сначала выждала бы, пока весь дом не заснёт…
Я рассуждала вслух, Роман внимательно слушал, кивая.
…дом и заснул, у меня одной долго горел свет, пожалуй, до полуночи. А когда потух, я бы подумала — ну, наконец и она легла спать. Подождав немного, я бы прокралась в спальню, чтобы поджечь кровать со спящей. Окно распахнутое заперла бы, а принесённые с собою какие-то легко вспыхивающие материалы разбросала у постели и подожгла, для виду сбросив на пол свечу.
Роман дополнил мой рассказ:
— Проникнул мерзавец изнутри, снаружи в окно спальни легко не залезешь, под окном никакого дерева нет. И стена гладкая, ни карнизов, ни балкона.
Кивнув, я продолжала душить жертву. Хорошо было бы, убегая, запереть дверь спальни, но запирается она изнутри, а вылезти в окно — сложно. Преступник предпочёл оставить запертым окно, сам вышел в дверь и сбежал. Рассчитывал, видимо, ещё и на то, что спасатели одновременно распахнут дверь и окно, тогда сквозняком раздуло бы сильный огонь, и от меня осталось бы одно воспоминание. Замечательно!
Преступление у меня получилось, но оставалась неясность: каким образом убийца проник в дом? Скорее всего, поднимался снизу, раз панна Цецилия слышала его шаги на лестнице, но ведь в нижнем этаже у нас на ночь всегда запираются все окна и двери. Подумать же на кого-нибудь из дворни я никак не могла.
И опять мы с Романом задумались. Помолчав, он высказал предположение:
— Вы уж не гневайтесь на меня, милостивая пани, однако же может и так случиться, кто из прислуги окно незапертым оставит специально на тот случай, чтобы незаметно ночью вылезть и к полюбовнице смотаться, а потом опять же незаметно возвратиться. Или служанка какая для своего хахаля.
— Ну уж нет! — сердито возразила я. — У меня нет им необходимости притворяться, в открытую могут с хахалями якшаться.
— Милостивая пани изволила малость перепутать времена, — только и сказал Роман, но меня как обухом хватил.
Ещё бы, спятила я, что ли? Так и в открытую? Да их ксёндз всенародно в костёле анафеме предаст, соседи меня осудят, а девка, уличённая в наличии полюбовника, навсегда лишится шансов выйти замуж. Должно быть, на лице у меня появилась растерянность, и Роман поспешил успокоить:
— Ладно, я и на этот счёт порасспрашиваю.
В этот день, в связи с пожаром, мне удалось избежать непрошеных гостей, ибо я встала позже обычного. И по этой же причине припозднилась на утреннюю верховую прогулку с Гастоном.
По всему было видно, что он меня с раннего утра ожидал у шалаша дровосеков, так что на прогулке я изрядно задержалась.
Хватило ума не бросаться сразу на шею любимому, ведь этот Гастон мог счесть меня распутницей какой и дать от ворот поворот. Пришлось умеренно дозировать чувства, а попросту говоря — прибегнуть к извечному кокетству и женскому обольщению. В этом отношении я получила неплохое домашнее воспитание, вот теперь пригодилось. Пригодился, однако, и опыт в этой области, полученный в далёком будущем. Короче, время летело незаметно.
Завязать непринуждённый разговор очень помог ночной пожар, сразу давая простор соображениям и Гастону дополнительный повод тревожиться о моей судьбе. Теперь ясно стало — этот, старосветский Гастон гораздо больше озабочен моей безопасностью, чем тот, из Трувиля. На этот счёт у меня чуть было не вырвалось глупое замечание, да удалось вовремя прикусить язык.
Мы провели вместе несколько восхитительных часов, и я разрешила ему приехать ко мне с визитом к вечернему кофе. Домой вернулась, когда случайные гости, потеряв терпение, убрались восвояси, не дождавшись меня. Раздосадованная их наездом, решила сама нанести им визиты, мимоходом напомнив, что у меня приёмные дни лишь вторники и пятницы.
Утренняя прогулка избавила меня и от встречи с Арманом, который заявился к двенадцати, громко оповещая ожидавших меня соседей-шляхтичей, что он — прямиком от господ Скомпских и что ему назначена аудиенция. Ненавязчиво поинтересовался моим здоровьем. Ничего не подозревающая прислуга простодушно отвечала, что здоровье барыни, должно быть, отменное, потому как легко на лошадь вскочила. Надеюсь, о ночных происшествиях гости мои не много узнали, ибо я строго-настрого запретила дворне болтать о пожаре, притворившись, что больше всего боюсь компрометации, ибо нечаянно всплыл факт моего ночного обжорства.
От пана Юркевича приехал посланец. Вот, пожалуйста, Роман все правильно угадал. Посланец не привёз не только завещания, но даже и его чернового проекта, лишь информировал о новых осложнениях нотариального оформления.
