Да что далеко ходить за примерами, не далее как сегодня утром я упала с лошади, хорошо, все обошлось. Так что умереть человек может в любой момент, а своей смертью я осчастливлю Гийома, чего мне страшно не хочется. Вот я и прошу вас как можно скорее подготовить мне на подпись документ, завещание, составленное по всем правилам, к которому никакой суд не придерётся, и я надеялась, именно вы подскажете, кому лучше завещать все моё имущество. Детским домам Польши? Церкви? Каким-то властям на благотворительные цели?
— Только не властям, только не властям! — вскинулся юрист. — Вот тогда у пани точно будут основания опасаться за собственную жизнь! То есть, того… я хотел сказать, может, и впрямь какой больнице оставить? Но при желании и у больницы можно отсудить. Пожалуй, лучше всего подойдёт костёл. У того из горла ничего не выдерешь, это сила! А если кто и решится судиться с костёлом, вызовет возмущение общественности.
— Вот и прекрасно! Отпишем все костёлу!
На том и порешили. Поверенный уехал, я же могла заняться другими делами, ибо тут же позвонил Гастон.
Не перебивая, слушала я взволнованный любимый голос. Только что он вернулся в офис, тут видит — на столе бумажка с моими телефонами, наконец он может связаться со мной! Почему я не позвонила сразу, как приехала, он так смертельно беспокоится, а я исчезаю на три дня и обо мне ни слуху ни духу, и пани Ленская тоже, и тоже позвонить мне не может. Никто не может, нет в Париже номеров моих телефонов, ну не безобразие ли? Он меня любит, так любит, что и сказать не может, и ничего с этим не поделаешь. И я ему нужна, живая и прелестная, и чтобы была рядом!
Просто взрыв эмоций, что совсем не свойственно моему Гастону. Похоже, ему пришлось действительно пережить беспокойные дни, он просто не владел собой. А я упоённо слушала не перебивая и готова была так слушать всю оставшуюся жизнь. Он сам спохватился.
— Ох, извини, дорогая, не даю тебе слова сказать. Так что же с тобой происходило?
— Можешь продолжать, я не в обиде! Слышать твой голос — какое счастье! Но ты же знаешь, нам меняли номера телефонов…
— Знаю, я пытался через справочную дозвониться — не вышло, да и другие твои друзья тоже пробовали…
— Теперь все в порядке, мобильный телефон тоже действует, Роман постарался. Запиши номер… ах, да, я уже сказала твоему сотруднику.
— Твой Роман — брильянт чистой воды! — отозвался Гастон. — Да, кстати, до меня лишь теперь дошло, что я при обручении не подарил тебе кольца…
— Надеюсь, ещё ничего не потеряно? — кокетливо поинтересовалась я, просто физически ощущая, как с меня, точно вода с толстой гусыни, бесследно сплывают все заботы и проблемы.
Пообещав дать номера моих телефонов всем жаждущим в Париже и несчётное число раз заверив в своей любви, Гастон наконец отключился.
Теперь я была совсем другим человеком. И я ещё сомневалась, в каком веке хотела бы жить!
Да куда же я без телефонов? Писала бы письма, слала телеграммы, в нетерпении ждала ответа, все нервы себе испортила ожиданием и не услышала бы голоса любимого человека!
Наступил вечер, но мне спать не хотелось. В доме я была одна. Зузя ушла домой, Сивинские тоже. В окно виднелся их маленький одноэтажный домик, где, кстати, в мансарде поселился и Роман. Вспомнила: он показал мне звонок к нему в мансарду, в случае чего могу вызвать в любую минуту. Пока же мне не хотелось вызывать ни его, ни других. Осмотрю-ка на свободе дом, надо же мне с ним познакомиться. Никто не застукает, не удивится…
Первый раз в жизни оказалась я одна в собственном доме, без прислуги. Ни одной живой души, вот разве что кошка.
И я двинулась на обход.
Мой дом мне понравился. Небольшой, кроме кухни — всего девять комнат, не считая, разумеется, ванных, гардеробных и прочих служебных помещений. Две комнаты для гостей наверху. В гостиной на стене висели портреты моих предков, в том числе и родителей, что показалось мне совершенно нормальным явлением. В спальне я растроганно погладила любимый секретер из моего кабинета в поместье Секерки, с которым я рассталась только сегодня утром, отправляясь на прогулку верхом.
Странно — сам дворец бесследно исчез, разрушен, сгорел, разобран? А портреты и секретер сохранились, надо же!
Внимательно оглядела я библиотеку, битком набитую книгами и подписками газет и журналов. Вот что мне пригодится, ох, сколько времени придётся здесь провести, знакомясь с новыми временами! Ведь в Трувиле я и десятой части о них не узнала, до того ли мне было там? А здесь, у себя, в тишине и спокойствии, не торопясь ознакомлюсь с историей человечества, разделяющей мои времена, восьмидесятые годы прошлого столетия и новые, в преддверии наступления двадцать первого века.
И, не откладывая дела в долгий ящик, я тут же погрузилась в чтение. Ни о каких утренних прогулках уже не могло быть и речи, ведь читала я до четырех утра.
