— Иди сюда, бросай свое оружие, — сказал Найер Скейяк. — Неужто ты все еще надеешься на Лиэслиа и на Вина Ши? Я вызвал его для тебя. И он проскакал здесь один. Если один из вас будет служить нам, к чему нам второй? Пусть приходят и остальные. Дун Гол будет отмщен.А круг все сужался. Она видела, как умирает зеленая земля, как чернеют листья. Финела прижала уши и дрожала, и беспокоилась под ней, по мере того как они наступали — и нельзя было метнуться, перескочить из мира в мир: они уже глубоко вошли в Элд, и некуда было бежать.
На звук арфы мчался он — песня, звучавшая из камня, вела его. И вдруг она затихла.— Арафель! — закричал он, и Аодан помчался еще быстрее, понесся изо всех сил ради него, рискуя и отыскивав пути, даже когда перед ним вырастали в тумане деревья, когда корни переплетались, и ветви хлестали и цеплялись за них. Мудр был эльфийский скакун, и его седок знал это, когда видел, как рассыпаются чары бесследно и погибает зеленая жизнь. Это иссякали силы Арафели, Арафели, магией которой держался Элд — та малая часть, что от него еще уцелела.У него не было ничего — лишь каванак и камень — у человека не было оружия и ничего другого при себе, этот человек преследовал его. Он вспомнил тревожное лицо госпожи у Эшберна. горящие глаза детей — как он был богат, этот человек. Теперь он никогда не забудет этот род, когда-то презираемый им, против которого он когда-то сражался ничуть не меньше, чем сам Далъет — он убивал их, бился против их железа и тех перемен, которые они вносили в жизнь.Он боролся с ними до конца, пока у него не осталось выбора. Он превратил Аиргиди в Дун Гол, о чем ни один эльф не мог вспомнить без содрогания. Один за другим они повесили свои камни на сучья Кеннента и ушли из Элда, не находя в себе больше любви к этому миру, создаваемому людьми, и не в силах вспоминать о том, что было сделано ими самими.Он был последним, не считая Арафели — это случилось бессчетные века тому назад: он остался из гордости и из чувства долга, чтобы охранять Кеннент.«Но какая нам разница? — спрашивал он ее. — Пусть Кеннент погибнет, если гибель суждена миру. Ничто не вернется вспять, Арафель, мы может лишь ждать… Мы закрыли дверь и запечатали ее. Что нам осталось?»Но этот человек показал ему иное, показал в яркой и краткой вспышке жизнь столь ослепительную в чередовании дней и ночей, которую он даже с трудом понимал, будучи сам вечно юным. В этой земле сменяющихся времен года эльф понял что-то иное: и теперь он летел, обогащенный человеческим знанием, верностью и страхом — теперь он никогда от них не сможет освободиться, да, впрочем, он и не хотел.— Арафель! — крикнул он. Он мчался так же безумно, как это сделал бы Киран, услышав шепот дракона, который угрожал всему, что он любил.В мгновение ока Аодан перелетал через мелких тварей, сбивал с ног покрупнее, обходил корни и ветви. Дроу громоздились перед ним на огненных тварях, на речных видоизменяющихся лошадях и прочей нечисти. Они пытались задержать его, но он был неудержим: эльфийский скакун подминал их под себя, когда они цеплялись и хватались за него, он обгонял их в лунно-зеленом свете.Всюду вокруг него боролась жизнь. То под ногами была трава, то выжженная земля и мертвые деревья обступали их, то дыхание свежего воздуха, то мутная мгла и мечущиеся всадники на черных лошадях, то и дело перемещающиеся из мира в мир. Ядом страха были пропитаны их мечи — они отравляли людей страхом смерти, а эльфов — сомнениями и ненавистью при каждом своем прикосновении; но человек был уже мертв, а эльф не нуждался в сомнениях.— Вперед! — понукал он Аодана, и эльфийский конь несся вперед, находя дорогу меж засад, мглы и тумана. Камень твердил ему о битве, об опасности и отчаянии. — О Арафель, держись!И тени дрогнули перед ним и расступились. Он увидел просвет, где клубящаяся тьма обступила Арафель. Она была без лошади и истекала кровью, сияние ее померкло; Финела пыталась встать после падения, замаранная темной кровью, она разила молниями, а Арафель рубила своим мечом.Аодан не остановился — темные Ши разлетались из-под его копыт, уязвленные стрелами его молний; и эльфийские кони начали оттеснять мерзких тварей, лягая и подгоняя их, пока пространство в роще не расчистилось.И тогда Арафель упала на одно колено и, опустив руки на землю, приникла к ней головой, ибо она была покрыта глубокими ранами. Камень горел болью, страданием и усталостью; и он взял на себя их, сколько мог, встав меж Арафелью и тьмою.«Лиэслиа», — промолвил голос откуда-то из теней. Он коснулся души Кирана, глубоко похороненной в камне. «Донкад», — подсказала память. Но его истинное имя был Далъет.
