Его тянуло к морю, и он, чтобы заработать несколько лишних тостанов, отправился в Садо пешком — путь неблизкий. А однажды — всему свое время — он уедет во Францию и променяет несколько лет жизни на изрядную сумму.
В латифундии случаются периоды застоя, дни становятся похожи один на другой. Люди рождаются и умирают так же, как они рождались и умирали в более знаменательные эпохи, а голод по-прежнему не знает пощады, а тяжкий труд ни на йоту не стал легче. Сильней всего изменилась внешняя сторона жизни: больше дорог и больше автомобилей на дорогах, больше радиоприемников и больше времени остается слушать передачи — а что слушатели из услышанного понимают, это вопрос другой, — больше пива и лимонада, но, когда крестьянин ложится спать — в постель или на охапку соломы — тело его ноет, как ныло всегда, и он счастлив только оттого, что у него есть работа. О женщинах и говорить нечего, их судьба во все времена одна: рожать детей и тянуть свою лямку.
Все-таки при взгляде на болото, которое кажется мертвым, только слепец или тот, кто ничего не хочет видеть, не заметит, как со дна взлетают на поверхность стремительные пузыри — это бурлят в донном иле химические процессы, это взрывается высвобожденный газ. Но для того чтобы понять это, надо вглядеться внимательно, а не ронять мимоходом: Тут ничего интересного, пошли дальше. Если же мы засмотримся на красоты природы или залюбуемся живописными домиками, а потом снова поглядим на болото, то увидим, как разительно оно изменилось за это время. Так произойдет и с Антонио Мау-Темпо, когда мы предоставим ему идти своим путем, а впоследствии возвратимся к нашему прерванному рассказу. Теперь же вы услышите историю про Жозе Кота и его товарищей из уст самого Антонио, очевидца и свидетеля.
Эта история совсем не похожа на всем надоевшие приключения бразильского разбойника Лампиана или наших соотечественников Жоана Брандана или Жозе-С-Крыши, — это были закоренелые преступники или сбившиеся с пути люди, кто их разберет. Конечно, я не могу сказать, что у нас не было негодяев, грабителей с большой дороги, которые за пятак могли убить путника, но, насколько мне известно, в наших местах этим ремеслом занимался один только Кот со своими товарищами — сообщниками, лучше сказать, — а звали их, если память мне не изменяет, так: Волчья Пасть, Очесок, Василек и Кастело, а имена остальных я забыл, всего не упомнишь. Впрочем, они были не то что разбойники, а бродяги. Бродяги, вот именно. Случалась работа — работали, и не хуже других, но в один прекрасный день они вдруг бросили свои заступы и кирки, пошли к управляющему получить заработанные деньги, и тот не посмел им отказать, а потом исчезли. Они бродили поодиночке, каждый за себя, а потом объединились и организовали шайку. Когда я познакомился с ними, главарем уже был Кот, и боюсь, что никто не решился бы оспаривать у него это звание. Воровали они обычно свиней: наш край богат свиньями. Ворованную добычу съедали или продавали, ибо не свининой единой жив человек. В бухточке у Садо стоял баркас, вот там и помещалась их мясная лавка. Свиней они кололи, а мясо засаливали впрок, на черный день. Как раз из-за соли и вышел тот случай, о котором я хочу рассказать. Кончилась однажды у них соль, что ты будешь делать, и Кот, который зря слов не тратил, велел Оческу отправляться за нею на копи. Обычно Кота слушались беспрекословно, как самого Господа Бога, скажет: Сделай то-то, все вмиг будет исполнено, но Очесок на этот раз неизвестно почему заупрямился, не пойду, мол. Что ж, ему пришлось об этом пожалеть. Кот снял с него шапку, подбросил ее в воздух, снял с плеча ружье и двумя выстрелами разнес ее в клочья, а потом тихо-спокойно повторил: Ступай за солью, и Очесок заседлал осла под вьюки и отправился. Вот какой человек был этот Жозе Кот.
Жозе Кот продавал свинину тем, кто работал на окрестных фермах, ну и не боялся, ясное дело, якшаться с разбойником. Однажды на нашу ферму осторожно пробрался Волчья Пасть узнать, не хочет ли кто купить мяса. Я хотел, еще двое моих дружков хотели, и мы уговорились встретиться, назначили час и место и явились туда с рогожными мешками, а денег взяли немного, потому что неизвестно еще было, как все обернется, деньги мы спрятали на ферме, чтоб не получилось так, что поехали за шерстью, а приехали сами стриженые. Я взял пятьдесят милрейсов, и товарищи вроде того — кто чуть больше, кто чуть меньше. Дело было заполночь, место глухое, Волчья Пасть уже нас поджидал и даже подшутил над нами: притаился где-то, а когда мы с ним поравнялись, вдруг выскочил на тропинку, ружье наперевес: Вот сейчас ограблю, мы засмеялись, хотя было не до смеха, а я ответил: С нас много не возьмешь, — вот тогда Волчья Пасть стал хохотать, а потом говорит: Не бойтесь, пошли.