* * *
— Ну, дитя моё, наконец-то я тебя слышу! — кричала пани Ленская. — Твой Гастон дал мне номер твоего телефона, а мне столько надо тебе сказать! И очень важное! Алло! Ты меня слышишь?
Хорошо, что я уже успела не только проснуться, но и умыться, и даже выпить утренний кофе, хотя никто мне его в постель не подал. Ничего, главное, Сивинская его сварила, не графья… то есть, как раз графиня, но я не считала зазорным спуститься к завтраку. А сейчас Зузя наверху приводила в порядок спальню, Роман во дворе мыл машину, Сивинская крутилась на кухне, а Сивинский — я с любопытством его разглядывала — копался в саду. Не отрываясь от кофе, я держала у уха трубку мобильного телефона.
— Слышу, пани Патриция, хорошо слышу вас, — обрадованно отозвалась я. — И сама собиралась вам позвонить после завтрака.
— Уже не собирайся, я сама звоню. Первое и самое главное! Слышишь? Арман Гийом исчез! 'Нет его в Париже! Слушай, у тебя все в порядке?
— В полнейшем!
— Это хорошо. Но учти — Арман Гийом исчез!
Я чуть не захлебнулась кофе. Надо же, после разговора с Гастоном напрочь позабыла об Армане. Возможно, самоуспокоилась ещё и после наших переговоров с паном Юркевичем. Так или иначе, только теперь вспомнила о существовании Армана Гийома и о грозящей мне опасности.
— Исчез? — прокашлялась я. — И что?
— И это мне очень не нравится! — веско прокричала старушка. — Говорят — уехал, но никто не знает куда. Слушай, ты уже написала завещание в пользу церкви?
— Сегодня в два часа подписываю его. Вчера обо всем договорилась с нотариусом.
— В таком случае прошу тебя до двух часов соблюдать особую, сверхвысокую осторожность! У меня очень нехорошее подозрение… предчувствие, что этот негодяй поехал к тебе! А насколько я знаю, к тебе очень просто попасть, там, небось, ничего не изменилось? Прямо с автострады к тебе ведёт дорога, так ведь? Поворот вправо?
— Да, к моему дому ведёт от шоссе прямая дорога, вот только надо вовремя съехать с краковского шоссе на варшавское, — вспомнилось мне.
— Ты на всякий случай выгляни в окно, не крутится ли там где-нибудь этот мерзавец!
— Ладно, сейчас погляжу.
— К нотариусу ты едешь или он к тебе?
Поглядев на часы, я ответила:
— Я к нему! Через полтора часа.
— Так лучше не ждать и ехать немедленно! — командовала старушка. — В случае чего посидишь в Варшаве в кафе. Не буду больше задерживать тебя, поезжай немедленно!
— Но вы уверены, что Арман Гийом именно ко мне…
— Может, и на Северный полюс, но я в этом сомневаюсь. На всякий случай советую тебе поостеречься и бежать из дома. Роман у тебя под рукой?
— Да, машину во дворе моет.
— Так скажи ему о том, что я тебе только что посоветовала. У него побольше мозгов, чем у тебя. И марш к нотариусу!
Этим приказом пани Ленская закончила разговор и отключилась, оставив меня в большой растерянности.
Езус-Мария, неужели я так никогда и не избавлюсь от этого Гийома?
И на всякий случай решила последовать хорошему совету: заодно в оставшееся время ознакомиться с современной Варшавой. Роман провёз меня по важнейшим трассам, кое-что я узнавала, кое-что было для меня совершенной новостью. Вот, например, возносящаяся в небо в самом центре города ни на что не похожая грандиозная постройка из серого камня с башенками и украшениями. Роман пояснил — самое знаменитое здание в Польше, так называемый Дворец Культуры, который Россия подарила нам пятьдесят лет тому назад.
Совершив весьма поучительную экскурсию по столице, я подписала наконец проклятое завещание. Оригинал его остался на хранение у нотариуса, а с собой я прихватила копию. С большим облегчением и нагрузившись покупками я вернулась домой.
Меня удивило, что ко мне не приехал никто из гостей. В прошлом веке, помню, не успела я вернуться из Парижа, как съехались все окрестные помещики, а сейчас — ни души. Роман пояснил: теперь помещиков нет, люди работают, разъезжать по гостям некогда, особенно к нам, Секерки как-никак на отшибе, хотя и совсем под Варшавой. А мне посоветовал покопаться в своём блокноте.
Правда, опять о нем забыла. Схватила и принялась перелистывать. Замелькали знакомые фамилии: Порайские, Вонсовичи, Бужицкие, Танские. Значит, за прошедшие десятилетия не все рода повымерли. Как бы пригодилась мне сейчас какая-нибудь знакомая сплетница, от которой я смогла бы узнать какие-нибудь современные новости!
Подумала, подумала и позвонила Монике Танской. Прежнюю пани Танскую звали Кларой, это, должно быть, какая-то правнучка, значит, по мужской линии, раз фамилия сохранилась.