Ветер проносился мимо, но они не могли упасть — таковы были эти скачки без повода и седла. Можно было не держаться за фиатас, идущих вровень с эльфийскими скакунами — черными на фоне их света.Берег остался далеко позади, и Мев плакала из-за матери, из-за Барка, Донала и Ризи, и всех остальных.— Стойте! — кричала она.И Келли ей вторил:— Помогите!Но ничто не могло остановить уносящий их ураган, как ничто не могло остановить фиатас.Теперь они нагнали предводителя — эльфийского военачальника. Он был без доспехов, как и прочие лучники, стрелы его разили светом. Белый конь его несся по собственной воле, без поводьев, как и фиатас. Казалось, он был молод, как и все Ши, молод и прекрасен — ибо никто из них не знал возраста. Они лучились холодным светом, и были ужасны.— О, поверни, — взмолился Келли. — Хотя бы оставь кого-нибудь помочь им!— Это не наш народ, — ответил эльф, — не наша война.— Тогда отпусти нас! — вскричала Мев.— Не я вас влеку за собой, а то, что на вас надето, — ответил эльф.Мев прикоснулась к дару в ладанке. «Дар нахождения», — вспомнила она.«Они бессердечны, — донесся до нее шепот. — Они повесили их на деревья, чтобы забыть эту землю, забыть все, что они сделали здесь».— Это дракон говорит, — промолвил военачальник, глядя вперед. — Не слушай его, заткни свои уши.«И этого зовут Ниеракт. Он не любит людей. Он отнимет у вас то, что вы носите — он отнял бы, если бы мог. Берегитесь его».— Заткнись, старый червяк! — выкрикнул Ниеракт.«Кто вы им? И кто был им ваш отец? Они убили его и бросили вашу мать умирать…»Внезапно их окружили деревья и мгла — кони петляли меж ветвей.— Не отставайте от нас! — закричал Ниеракт. — Не отставайте, юные Ши! Не слушайте этот голос!«Король без королевства и королева, рожденная от воров и убийц, о, слушайте меня, юные души: смотрите, к чему ведет благородство — вот, что оно сделало с вашим отцом».«Замолчи, замолчи», — повторяла Мев, сжимая эльфийский дар в руке и думая лишь о Келли — только вместе могли они заслониться от дракона.Она успокоилась и внутри все затихло — может, ей удалось это сделать самой, а может, ей помогло холодное сердце Кили. Рядом бежал пука, чувствуя себя в этой тени как дома. Она увидела лицо брата, но оно было окрашено скорбью, что делало его очень похожим на Ши. Темные твари возникали перед ними, и летели эльфийские стрелы, разящие страшным светом.«Нам не годится здесь быть», — с отчаянием подумала она и тут же взяла себя в руки, вспомнив Лиэслиа и доброту его глаз. Она почувствовала, как окрепла ее рука, как молодое деревце — пусть листьев на нем осталось мало, но оно было живо, даря ей тепло и жизнь.«Найди их, — послышался голос в ее сердце, журчащий, как вода. — О держись, держись, держись, сокровище, на моей спине, темные воды, темные пути — фиатас не боятся их».Она боялась, боялась всем земным страхом за оставшихся любимых, за последний свет и последнюю красоту, за тот крохотный отряд, что остался стоять во тьме где-то позади них. «Домой, — думала она, вспоминая их лица. — Домой, домой, домой».И брат ее был рядом с ней. Он лучился светом, как и она, и эльфийские дары испускали сияние.