Желая гарантировать сохранность имущества Зоей Яблонской и уберечь её от распутника Янушека, пан Юркевич перебрал все кандидатуры порядочных людей, годных в опекуны, и ни одной не признал достойной. Вспомнил о моем упоминании о церкви и решил дождаться возвращения из Рима знакомого епископа, по словам поверенного — человека достойного. Церковь церковью, считает пан Юркевич, но должно быть и указано какое-то конкретное лицо, а этот епископ вроде подходит. Хотя мой нотариус и в нем сомневается и подумывает, не отписать ли мне наследство французским церковникам. Ох, боюсь, пан Юркевич с его дотошностью оставит моё состояние самому Папе римскому!
Очень рассердили меня все эти препятствия, разве можно медлить, когда вот и минувшей ночью меня могли запросто лишить жизни? И я в гневе села за стол, чтобы собственноручно обо всем этом информировать поверенного и настоятельно требовать скорейшего оформления документа. Даже взяла и сама написала завещание, в котором оставляла Зосе Яблонской сто тысяч, прислуге на всех пятьдесят тысяч, а все остальное, сколько бы там ни оказалось, по подсчётам месье Дэсплена и пана Юркевича — на костёл отписала, исполнителем же назначала Кароля Борковского, мужа Эвелины. Как-то внезапно он пришёл в голову, раньше я о нем не думала. Очень надеюсь, с гулякой Янушеком Бужицким не подружится.
Написав собственноручно это завещание, я призвала подписаться в качестве свидетелей своего управителя Лешека Дронжкевича и случайно завернувшего к нам со свежим мясом торговца Шмуля, которого издавна знала как очень честного человека, к тому же рассудительного и оборотистого, не случайно же сделала его своим арендатором.
Изумлённые тем, что барыня в столь поздний час призывает их подняться к ней в кабинет, оба свидетеля явились незамедлительно и, услышав, что я все имущество оставляю на костёл, подписали без лишних расспросов, хотя и посматривали на меня как-то странно. Последнее обстоятельство ни в чем не уменьшало законной силы завещания, и я, призвав посланца нотариуса, вручила ему вместе с письмами и этот документ, велев отправляться немедленно в путь, хотя уже и смеркалось. Плевать мне, что посланец разбудит пана Юркевича, не будет в другой раз так медлить.
Мои обгоревшие покои прислуга целый день приводила в порядок, так что на ночь я могла вернуться к себе. Тут уже пахло не гарью, а лавандой, воском и моими духами. Вместо обгоревшей кровати принесли бывшее моё супружеское ложе из мужниных покоев, да я утешала себя — недолго мне на нем спать. А супружеское ложе для себя уж я оборудую по-своему, постараюсь, чтобы похоже было на матрасы XX века, без углублений и возвышенностей.
Ах, как мне будет не хватать современной ванны, то есть ванны будущего…
* * *
Наконец хоть одна ночь прошла спокойно, без всяких нежелательных сенсаций. Теперь днём предстояла встреча с Арманом.
Моим свидетелям, Дронжкевичу и Шмулю, я не запретила рассказывать о том, зачем их вызывала к себе, и очень надеюсь, весть о завещанном мною церкви состоянии разойдётся по округе. Во всяком случае, Арман-то непременно вытянет из Шмуля все, что надо.
На этот раз при моей встрече в лесу с Гастоном присутствовал и Роман, хотя маячил лишь в отдалении. Он явно больше верил Шмулю и всерьёз взялся меня охранять, как я его ни убеждала, что, узнав о моем наследнике и сочтя его учреждением солидным, Арман до поры до времени перестанет покушаться на мою жизнь, ну хотя бы до тех пор, пока я не напишу нового завещания. Арман, по словам моего верного слуги, слишком опасен, а вчера он разыскивал меня в лесу и, к счастью, заблудился в просеках. Да, он не так хорошо знал лес, как я.
Зато заловил меня дома. Гастона ко второму завтраку я не пригласила, поскольку договорилась о встрече с Эвелиной, а потом меня ожидало совещание со специалистами-водопроводчиками.
Завтракать мы сели с Эвелиной вдвоём, но тут-то Арман и заявился. Увидев его, Эвелина вопросительно глянула на меня. Я лишь смогла скривиться и отрицательно покачать головой, как Арман уже нахально усаживался за наш стол, громогласно заявляя о своём аппетите. Хорошо, что тут же подъехал и барон Вонсович, якобы возвращаясь с какой-то охоты. Не выдержал, бедняга, ну да оно и к лучшему вышло. К тому же привёз мне в подарок дикую утку. Боюсь, он был удивлён тому, как радостно его приняли, не подозревая, что нужен мне был лишь для того, чтобы после завтрака оставить его вдвоём с Арманом — ведь это так естественно предоставить мужчинам возможность поговорить об охоте! Я же с подругой уединилась в будуаре.
Эвелину потрясли услышанные от меня сенсации, ведь здесь никто и не знал об убийстве Луизы Лера.