— Говорит Катажина Лихницкая, — представилась я, услышав женский голос и не зная ещё с кем говорю.
В ответ раздалось радостное:
— Каська! Ну, знаешь!.. Наконец-то появилась! Куда ты запропастилась? Уехала всего на неделю, а пропала на месяц! Когда вернулась?
— Вчера! — растерявшись от такого натиска, ответила я. — Так получилось. Но приехала и, видишь, звоню.
— Нам надо немедленно увидеться! Приезжай ко мне! Хотя нет, лучше я к тебе, у меня не дадут поговорить. А новые парижские тряпки привезла?
— Самую малость, что кот наплакал. Очень хорошо, когда приедешь?
— Сегодня не получится, а вот завтра… Ладно? Часов в пять, сбегу с работы.
— Прекрасно. Значит, до завтра.
Если я думала, что на этом закончу разговор, то глубоко заблуждалась. Моника Танская, совсем мною не побуждаемая, сама по себе выдала мне кучу информации.
Я узнала, что: у какой-то Аниты новый хахаль, Бужицкие снова стали разводиться, некий Томаш решился-таки приобрести тот, помнишь? участок на Мазурах, Агата наконец-то забеременела, Мажена за месяц похудела на пять с половиной кило, а несовершеннолетняя Вонсовичувна увлеклась наркотиками, а Доминик Вонсович не знает, как спасти дочь. Ага, значит, все названные особы и мне должны быть известны, видно придётся устроить какой-то приём и пригласить их, чтобы заново с ними познакомиться.
Больше я никому звонить не осмелилась, зато позвонили мне.
— Привет, это Михал! — раздалось в трубке. — Слава богу, появилась! Я уж дождаться не мог!
— Привет! — осторожно отозвалась я, не имея ни малейшего понятия, кто такой Михал. — А что?
— Подворачивается выгодное дельце, малость рискованное, так что тебе решать. Зато тираж большой. Загляни завтра, обмозгуем, последний срок!
— Куда заглянуть?
— Как куда? В издательстве все и порешим. Сможешь подскочить?
— Смогу! — заверила я, надеясь, что пан Юркевич или Роман объяснят мне, что это за издательство.
И в самом деле, Роман все знал. Оказалось, я — совладелица книжного издательства и глава совета директоров, причём мой голос решающий. Издательство процветает.
Потом я позвонила пани Ленской, сообщив, что я ещё жива и завещание подписано, у меня на руках копия, а Армана нигде не видать.
— Оправь копию в рамку и повесь на самом видном месте, — посоветовала старая дама. — Так, чтобы сразу бросалась в глаза всем, кто войдёт в твой дом.
Потом, уже успокоенная, она поведала мне о новостях следствия. Отыскались ботинки, наследившие на месте убийства Луизы Лера. Нашли их на помойке у дома Армана, ещё одно доказательство — женщину убил он. Да пани Ленская и не сомневалась в этом, но окончательно проверить сможет лишь через две недели и тогда мне все расскажет. Я не стала торопить её, и без парижского убийства у меня достаточно проблем, не хватало ещё морочить голову паршивцем Арманом.
Да, на скуку пожаловаться я не могла, жизнь била ключом, интересная и разнообразная.
* * *
Что я пережила — пером не описать! Началось все с того, что я опять поехала на прогулку верхом. В специальных брюках для верховой езды и жакетике. Мужское седло — новое, проверенное, в прекрасном состоянии. Роман подставил руку, на которую я опёрлась ногой, влезая на седло, и все выглядело прекрасно.
И вдруг моя Звёздочка понесла! Да так, что я не могла её остановить. И когда перед нами появился уже знакомый бело-зелёный барьер, я запаниковала. Нет, не хочу возвращаться в прошлое! Ни за что на свете! Езус-Мария, сейчас эта норовистая лошадка опять махнёт через барьер в прошлый век и я окажусь там в таком виде! В брюках и жакетике, без Гастона, без телефона, без машины, без ванной, да без всех достижений цивилизации за истёкший век! Без интереснейших книг, зато с целым багажом забот и проблем, окончательно скомпрометированная.
Нет, не хочу! Ни за что!
И решила — если не заверну ошалевшую лошадь, спрыгну с неё, пусть и поломаю руки-ноги, но останусь здесь, пусть одна возвращается в девятнадцатый век.
Однако неимоверными усилиями удалось чуть ли не перед самым барьером свернуть. Вернее, это сделала Звёздочка по собственному желанию. Резко повернула влево и, распластываясь, ринулась по лесной просеке в глубь леса. Обессилев от пережитых волнений, я позволила ей мчаться, куда она хотела. Наконец Звёздочка перешла на рысь, а потом и вовсе встала, поводя боками. Я тоже. То есть боками не поводила, зато пот лился с меня ручьём, сердце отчаянно билось, руки дрожали, когда я заставила её повернуть обратно. С облегчением вздохнула лишь увидев просвечивающий сквозь деревья асфальт дороги.
Домой вернулась благополучно, однако у меня не было возможности передохнуть после пережитого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52