За большим камнем я нашел первые губки, но они были настолько плохи, что никуда не годились. Отвратительные на вид, вздувшиеся, в основном черного, с легким оттенком зеленого, цвета, они производили впечатление чего-то гниющего. Какого-то разлагающегося живого организма. Неудивительно, что турки прозвали их Пальцами мертвецов.Я находился под водой около десяти минут и исследовал дно вокруг западной оконечности острова. Обогнув огромный выступ каменной гряды, я впервые в жизни испытал такое сильное потрясение от увиденного. Прямо подо мной разверзлась огромная, глубокая расселина, уходящая в бесконечность. На большом песчаном плато, расположенном поперек залива, я заметил ловца, вокруг которого на дне было столько губок, сколько я еще не видел за всю свою жизнь. Ловец губок был одет в обычный костюм ныряльщика. Воздушный шланг и спасательная веревка, похожие на пуповину, змейками тянулись от него к поверхности воды. Заметив меня, он прервал работу.Я догадался, кто это мог быть, и быстро поплыл через расселину в его сторону. Подплыв достаточно близко, я глянул сквозь лицевое стекло шлема ныряльщика. Это был Киазим Дивальни, турок из городка Килас, расположенного в заливе Керма.Вооруженный конфликт на Кипре стал достоянием прошлого, и лодки турецких ловцов губок можно было снова увидеть в Эгейском море. Неделю назад или немного раньше в районе гавани я встретил Киазима и двух его сыновей, чинивших вышедший из строя компрессор. Весьма важное занятие, так как без него невозможно работать под водой. Поломка компрессора была пустяковой для знающего человека, конечно, а у Моргана к этому были особые способности.Когда Морган закончил работу, потратив день на переборку старого дизельного двигателя на их катере под названием «Сейтан», они осыпали нас словами благодарности, на которые способны только турки, и наше реноме поднялось еще выше, что приятно пощекотало самолюбие моего помощника.Киазим медленно подплыл ко мне, потрогал пустую сетку, висевшую у меня на поясе, затем показал рукой на разбросанные по плато губки, приглашая меня заняться их сбором. Вторично просить не пришлось. Мне никогда еще не попадались такие отличные губки и в таком огромном количестве, поэтому я очень быстро наполнил ими сетку.Киазим также закончил работу, показал мне рукой наверх и, как полагается, четырежды дернул за спасательную веревку, что на языке подводников означало: «Подъем».Наверх я поднялся гораздо раньше него. Мне не нужна была декомпрессия, так как на глубине я пробыл недолго. А вот у Киазима, видимо, дела обстояли иначе. Я совсем не был уверен в том, что он правильно проводил декомпрессию, даже в тех случаях, когда она была необходима. К современным правилам и инструкциям по декомпрессии большинство ловцов губок относились с тем же чувством юмора, что и к ловцам, работавшим под водой в снаряжении с автономными средствами жизнеобеспечения. От кессонной болезни и всех физических недугов они предпочитали пользоваться собственными средствами – зарывали пострадавшего по самую шею в рыхлый песок и давали ему выкурить пару сигарет. Они полагали, что никотин, попавший в кровь, сразу вызывает у человека положительный эффект, что легко объясняет тот факт, почему все турецкие ловцы, с кем мне доводилось встречаться, были отъявленными курильщиками.Я всплыл рядом с «Сейтаном», лодкой странной конструкции, совершенно не изменившейся со стародавних времен. На лодке были установлены выгоревший парус цвета охры и дизельный двигатель, который после ремонта, сделанного Морганом, мог развивать скорость в четыре узла.Яасси, старший сын Киазима, высокий и красивый парень девятнадцати лет, внимательно следил за положением катера. Это было необходимо не только для борьбы с приливом и морским течением, но и для того, чтобы перемещаться вслед за ловцом, работающим на дне. Важно было всегда держать лодку в таком положении, чтобы выхлопные газы от двигателя не попали в воздушный компрессор. Не один ныряльщик погиб от отравления угарным газом из-за несоблюдения этого требования.На лодке ревел компрессор, а Абу, второй сын Киазима, смышленый четырнадцатилетний проказник, выполнял работу помощника ныряльщика, очень важную на судне. Я знал таких помощников, которые были настолько опытны, что могли по спасательной веревке определять, что происходит внизу. А там могло произойти худшее – гибель ныряльщика. Неудивительно, что Абу обладал этим чувством с рождения.Яасси перегнулся через борт и подал мне руку. Поднявшись на лодку, я стянул с себя маску и отвязал раздувшуюся от губок сетку. Поскольку только их отец говорил по-английски, а мой турецкий оставлял желать лучшего, я общался с ними на греческом. Яасси бросил взгляд на губки, взял пару и разочарованно покачал годовой. Они казались вполне нормальными, но он вышвырнул их за борт.