к тому же некоторые из этих обществ находились за «железным занавесом», и доступ к ним был маловероятен. Некоторые названия звучали интригующе: «Чехословацкий комитет по изучению телепатии, ясновидения и психокинеза», «Секция биоэлектроники польского Коперниковского общества естествоиспытателей». Эти две организации Бишоп решил обязательно посетить. Издатель согласился оплачивать дорожные расходы в счет аванса, что позднее могло неблагоприятно отразиться на авторском гонораре, но Бишоп надеялся, что во многих из этих обществ его примут и устроят как гостя; они были весьма заинтересованы в том, чтобы их деятельность получила признание. Он намеревался объективно изучить эти фонды, общества, объединения и институты — как бы они себя ни называли, — не высказывая своего отношения вплоть до заключительной части книги. Только на последнем этапе ему самому станет ясно, каково его истинное отношение. В каком-то смысле, взявшись за эту работу, он потворствовал себе: ему хотелось как можно больше узнать об аномальном. Начиная свою необычную карьеру исследователя-парапсихолога, он был непреклонно предубежден против мистики в любых проявлениях, но очень быстро понял, что существует огромная разница между тем, что обычно называют «сверхъестественным», и аномальным: первое окутывает мистический туман, тогда как второе — это какая-то неизвестная наука, возможно — наука о сознании, хотя до сих пор никто не может судить об этом с полной определенностью. Бишоп был убежден, что, изучая деятельность этих обществ, он получит более ясное представление о прогрессе, достигнутом в этой относительно новой сфере науки. Интерес публики к этим вопросам вырос невероятно. Молодежь отшатнулась от материализма и пытается найти свой собственный путь к высшим уровням сознания, старшее поколение ищет убежище от окружающего хаоса. Похоже, что для многих традиционная религия перестала служить утешением, ибо молитвы и богослужения действуют далеко не всегда. Фактически большинство людей очень редко испытывает их действие. Где справедливость, где истина? Чем больше совершенствуются средства связи, тем более явной становится несправедливость. Обращаясь к религии, новое поколение видит только придуманный человеком ритуал и лицемерие. Даже история свидетельствует, что стремление к Богу обернулось смертью и страданиями миллионов. Многие заинтересовались новыми культами и маргинальными религиями, вроде наукологии, секты Муна или «Человеческого Храма» (кстати, что явилось истинной причиной их массового самоубийства?). На смену мессиям пришли гуру. Психиатры заменили священников. В конце концов и тех, и других могут заменить парапсихологи.
Растет убеждение, что душа человека глубоко спрятана в каких-то темных тайниках сознания и отнюдь не является невидимой субстанцией, пронизывающей все его существо. Если она там, то ее можно найти, надо только знать, где искать, и создать инструменты, которые позволят ее обнаружить. И наука в своих исследованиях аномального медленно, пока еще очень медленно проникает в эту тайну. Бишоп невольно усмехнулся над незамысловатостью своей логики; Кьюлек наверняка внес бы в его рассуждения существенные поправки, но он чувствовал, что выводы каждого из них будут отличаться незначительно. И отметил про себя: институт Кьюлека — отличное место для начала работы над книгой.
Бишоп трудился до поздней ночи, набрасывая план своего исследования и составляя окончательный список обществ, которые он включит в свою книгу, отмечая местонахождение и конкретные области аномального, которые они разрабатывали. Только около двух часов ночи он отправился в спальню, и сон мгновенно сковал его. Навязчивый кошмар вернулся, и он снова оказался в океане, погружаясь в его манящую черную пучину. Легкие разрывались от давления, руки и ноги коченели и становились совершенно бесполезны, налитое свинцом тело неудержимо влекло вниз. Кто-то поджидал его на дне, но это была не Люси. Сероватое пятно лица постепенно стало отчетливей и оказалось лицом мужчины, вроде бы ему знакомым. Скривив губы в улыбке, он позвал Бишопа по имени. Глаза неестественно выпирали из глазниц, и Бишоп увидел, что в этих глазах нет ничего, кроме зла, засасывающего в их ледяную черноту, бездонную, как океан. По этой кривой усмешке Бишоп внезапно узнал того самого человека, которого он видел в «Бичвуде», — человека, наблюдавшего смерть своих последователей, перед тем как сунуть в рот пистолет. Его губы открылись, обнажив кривые желтые зубы, охранявшие вход во влажную пещеру, где покоился мясистый дрожащий язык, словно гигантский слизняк, готовый обвиться вокруг всякого, кто туда проникнет, и поглотить его. Течение занесло Бишопа туда внутрь, и за его спиной с оглушительным треском сомкнулись челюсти. Он совершенно ослеп и закричал, но мягкий обволакивающий язык облепил его ноги. Он попытался вырваться, но только еще сильнее погрузился в слизь, чувствуя в темноте, как язык обвивается вокруг его тела. Его оглушили собственные крики, но тут появились какие-то фигуры, выплывшие из тоннеля, который был глоткой этого человека. Их лица тоже были ему знакомы — лица тех, кто нашел смерть в «Бичвуде». Среди них был Доминик Киркхоуп. И Линн.