К тому времени логово Жозе было в горах Лоурейро, может, слыхали. Там росли земляничные деревья выше, чем дома в городе, никто на них не отваживался забираться. Вот там-то, в заброшенной хижине — раньше там жили какие-то крестьяне, — Жозе Кот и обосновался. Жили в этой хижине всей шайкой, только если кто появлялся по соседству или приходили слухи насчет того, что стража близко, перебирались куда-нибудь в другое место. Шли мы шли и вот дошли до этой лачуги, а перед нею — два молодца на карауле, у каждого ружье. Волчья Пасть назвался, мы вошли, видим, Жозе Кот отплясывает фанданго под гармонику, я-то не знаток, но вроде хорошо у него получалось, каждый человек имеет право развлечься. Над очагом — бревно, к бревну проволокой прикручен здоровенный котел, а в котле варятся свиные потроха. Жозе и говорит: Вот и покупатели, а Волчья Пасть: Только эти трое, больше никто не захотел. Располагайтесь, ребята, отведайте нашей похлебки перед тем, как поговорим о деле, предложил нам Кот, золотые были слова и вовремя сказаны, у меня от одного только запаха вареной свинины слюнки потекли. V них там и вино было, и все… Мы выпили перед обедом, а Жозе играл на гармонике и помешивал время от времени свое варево, а одет он был в кожаные штаны и куртку — выглядел, бестия, как богатый фермер. В углу помещался их арсенал, там лежало несколько ружей, одно даже пятизарядное, раньше им владел Марселино, я о нем тоже расскажу. Вот так мы и сидели, и вдруг послышался звоночек — динь-динь, — я, честно скажу, перетрусил — мало ли что. А Жозе заметил, что я испугался, и говорит: Не бойся, это свои, покупать приехали. Это оказался Мануэл из Револты, он держал в Монте-да-Револта лавку, с ним много было всяких случаев, не забыть бы вам рассказать. Ну вот, приехал, значит, Мануэл, нагрузил на телегу шесть свиных туш, а на следующий день поехал продавать как собственный товар, мол, самолично заколол, он даже стражникам продавал свинину, и я до сих пор не знаю, верили они ему или же смотрели на его проделки сквозь пальцы. Потом пришел один рыбак, тоже мой знакомец, он нам всегда рыбу приносил, а Жозе Кота снабжал табаком и прочим — всем, в чем была надобность. Он увез свинью — только без головы, голова ему была без надобности, — на велосипеде. Потом появился еще один, он в звоночек не звонил, а посвистел, и часовые отозвались ему условным сигналом, у них это дело было надежно поставлено. Этот взял двух свиней, нагрузил на мула по одной с каждого боку, тоже без головы — свиней без головы, я хочу сказать — мулу ведь без головы никак нельзя, он должен видеть, куда ногу ставит. Под конец на куче мешковины в углу осталось только две туши. Поспела похлебка, осталось только сало поджарить да заправить ее перцем, луком и прочим — очень удалась похлебка, и вина выпили не один кувшин. Потом Кот говорит: Ну, сколько возьмешь, это он меня, Антонио Мау-Темпо, спрашивал, а я сказал: У меня с собой пятьдесят эскудо, больше нет. Не густо, сказал он, однако не с пустыми же руками тебе возвращаться, и разрубил свинью пополам, получилось килограммов по семьдесят — семьдесят пять. Доставай мешок, да только сперва выложи денежки. Так же поступил он и с остальными, всех предупредил: Язык держите за зубами, не то наплачетесь. Так получили мы мясо, и хорошо, что Кот предупредил нас и припугнул — свиней-то украли в той самой латифундии, где мы тогда работали, и управляющий прямо житья нам не давал — все расспрашивал, но мы все трое держались твердо. Я выкопал в земле яму, обложил ее пробкой, нарезал мясо кусочками, засолил, замотал холстиной — хватило мне этого очень надолго, нисколько не протухло. Вот как было дело. С Жоаном Бранданом я бы на такое не решился, а Жозе я доверял. Позже шайка ушла в Вале-де-Рейс, вам, городским, и представить трудно, какие там дебри — пещеры, овраги, малярийные болота, — в те места никто носа не совал, и стража туда не заглядывала, боялась. Жозе со своей шайкой жил, значит, там, а в Револта, если стража появлялась, вывешивали сигнал опасности: у матери Мануэла всегда был наготове шест с тряпкой на конце, и чуть только приедут стражники, она этот шест выставит в трубу, а один из людей Жозе, не знаю, кто именно, глаз не спускал с той трубы: появится над трубой тряпка — все скрываются, прячутся, исчезают бесследно. Так стража никого и не поймала. А мы все знали про этот знак: идем, бывало, на работу, а тряпка развевается — опять, значит, натянули страже нос.