– Как ты их различаешь? – спросил я.– Это легко, – пробормотал он в ответ. – По размеру пор.Когда из воды появился отец, Абу назвал глубину его погружения в кулаксах, турецкой мере, равной примерно пяти футам. Я отстегнул акваланг и глотнул воды из огромного керамического кувшина, привязанного веревкой к мачте. Это был сосуд работы греческих или римских мастеров двухтысячелетней давности. На большинстве таких лодок были подобные кувшины. В этих местах, где на дне моря часто встречались остовы затонувших кораблей, можно было без труда найти что-нибудь подобное.Вскоре сыновья подняли Киазима из воды, и я подошел к ним, чтобы помочь. Ловец в обычном для подводных работ снаряжении, только что вышедший из воды, представляет собой неуклюжее существо. На ногах ботинки весом семнадцать с половиной фунтов каждый, а на талии – пояс из свинца весом восемьдесят фунтов.Я открутил лицевой щиток, и Киазим оскалил зубы.– Джек, мой дорогой друг, как ты?Ему было около сорока пяти. Темнокожий, мужественного вида, с широкими черными усами вразлет, хорошо сохранившийся, он мог бы выглядеть гораздо старше своих лет, если учесть специфику его работы.– Сколько же ты времени пробыл под водой, идиот? – спросил я.Абу снял с отца шлем, и тот снова расплылся в улыбке.– Ты опять про свои инструкции. Дай мне лучше закурить. Умру, когда положено.Я подал ему сигарету из маленькой коробочки сандалового дерева, которую протянул мне Яасси. Киазим сделал глубокую затяжку.– Прекрасно. А где твой катер, Джек? Почему не подогнал сюда и не составил нам компанию? Мы вернемся на берег и поедим на пляже. Я давно хочу поговорить с тобой. Надо обсудить один деловой вопрос.– Отлично, займусь губками позже, – сказал я и потянулся за аквалангом.Яасси и Абу помогли мне вновь надеть акваланг, и я снова прыгнул за борт. Они прекрасно ко мне относились, потому что я для них был «далгук» – такой же ловец губок, как и их отец. Киазим в свое время служил в турецкой пехоте и в 1950 году в контингенте вооруженных сил под эгидой Организации Объединенных Наций был направлен в Корею.В то же время там был и я, и это связывало нас обоих. Надо было видеть турецких солдат, когда они только прибыли на фронт. Странные, со свирепыми лицами, в шинелях по щиколотку, вооруженные винтовками устаревшего образца с приткнутыми штыками, они своим видом воскрешали картины Первой мировой войны, но сражались, надо сказать... Все, что я слышал ранее о турецком солдате, было чистой правдой.Он почти два года пробыл в китайском плену, проходил процедуру промывки мозгов, которой подвергались все военнопленные армии союзников. Но с турками у китайцев это не очень-то выходило. Разочаровавшись, они отказались от своей затеи и в конце концов поместили всех пленных турок в одном лагере.Турки крепки, как прибрежные камни, тщетно перекатываемые морскими волнами. Стойкие, неукротимо смелые люди. Самые лучшие друзья и самые страшные враги в мире. * * * Яасси и его младший брат развели на песчаном берегу костер и занялись готовкой, а Морган, чей греческий был так плох, что хуже не бывает, с кружкой вина, зажатой в коленях, взгромоздился на скалу и стал за ними наблюдать.Мы с Киазимом отошли в сторонку и устроились у самой воды с бутылкой араки и коробкой халвы, уникальной турецкой сладостью, которая готовится из меда и орехов, на что Киазим был большой мастак.Стало еще жарче. Перед нами открывался красивый вид на море. Там у самого горизонта неподвижно застыла конгоа, лодка, специально приспособленная для ловли губок с помощью трала.– Ты только посмотри, что они делают, – сердито произнес Киазим. – Шкрябают морское дно и все живое на нем.– С появлением такого оборудования и синтетики на островах скоро станет жить совсем невозможно, – ответил я.Я набрал полный рот араки и поболтал жидкость во рту. Вкус турецкой водки воскрешал мои воспоминания о детстве, когда я сосал анисовые пастилки. Было мне тогда лет восемь.– Я не совсем уверен в этом, Джек, – осторожно заметил Киазим. – У опытного подводника здесь много способов заработать на жизнь.Итак, мы подошли к главному.– Ну, например?– Возьмем хотя бы затонувшие корабли. Любые, начиная с античных времен и кончая подбитыми во время последней войны.Я покачал головой:– Что касается античных времен, то это пустая трата времени. Большую часть этих кораблей уже не найти. Обычно они покрыты толстым слоем песка, и нужен большой опыт, чтобы их обнаружить. А если и найдешь, то столкнешься с проблемой, как их поднять со дна. Это требует и навыков, и специальной техники. Нужны будут специалисты, большие деньги и время. А последнее слово будет за правительством Греции или Турции, которое будет решать судьбу любого предмета, поднятого со дна моря.