море тепла и света — они считали это самым важным.— Пожалуйста, — сказал Киран и указал ей место во главе накрытого стола. — Добро пожаловать.И она полностью ступила в этот зал, гостьей в Кер Велл, в эту маленькую и душную трапезную. Она огляделась и посмотрела на предложенное место.— Ты удивил меня, — чистосердечно промолвила она и взглянула на закрытые двери трапезной. Вдоль стены полыхали факелы, на столе трепетали свечи, в камине жарко горел огонь. Умиравшие на столе ветви благоухали безмолвной болью.— Мы сами будем прислуживать тебе, — тихо сказал Киран, — или те, кому я доверяю, как братьям. Они знают о тебе. И готовы сделать все по первому моему слову, нет, не готовы, горят желанием. Сами не свои. Но я не знал, согласишься ли ты.— Я никогда не гостила у людей, — с сомнением промолвила Арафель, глядя на него и Бранвин, и тогда от любви к этому человеку странные чувства охватили ее — отчаяние и воспоминания о том, как когда-то было — о светящихся рощах, о песнопениях и плясках.— А музыка будет? — робко спросила она и добавила, томимая сердечной мукой: — А детей мне можно будет увидеть? А потом мы поговорим. Время бесед наступит потом.Бранвин тревожно сжала руку Кирана, но глаза того лучились гордостью.— Позови их, — сказал он Бранвин. — Пусть спустятся вниз, — и сам поспешил к двери. — Барк, — крикнул он, — иди сюда и позови Леннона, Роана и Шихана.— Мурна! — вскричала Бранвин у другой лестницы. — Мурна, возьми Келли и Мев и спустись с ними вниз!Арафель замерла, чувствуя страх от этих множившихся имен. Когда-то она была в этом зале в окружении многих людей. Но сейчас было сейчас, и как ни казалось ей это место странным и грубым от блеска огней и запаха смерти, она заставляла себя быть спокойной и ждала, стоя там, где они хотели, чудес от них таких же, каким сама была для них.И загремели ступени от топота ног: сначала Мурна — такое имя носила худая костлявая женщина, лишенная цвета, а рядом — мальчик и девочка, как восход и закат, остановились на ступеньке и открыли рты от удивления, ибо Арафель явилась не в сером залатанном плаще, как они видели ее, но в серебре и эльфийских драгоценностях.Затем вошли воины, и первый по почестям — арфист, держа арфу в руках, он склонился перед ней на колено: Леннон звали его — и она вспомнила другого арфиста Кер Велла, взглянув в его иссохшее лицо. Так и тот бы постарел — мысль ужалила ее и наполнила сердце печалью.— Я видел тебя, госпожа, когда ты спасла Кер Велл, — промолвил арфист. — Я помню. Я был здесь. Жаль лишь, что я это плохо помню. Я пытался сложить песню об этом… но она никогда не получалась такой, как я хотел.Голос его пресекся, и он лишь смотрел изумленно, пока Киран нежно не взял его за руку и не отвел в сторону. Она искала знакомые лица. Но Мередифь и Эвальд умерли, и их не было здесь. «Умерли, конечно же, умерли, — вдруг поняла она, — как умирают люди». Госпожа Смерть собирает не только деревья и так незаметно, что уход их почти неощутим. Арафель окружали совсем незнакомые лица. И большая их часть уже была отмечена временем.— Барк, — назвал Киран высокого, с проседью рыжеволосого воина. — Сын Скаги. И Донал, его двоюродный брат. Мои правая и левая рука, столь я ценю их. Ризи — сын Дру. Роан. Шихан, — последний был старик, старейший из всех них.— В тот день я ехал по полю вслед за моим господином Кираном, — трясущимися от напряжения губами промолвил этот бывалый воин. — Когда ты пришла… — и голос его увяз в прерывистых слезах, распространявших нечто, напоминавшее эльфийское тепло, и она невольно была тронута ими.— Да, — ласково откликнулась она, не помня этого человека и гадая, какое у него было тогда лицо. Эти перемены в людях вселяли в нее отчаяние. Она взглянула на детей, которых обнимала Бранвин, и прочла в них также перемены, происходящие с неумолимой скоростью.— Ты сядешь? — спросил ее Киран, возвращая к действительности, и она опустилась в приготовленное для нее кресло перед серебряными блюдами и гибельным пламенем.— Нам тоже можно сесть за стол? — взволнованно спросил Келли и, получив утвердительный кивок отца, зардевшись, обнял сестру и мать. И все пришло в движение: вносились лавы и новые блюда, и с облегчением и шумом все принялись рассаживаться по местам.Зазвучали первые робкие звуки арфы, чисто и нежно, и воцарилась тишина, умолкли даже дети. И арфист заиграл, заиграл для нее, песни веселые и светлые. А затем была трапеза. Мурна все взяла на себя, проявляя особое внимание к гостье — подносила Арафели вино и медовые лепешки и фрукты, когда та отказывалась от другой еды.