Да, я хотел рассказать про Марселино. Марселино этот служил в управляющих в Вале-де-Рейсе, и хозяин купил ему ружье, чтобы тот, если встретит кого из ребят Жозе Кота, сразу бы стрелял. А до этой истории вышла другая, тоже с ружьем: ехал как-то Марселино на лошади, и вдруг выскакивает на него Кот, берет его на мущ. ку и говорит так, с насмешкой — он вообще всегда был язва: Марселино, говорит, ты только выпусти ружье, а уж я подхвачу, не сомневайся, — что ж тому было делать, здоровей послушаться… Жозе Кот сам-то был росту небольшого, а душа — вот такая, храбрец. Ну, а потом этот случай с пятизарядной магазинкой, про которую я начал было, а потом отвлекся на другое… Шел как-то Марселино со своей магазинкой, очень гордился, что там пять зарядов — дескать, попробуй тронь меня теперь, — и вдруг видит, что за молодым дубком стоит Кот и целится в него. Бросай, говорит, она мне самому нужна, только его и видели. А потом хозяин сказал Марселино: Марселино, говорит, я тебе карабин куплю, чтоб было с чем караулить, а Марселино в ответ ему с досадой: Не надо мне никакого карабина, буду теперь только жеребца караулить, чтоб ему не мешали кобыл покрывать, и хватит мне палки — с нею больше накараулишь.
Этому Марселино все время не везло с ружьями. Было у него еще одно, не хозяйское, а его собственное, так и то отняли. Однажды собаки у свинопаса залаяли, почуяли чужого, свинопас и говорит Марселино: Собаки лают, кто-то к свиньям подбирается. Марселино хвать ружье и патронташ, стал свиней караулить, ходит, время от времени постреливает, а дружки Кота — кому ж еще свиней-то красть — отвечали ему с болота, да не больно старались: патроны берегли. А сам Кот тем временем залез на крышу, никто его не заметил, распластался там, как все равно ящерица, и просидел всю ночь, смелый был человек. Рано-рано утром, только еще светать стало, Марселино говорит, — а выстрелов с болота больше не слышно, — говорит, значит: Смылись, наверно, но я все равно вернусь, кофе вот только выпью и вернусь. А свинопасу от его слов тоже есть захотелось, дай, думает, поем чего-нибудь, что ж я, не человек, что ли? Ушли они, а Кот видит, поле боя за ним осталось, спрыгнул с крыши — я забыл сказать, Марселино ружье-то в доме оставил, — спрыгнул, говорю, с крыши, взял ружье, взял свинопасовы новые сапоги, взял одеяло — им плохо, должно быть, без одеял-то, — а пятеро его дружков — их в ту пору пятеро было — схватили каждый по свинье и отволокли к болоту. У свинок-то, как и у людей — вот тут жилка: перережь ее — они и затихнут. Грабители укрылись со своей добычей совсем неподалеку от домика свинопаса — метрах в ста пятидесяти, а может, и еще ближе. Ну, один, как положено, на карауле. А те хватились свиней и пошли их искать далеко, за шоссе, а под носом у себя пошарить не сообразили. Ночью появился Кот и увел товарищей, а Марселино таким вот манером лишился еще одного ружья.
А как-то раз пошел Марселино в обход без ружья, ружей-то у него больше не осталось, а Жозе Кот в это самое время отправился на гумно за бобами. Гумно было совсем рядышком от того места, где жили разбойники, а нам и невдомек: узнали мы об этом, только когда рубили там лес, но Кот с дружками давно уж оттуда к тому времени убрались. Нашли мы их пещеру — там высокие такие были холмы, ивами сплошь заросшие, ну вот они на склоне отрыли себе землянки, сколотили топчаны, застелили камышом и ветками — живи не хочу. Пошел, стало быть, Жозе красть бобы, а Марселино догадался. Ладно, думает, я вам покажу, сукиным сынам, как бобы красть. Привязал лошадь, укрыл ее не попоной, а пустым мешком — лето ведь, — подобрал дубину и пошел. Идет, слышит треск какой-то, а это Жозе разбросал по мешковине три или четыре здоровенных кучи бобов — они уж высохли на такой жаре — и давит их ногами, а ветер сносит шелуху: потом в условленный час должен был подойти его человек, помочь ему перетащить груз — там, наверно, килограммов сто было. Должно быть, к Мануэлу, обменять на хлеб или еще на что-нибудь нужное, не знаю. Кот увлекся своим занятием, топчет бобы, а Марселино босиком к нему подкрадывается, — потеха, говорит. Я разулся, тихо-тихо иду, совсем близко подошел, метров за семь, еще немного -и достал бы его дубиной, а он почуял неладное, отскочил, словно он не кот, а заяц, и тут же навел на меня ружье, что ты будешь делать. И Жозе Кот сказал Марселино, я с его слов и рассказываю: Твое, говорит, счастье, спрятал ты моего друга — а в это время стража очень свирепствовала, Марселино же укрыл одного из шайки у себя и кормил-поил, — твое, говорит, счастье, а то застрелил бы я тебя, проваливай. Но Марселино тоже был не трус. Подожди, говорит, перекурю только, достал табачку, скрутил цигарку, закурил, теперь, говорит, пойду.
Потом все же всех их арестовали. Началось все в Писаррасе, между Муньолой и Ландейрой, — натолкнулись они на стражников, стрельба пошла — ну, форменная война.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44