В руке его был меч дроу — тусклое отравленное серебро. Его соратники окружили рощу тьмой, холодной от ненависти.— Я не стану сражаться с вами, — промолвил Далъет, — ни с тем, ни с другим. Это уже ничего не принесет, разве что новые раны. Сдавайтесь, брат и сестра.Лиэслиа напряженно наблюдал за каждым его движением; а за их спинами кружили две лошади, погрохатывая громом, очерчивая круг вокруг того, что осталось от Элда, и защищая Арафель.Арафель, как могла, встала на ноги. Но круг все сужался, и чернела трава.— Лиэслиа, — сказала она, и рукоять меча прикоснулась к его руке. Он взял его, поднял, и лезвие засияло на фоне тьмы.— Мы уже занимались этим, — напомнил ему Далъет.— Не достаточно хорошо, — откликнулся Лиэслиа.И новые стрелы травы полегли, словно выжженные. Умер цветок. Дроу приближался во всполохах тусклого света. Клинки взвились и скрестились, вспыхивая при выпадах и обманчивых движениях, которые делали тот и другой.Быстрей и еще быстрее. Граница зелени застыла. Они сражались на этой границе, которую Лиэслиа мог перейти, а дроу не мог; и ветер дул все сильнее, и холод все нарастал. Он услышал, как его окликают по имени, услышал голос дракона.— Берегись! — закричала Арафель.И граница тут же подалась — трава почернела, умер еще один цветок и рассыпался в прах: Далъет сделал выпад, и Лиэслиа поднял руку, встречая острие — ведь он был без доспехов. Лезвие проникло внутрь, ледяное и отравленное. Но и его лунный меч нащупал брешь в доспехах и, войдя в плоть, повернулся в ране.— Брат! — взвыло то, что было Донкадом.И погибло. Дроу еще помедлил, тая — прекрасное холодное лицо, вой и последнее содроганье. Зазвучали рога — то были новые всадники; и дроу кинулся отступать, туда, в сторону Дун Гола.Деревья померкли, но мгла еще сохранялась. Всадники окружили их; и у двоих, что ехали на фиатас, на двух жеребцах, черных и гладких, волосы горели, как солнечный восход. Загремел гром; эльфийские кони заржали, приплясывая на месте, и рощи осветились светом.— Арафель! — вскричал Ниеракт, спрыгивая на землю. — Лиэслиа!И тогда он увидел его рану, холод, пронзивший его руку, почувствовал, как вместе с темным потоком крови из него вытекают силы. Покачиваясь, Лиэслиа встал на ноги, и друзья окружили его; перед ним была Арафель — после стольких веков он видел ее перед собой.«Стойте, — донесся из-под земли голос, ласкающий и соблазняющий шепот. — О, останьтесь, Вина Ши. Не уходите».— Не слушай, — сказал Ниеракт. — Ладьи ждут нас, Аовель. Ему не убедить нас. Пойдем. Здесь больше нечего делать.— Нечего делать, — повторил Лиэслиа. И он посмотрел на нее — за ней стояли века надежды и ожидания, но что-то в камне замутнило ее образ. Она словно померкла от печали, и кровь окрасила ее тьмой — в глазах ее стояла скорбь, а камень разрывался от боли.— Вы поймете, — сказала она. — Вы бы поняли.— Торопись! — вскричал Ниеракт.— Нет, — ответила Арафель.— Держаться за это? — спросил Лиэслиа. — О Аовель, довольно.— Но здесь остались люди, — сказала она, — если мы бросим этот мир на произвол судьбы, мы оставим их на милость червяка. У нас есть оружие. Мы не обречены… О, братья, неужто мы ничему не научились? То, что происходит здесь, очень важно.