— Надо же, в собственной квартире убита! — восклицала Эвелина, удивляясь немного, что я решила ей поведать столь жуткую тайну. В обществе вообще было не принято говорить о таких шокирующих вещах, как связь моего прадеда с экономкой. Она не знала, что главное ещё впереди. — Теперь понятно, почему она не доставила тебе никаких неприятностей, ведь этого можно было ожидать.
— Зато неприятности, причём в неограниченном количестве, доставляет другой субъект. Тот, что сейчас в салоне с паном Вонсовичем обсуждает утиную охоту. И признаюсь тебе, я просто не знаю, как от него избавиться.
Эвелина по привычке собралась было изображать удивление, но вдруг махнула рукой на приличия и горячо заговорила:
— Я и сама заметила, что не нравятся тебе его ухаживания, а такой очень даже способен скомпрометировать женщину. И кажется, он тоже претендовал на наследство после твоего прадедушки?
— Он и сейчас претендует.
— По всему видно — старается получить твою руку. И я сама хотела предупредить тебя, дорогая, что уже пошли разговоры. А когда ты пригласила меня нынче на завтрак, я ехала в большом беспокойстве — боялась: ты хочешь сообщить мне о скором обручении…
— Да, но не с ним же! — вырвалось у меня. У Эвелины ушки на макушке, а соображать она умеет.
— О! Уж не с паном ли де Монпесаком?
Мне уже было нечего терять, и я лихо перла напролом.
— Почему бы и нет?
Эвелина смутилась.
— Но… моя дорогая… я не любительница сплетён, но, боюсь, мой долг тебя предупредить. Говорят, у него определённые… интимные… обязательства перед мадемуазель Русийон… и он с нею обручён…
— Кто это сказал? — гневно вскричала я. — Ты слышала об этом, будучи в Париже? Я, например, ничего там не слышала.
У Эвелины сразу изменилось выражение лица, она словно что-то с себя стряхнула и задумалась.
— А знаешь… в Париже мне тоже никто о таком не говорил.
— А ты с ним во Франции встречалась? Знаешь его давно?
— Ну, ещё бы, с детства, мы дружили семьями и часто встречались. Потом все реже, но в Париже я ничего такого о нем не слыхала. Только здесь, в наших краях, все об этом и говорят. Пани Порайская нацелилась было на него, надеясь пристроить одну из своих «крошек», да потом жаловалась — ах, в наше время никому верить нельзя.
— Ну и не верила бы, — холодно отозвалась я. — Уверена, все эти сплетни о молодом графе здесь распускает господин Гийом. С определённой целью. Оговорить невинного человека — это для него такой пустяк! Ты не заметила, слухи поползли с моим приездом или он начал распускать их заранее?
— Это как-то совпало, — внимательно глядя на меня, рассеянно сказала Эвелина, думая о другом. Да, она не глупа, моя Эвелина, и выводы из наблюдений делать умеет.
— Что на пана Монпесака ты произвела впечатление с первой же встречи, это бы и слепой заметил, — заговорила она задумчиво. — У него и в самом деле было для тебя сообщение? Хотя, зачем об этом спрашивать, достаточно уже одной информации о смерти Луизы Лера. А может, и не только об этом сообщил?
— Да, не только это. Месье Дэсплен не хотел, чтобы пошли сплетни о моем прадеде, царство ему небесное, вот и попросил молодого графа кое-что сообщить мне устно, при встрече. Зачем порочить память покойного?
Эвелине не надо было растолковывать, чем именно порочить память моего покойного прадеда. Хватило упоминания о Луизе Лера…
Эвелина принялась рассуждать вслух:
— Значит, граф приехал действительно с важным сообщением, тут без обмана. В Париже о нем все как наилучшего мнения, репутация у него там безупречная. Мог, конечно, скрывать… и раз я своими глазами видела его на Елисейских полях у коляски мадемуазель де Русийон, но всего один раз, честно говоря.
— Это ещё ни о чем не говорит.
— Возможно. А вот пана Гийома я совсем не знаю. О нем больше может рассказать пани Танская.
— Вот и держался бы за неё! — раздражённо заметила я. — Зачем ко мне приставать?
— Моя дорогая, ну что ты такое говоришь? Во-первых, пан Танский жив-здоров. Во-вторых, насколько я понимаю, вместе с твоей рукой пан Гийом надеется получить все твоё состояние, в придачу к нему теперь ещё и состояние твоего парижского прадеда. Какое может быть сравнение? Повторяю, я его совсем не знаю, но должна признать: красив, бестия! И чувствую своим женским инстинктом — опасен. И тебя совсем не привлекает возможность укротить дикую бестию?
И первая рассмеялась от души, а я с удивлением вдруг заметила в ней большое сходство с Эвой, которую встретила во Франции сто с лишним лет спустя. Истинная праправнучка своей прапрабабки.
Посмеявшись, я решительно заявила:
— Нет, не привлекает. Нисколечко. Не говоря уже о том, что Арман Гийом не моргнув глазом мог бы меня убить, чтобы одному владеть всеми моими богатствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52