Арафель не знала, сколь человеческими были эти подношения, но на вкус они были сладки, а вино, хоть и горчило, было приятно пить. Все ели в такой гробовой тишине, что стук чаши казался громом, а мышиные шажки Мурны гремели тяжелой поступью. Даже дети были серьезны и молчаливы, но глаза их впитывали все.— К чему такая тишина? — горестно воскликнул Киран.— Значит нам можно говорить? — вскричал Келли высоким чистым голосом, от которого у Арафели перехватило дух. Она рассмеялась, и смех ее подхватили сначала Мев, а затем и Донал.— Да, — промолвил Киран, — мы можем говорить.— Может, арфист споет нам песни, чтобы на душе у нас стало светло, — предложила Арафель.Это обрадовало арфиста, который снова взял арфу, и вскоре дети хлопали в ладоши, и домочадцы с трудом могли усидеть на местах; последним из всех засмеялся даже суровый рыжеволосый Барк. Песня напомнила старому Шихану сказку, которую он рассказал искусно и складно, и снова принесли вина, и Арафель, странно робея от быстротечности всего, поведала эльфийское предание и приуныла, когда ответом ей стали лишь молчаливые взоры.— Ах! — выдохнула Мурна, и все вздохнули, и Арафель увидела, что все довольны и даже более чем довольны, что глаза их искрятся, а арфист утирает слезы.— Расскажи еще, — попросила Мев.Бесценное настало время — время мира и покоя. Но юный голосок хотел его нарушить.— Нет, — сказала Арафель, внезапно ощутив прошедшие часы, увидев, как осели свечи в подсвечниках, услышав, как раскололось сгоревшее полено в очаге, заметив, как погас один из факелов, обрушившись на плиты пола целым звездопадом искр. — Нет, теперь мы должны заняться вашими делами. Может, ты мне расскажешь, — повернулась она к Кирану, — как шли у вас дела с тех пор, как я была здесь в последний раз.— О, хорошо, — откликнулся Киран. — Земля не подводила нас. И мои кони — моя конюшня процветает.— А мир? Мир есть у вас?И воины встрепенулись.— Король постановил быть миру, — сказал Киран. — И, как могу, я храню его.— Ах так, — промолвила она.— Наверное, детям пора в постель, — сказал Киран.— Нет, — ответила Арафель; и Мев и Келли, чьи глаза сразу потухли, снова расцвели и чуть не подскочили на своих местах. — Потерпи, — сказала Арафель Бранвин, чей взгляд блуждал от старого Шихана к замершей Мурне. Волосы той растрепались и прядями упали на худое лицо, раскрасневшееся от беготни туда и сюда. Она ни разу так и не присела. Сейчас она держала кувшин с вином и даже позабыла об этом, несмотря на его тяжесть. Все замерли: и Роан, поставленный на стражу к дверям, но позванный ею к столу за широкую улыбку, и Донал, светловолосый красавец, младше всех остальных, и темный Ризи с тихим и мудрым взглядом, и Барк, сын Скаги, столь похожий на своего отца.— Годы Шихана простираются далеко назад, — промолвила Арафель, — и в них своя слава; годы Мев и Келли тянутся дальше всех вперед, и как разбросает время этих людей, никому не дано знать, кроме меня. А потому к детям я обращаюсь так же, как к остальным. И пусть они услышат мой совет, ибо я не знаю, когда вернусь сюда в следующий раз.И тревога охватила всех, за исключением детей, и больше всех Кирана, но никто не проронил ни слова.— За все годы Кер Велла, — продолжила она, — лишь люди приходили в Элд, и никогда еще Ши не гостили у них. Но сегодня вы пробудили старые воспоминания. Вы напомнили мне о почти забытых мною временах. С вами благословение Ши: ваш шаг по палым листьям будет легок, и путь не будет плутать в лесу, и глаза ваши будут видеть истину, там где взор других замутнится, и так на все времена. Элд не будет таять для вас. Все, что увидите, будете видеть в истинном свете. Это мой дар. И еще один я дам Мев и Келли… Пойдите сюда, — промолвила она, заметив, что дети мнутся в нерешительности, и они извинились и подошли к ней во главу стола, глядя на нее такими огромными, как у оленят, глазами.— Вот, — сказала она и разжала ладонь, положив на стол что-то похожее на солнечных зайчиков, но свет поблек, и остались лежать два листа, скорее серебряных, чем зеленых. — На память, — сказала она, — на память об истинном Элде. Это с самых юных моих деревьев. Держите их при себе, и они никогда не завянут. Вы никогда еще не видали настоящих деревьев, и я не могу отвести вас туда. А как бы хотела. Но они станут вам надеждой в безнадежности и истинным видением, когда меркнет взор. А еще на них лежат чары обретения дома. И для недавних потеряшек это самый подходящий дар.В смущении и изумлении дети взяли в руки по листу.— Мама! — воскликнула Мев, показывая матери свой.— Госпожа, — приглушенно промолвил Келли и, взглянув на свой, понес показать его отцу.— Я видел эти деревья, — тихо промолвил Киран.