— Если мы возьмемся за это, — сказала Лиадран, — о Арафель, это опасно…— Очень важно, — повторил Лиэслиа. Он все еще держал в руках сломанный меч, слышал дракона и чувствовал, как холод поднимается вверх. Он прикоснулся к камню — остальные были их лишены. — Я помню. Я помню Кер Ри, прежде чем он стал Дун Голом. Мы создали и то, и другое. Лично я… я с Арафелью.— И не один, — сказала Лиадран, спрыгивая с лошади.— Нет, не один, — промолвил Ниеракт — и остальные спешились, вставляя стрелы в свои луки.И так заняв круговую оборону, они застыли в ожидании, пока до них не донеслась его поступь, пока они не ощутили трепетанье воздуха. Арафель стояла с ними, натягивая тетиву с последней своей стрелой.— Не вмешивайся, — сказал Лиэслиа, стоявший рядом. — Ты — его главная цель.Она ничего не ответила.«Глупо, — сказал червяк. — К чему эта борьба? Вы же видели, мир стал иным по сравнению с тем, чем он был. Неужто вы хотите вернуть, что было прежде? Мы можем переделать его. Он может стать тем, чем мы захотим».Затем наступил холод, и потекло немереное время, когда все застыло. И вот он был уже с ними — они даже не заметили — явился, сияя, как бронза и золото, словно солнце взошло во тьме, отражаясь от его чешуи. Его крылья разогнали мглу, и огонь пронизал их жилы. Но страшней всего были его глаза — глаза, лишенные цвета. Они стремились рассмотреть, какого они были цвета, но цвета там не было вовсе никакого.«Ни к чему оружие, — сказал Найер Скейяк. — Ни к чему борьба. Листья вырастут снова, и озера станут чистыми — все будет так, как вы пожелаете».И тетива расслабилась, и луки разогнулись. Застыли Ши потерянно и изумленно.И последняя зелень исчезла.
Мев держала в руке свой дар — он горел, он хранил тепло даже тогда, когда все пропало, и эквиски замерли, задрожав, завороженные, как и эльфы. Он нависал, этот кошмарный зверь — он жаждал их, и то, что они имели с Келли теперь удерживало их.— Нет! — промолвила она.И еще громче воскликнул Келли:— Нет!И одна Ши шевельнулась. То была Арафель: она упала на колено, натянула свой лук — он изогнулся и дрогнул.Дракон ринулся вперед, и стрела вонзилась в его леденящий глаз. Он взвыл, бросился назад, и крылья его подняли бурю и ураган.А он все поднимался, теперь уже как тень, как струйка дыма; и, вертясь на месте, он скрылся куда-то за холмы. Вздрогнула земля, и наступила тишина.А потом мир начал распадаться — и ветры разносили обрывки света и тьмы.
На берегах Эшберна, на песчаном холме царила тишина, тишина в разгар битвы — враг еще раз был отброшен назад.Смерть снова была здесь. Бранвин видела ее. Ризи объяснил ей, кто это такая — темная союзница, то приходившая, то уходившая прочь: и Бранвин увидела привидения и прочие ужасы. Тут были твари рогатые, как олени, и с медвежьими клыками, и с волчьими глазами — пострашнее любого врага. Она укрылась за стеной щитов, за спинами людей, которых любила, в той крупице мира, что была еще оставлена ей. В воздухе летали стрелы, и щиты сотрясались от их ударов.И вдруг настала тишина, словно мир затаил дыхание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60