– Нет, я имел в виду нечто другое. Дело в том, Джек, что на прошлой неделе я нашел корабль неподалеку от острова Синос в Центральном проливе.– Синос? – удивился я. – Я и не знал, что там разрешают работать.С этим островом были связаны воспоминания о событиях, происходивших там во время Второй мировой войны. Всего около двух миль в длину и полмили в ширину, Синос находился у входа в пролив Касос и имел чрезвычайно важное стратегическое значение. Немцы, укрепив старые турецкие фортификационные сооружения, превратили остров в неприступный бастион.– Ты знаешь, какая сейчас ситуация? – оскалился Киазим. – Греция и Турция снова сотрудничают друг с другом, по крайней мере на официальном уровне. Все вдруг стали дружелюбными. Когда мы были у острова, подплыл катер военно-морских сил Греции и нам было сказано, что находиться здесь запрещено, но, когда я упомянул об обнаруженном мною корабле, они стали весьма любезны. Посоветовали мне обратиться в полицейский участок на Киросе за разрешением на продолжение работ.– И ты обратился?– Вечером того же дня я повидался с сержантом Ставру. Он заполнил за меня бланк и отослал его в Афины. Он считает, что у меня хорошие шансы получить оттуда добро.– Во сколько же тебе это обошлось? – спросил я хмуро.– Всего лишь раз угостил его выпивкой в таверне «У Янни». Тем холодным немецким пивом, которое ему больше всего нравится. Он был по-хорошему настроен. – Киазим покачал головой и вздохнул. – Джек, что же с тобой произошло? Ты должен начать опять верить людям.– Я думаю, такой день наступит. Расскажи мне подробнее об этом корабле.– Каботажное судно водоизмещением в три тысячи тонн, которое немцы использовали для перевозки различных грузов на острова. В сорок пятом году, в самом конце войны затонуло под бомбежкой. Обежав бары на Киросе, я навел справки и вышел на человека, служившего на судне. Старик назвался Константиносом. На юге острова у него собственная ферма. Немцы эвакуировались с Синоса, судно уже плыло к материку. У них на борту находился сам руководитель этой операции, какой-то генерал СС или вроде этого. Подумай об этом, Джек. – Он ткнул меня в грудь большим пальцем – признак того, что арака начала действовать. – Представь себе, какая будет добыча. Ты знаешь, какие были нацисты. Там может оказаться все что угодно.– Или ничего. И на какой он глубине?– Двадцать шесть кулаксов. Я точно вымерил. Это сто тридцать футов.Я покачал головой:– Киазим, для этого потребуется хорошее снаряжение и для начала по меньшей мере два водолаза.– Так я себе и представлял.Он оскалился в улыбке и перешел на американизированный английский, которому научился в лагере для военнопленных.– Тебе и мне, беби, улыбнется счастье.Но я не был так уверен. В случае удачи на этом деле можно было бы заработать намного больше, чем на ловле губок. Прошло то время, когда я, прежде чем вовлечься в подобную авантюру, не утруждал себя взвешиванием всех «за» и «против», но теперь для работы под водой я уже был не так хорош. Как я мог объяснить это человеку с железной психикой?– Сегодня во второй половине дня, Джек, я возьму тебя с собой. Пойдем под воду вместе. Все увидишь сам.Он поднес бутылку к губам и сделал большой глоток, арака потекла по его лицу.– Теперь пойдем поедим.Он помог мне подняться, и мы пошли по песчаному берегу в направлении костра. На первое была корба, вероятно самый изысканный рыбный суп на свете. Затем запеченные целиком на раскаленных добела камнях омары и куски рыбы. Лучше бы приготовить не смогли даже в афинском «Хилтоне». Но почему мне не хотелось есть?Взглянув в бинокль, я увидел отвесные скалы Синоса высотой от двухсот до трехсот футов. Были видны огромные бетонные дзоты – мрачное свидетельство немецкой оккупации. Из них хорошо просматривалась любая точка стратегически важного морского пространства. Голые скалы, трава – и ничего больше.– Богом проклятое место, – сказался.Киазим передернул плечами.– Политика – дело для ненормальных, Джек. Я о ней не хочу даже слышать.Он совершенно точно выразил мои мысли. В полумиле от берега мы поставили «Сейтана» на якорь, а «Ласковая Джейн» встала с ним борт в борт, как раз над тем самым местом, где, по словам Киазима, находился затонувший корабль, хотя никакого опознавательного буя здесь не было.Я прислонился к мачте и стал наблюдать за Яасси и Абу, помогавшим отцу надеть подводное снаряжение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30