Келли сел рядом с отцом, и Киран жарко обнял его, прижимая к себе это ценнейшее из сокровищ, подаренных ему временем, как и Бранвин прижимала к себе Мев. Друзья и домочадцы, собравшиеся в зале стояли крепостью против ночи, против теней, против всех бед мира. И все же в глазах Кирана таилось знание, и все словно видели эти тени за стенами замка.— Ты говоришь так, словно собираешься идти, — промолвил он. — И все же тебя привело сюда какое-то дело. Могу я спросить о нем?— Не надо.Она провела пальцем по краю чаши и взглянула на Мурну, которая бросилась наполнять ее. И ее движения странно тронули Арафель, как и искренность карих человеческих глаз, угадывавших чужую нужду. Она благословила и Мурну, одарив ту своей милостью, когда кувшин коснулся чаши, и тут же забыла о ней, как забывала о поверженном дереве в цвету… воистину ее мысли блуждали и кружили, и вновь возвращались к детям, а от детей к Барку, который смотрел на нее не мигая, на что был способен редкий человек. Он боялся, и она это видела. Верность и страх его простирались далеко в темное будущее. Дрожь охватила ее — совершенно не свойственная ей слабость. Она перевела взгляд на Донала, чья душа была прозрачнее всех, и на Ризи, в ком хоронился мрак, но такой же, как в эльфах, и наконец на Кирана, к чьему постаревшему виду она никак не могла привыкнуть.— Я буду открыта, — сказала она. — Рядом с вами ходит беда. Я не могу сказать, какая, ибо я просто не знаю. Когда-то я говорила тебе о равновесии вещей, теперь оно нарушено. Мев и Келли повстречали лишь случайного путника в твоих землях и не стали причинять ему вреда. Он и не заслуживал этого. Но есть вещи и пострашнее. Ты их не знаешь. Но часть Элда погрузилась во тьму, и сам Элд стал шире и темнее, чем прежде. Проснулось то, что спало. Я стояла на страже и сдерживала их, ты понимаешь, о, господин людей? И так я стерегла все это и впредь буду стеречь. Вы — моя слабость и моя сила, вы, Кер Велл, этот круг света от очага, горящего во тьме. А тьма сгущается. И скоро грянет ночь. Молитесь, чтобы за нею наступил рассвет.И полено рассыпалось угольями в очаге. И дети вздрогнули, и вскрикнула Бранвин. Огонь взметнулся, и тени заплясали и опали. И все неловко поежились на своих местах.— Война? — спросил Барк хриплым грубым голосом. — Ты говоришь о войне? С Ан Бегом?— Война, — она приложила руку к камню у своего сердца и почувствовала, как трудно ей оставаться здесь. Все вдруг показалось ей нереальным, словно серая паутина была наброшена на лик истины. А потом снова все встало на свои места. — Я уже спрашивала вас. Имеете ли вы мир?— С Ан Бегом и Кер Давом? — переспросил Киран. — Дурной мир, но такова воля короля.Она неопределенно указала рукой на запад.— Там нет света.— Там правит король, — ответил Киран. — Он — господин Дун-на-Хейвина.— А Кер Донн?— Свободен.— На западе нет света — я говорю. Следите за своими пределами.— В Кер Донне правит мой брат.— Я уже сказала то, что сказала. И война слишком простое слово.— Король не обращает внимания на Кер Велл, — внезапно промолвила Бранвин. — Мы не в чести. Мы верны ему, как немногие даже из тех, кто сражался за него у наших стен. Что до Кер Донна…— Он — мой брат, — оборвал ее Киран.На мгновение мелькнула тень, и Арафель вздрогнула, заморгав от света огней. И снова она прикоснулась к камню и пробудила напевы, звучавшие в этих стенах много лет тому назад. Они звучали вовсю даже сейчас. Арфа была разбита, но музыка продолжала звучать. Она встала, и в смущении все поднялись вслед за Кираном, и тот протянул руку, моля ее еще остаться. Она с трудом поборола объявший ее холод. Все более черная тоска наваливалась на нее, и она сопротивлялась ей, как всякому оружию мрака.— Проводи меня, — сказала она Кирану, — недалеко, до наружного зала.Он предложил ей руку, вероятно, смущенный, ибо места никогда ничего не значили для нее. Но иные пути были опасны, и она избрала дорогу людей, пройдя в деревянную дверь вместе с Кираном.— Закрой дверь, — сказала она, когда они вышли в зал перед лестницей. — То, что я скажу сейчас, предназначено лишь для твоих ушей. И что ты скажешь им потом, выберешь сам.Он послушался ее, господин Кер Велла, и снова повернулся к ней лицом. Одинокий затухающий факел разбрасывал тени вокруг, обостряя черты лица Кирана. Он выглядел старым и изможденным, страшно изможденным.— Что ты хочешь? — спросил он.— Ты понятливее их. Ты знаешь, что вырвалось на свободу. И я скажу тебе, что нижние пределы Аргиада покрыла тень, заволокла она и холмы. Деревья выступают из нее, но вид их необычен и смутен, и неуютен. В них нет утешения. Скажи мне правду, открой свое сердце: не чувствуешь ли ты признаков беды? Спокойно ли ты ездишь по этой земле?— Ты знаешь, что нет.— Я мало что знаю о людях. Скажи мне правду:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60