взятки и на малую долю москвичей, которые помогали в устройстве мероприятия. Вообще, к радости и удивлению Мити, фестиваль прошел тихо, спокойно, совершенно без эксцессов и принес отличные деньги.
Причем не только Мите с Гольцманом. Совсем не им одним. Когда Митя начал прикидывать, сколько еще народу нагрело руки на этом деле, он сбился со счета, пытаясь оценить навар фирм, торговавших едой и напитками. Разумеется, это не считая буфета зала, заработавшего на фестивале больше, чем на любом из концертов самой популярной эстрадной звезды.
Вся акция заняла одну ночь, и, кажется, в городе ее вообще не заметили, хотя фестиваль проходил в одном из лучших залов, в самом центре города.
Рекламная кампания, по задумке Гольцмана, имела строго целевой характер, и вечером к месту фестиваля стали съезжаться дорогие иномарки. Посторонних не было – двадцатидолларовые билеты лучше любой милиции отсекли ненужный, безденежный контингент.
Фестиваль изначально был подан как светская вечеринка. В фойе зала разгуливал весь питерский бомонд, аккурат и заполнивший полуторатысячный зал, двери в который не закрывались во время всего показа, шедшего нон-стоп с десяти вечера до шести утра.
В фойе работали четыре стойки местного буфета и было бесчисленное множество лотков с закусками и напитками, большей частью алкогольными, продававшимися по ценам, значительно превышающим те, за которые эти же закуски и напитки можно было купить в другом месте и в другое время.
Митя до самого конца не мог понять, как это Гольцману удалось купить на подобную аферу всех респектабельных людей города на Неве.
Расходная часть, если сравнивать акцию с обычными концертами, которыми занималась фирма «Норд», была практически равна нулю. Концерты хоть и привычное дело, а все равно – такая возня! Здесь же не нужно было связываться с фирмами, дающими напрокат аппаратуру, отпала необходимость в сценическом свете, во всяких дымах-стробоскопах, не говоря уже о декорациях…
Последнее время артисты просто свихнулись на декорациях. Строили какие-то замки на сцене – не сами артисты, конечно, а их штатные художники. Режиссеры, с благословения продюсеров, наворачивали сумасшедшие конструкции, тяжеловесные и сложные в перевозке, и при этом накручивали такие сметы, что сама рентабельность концерта становилась весьма сомнительной.
Да еще пиротехника, экраны на сцене, где во время выступления стало принято крутить кино, лазеры, голография – что только не использовали отечественные попсушники, дабы хоть как-то удивить, завлечь зрителя на свой концерт, а скорее всего, истинная причина была совсем в другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54