В ее безумных глазах стояли страх и мольба. Ее губы шевелились, складывая слова, и то были крики о помощи. Она взывала к нему. Она умоляла: «Помоги!»
Но он не мог: язык давил на него, облепляя голову и плечи, удушая клейкой слюной, вминая в мясистую плоть. Пока не произошел взрыв. И Бишоп превратился в пулю, летящую сквозь мозг этого человека. Внезапно он понял, что человек этот — Борис Прижляк.
Он проснулся, продолжая кричать, но с его губ не слетало ни единого звука. За окнами было светло, и он чуть не, заплакал от облегчения.
Пивная банка была пуста. Бишоп поставил ее на пол и развалился в кресле, заслоняясь рукой от яркого света. Голова раскалывалась, все тело стало каким-то вялым, неживым. Утром, услышав по радио новости, он сразу позвонил Джессике. Она оказалась дома и сказала, что пробудет там весь день, чтобы присматривать за отцом. Джейкоб тоже слышал сообщение о чудовищной трагедии на стадионе и считал, что она имеет отношение к событиям на Уиллоу-роуд. После нападения он был еще слаб, но тем не менее велел Джессике собрать всех сегодня вечером на совещание, в том числе и главного инспектора-детектива Пека. Даже если старший полицейский думает, что все они сумасшедшие, они должны попытаться убедить его, что между сектой Прижляка и последними событиями имеется связь. Бишоп пообещал никуда не отлучаться; как только будет определено время встречи, Джессика ему позвонит.
Но звонка все не было, и он уже начал беспокоиться. В конце концов это беспокойство заставило его встать и пройти в коридор. Он уже протянул руку к телефону, как вдруг раздался звонок.
— Джессика?
— Нет. Мистер Бишоп? Это Краучли. Из Фэрфилда.
— Фэрфилд?.. Психиатрическая лечебница.
— Что-то случилось с моей женой? — Страх ударил ему в живот свинцовым грузом.
— Вы должны немедленно приехать, мистер Бишоп, — произнес металлический голос.
— Что с Линн?
На другом конце провода возникла небольшая заминка.
— Мы добились некоторого... как бы вам сказать, некоторого улучшения. Я считаю, что ваше присутствие необходимо. Объясню, когда вы приедете.
— Буду через двадцать минут. Но не могли бы вы рассказать немного подробнее?
— Будет лучше, если вы все увидите сами.
— Хорошо. Еду.
Бишоп взбежал наверх за курткой. Сердце бешено колотилось. Что значит «некоторое улучшение»? Неужели Линн вышла наконец из скорлупы, в которой замкнулась? Мелькнет ли в ее глазах чувство, пусть даже совсем слабое, когда она его увидит? Он натянул куртку и бросился вниз, подгоняемый надеждой.
Телефон зазвонил всего через несколько секунд после его ухода, но дом был уже пуст.
Глава 17
Дождь стучал по дороге артиллерийской канонадой, и Бишоп, мчавшийся по направлению к Туикнему, сосредоточился на управлении машиной. К счастью, движение к этому часу ослабело, и ему удавалось ехать довольно быстро. Он был полон предчувствий; у Краучли, вероятно, были серьезные причины звонить ему в такой поздний час. Если Линн наконец... он не стал додумывать эту мысль. Лучше не ждать слишком многого.
Вскоре Бишоп добрался до тихого тупичка, в котором располагался фэрфилдский «Дом отдыха», и проехал через ворота на широкий двор. Забыв снять очки, которые сразу покрылись мелкими каплями дождя, он захлопнул дверцу и взбежал на лестницу. Позвонив, сорвал очки и сунул их в нагрудный карман. По внешнему виду огромное здание из красного кирпича можно было принять и за частную школу, и за дом престарелых. И только высоко расположенная неброская вывеска заставляла ощутить мрачноватую атмосферу этого здания. Свет в большей части внутренних помещений был выключен, и от этого дом казался еще более зловещим.
Бишоп услышал, как щелкнул замок. Дверь слегка приоткрылась.
— Я Крис Бишоп. Доктор Краучли просил меня приехать. Дверь открылась шире, и он увидел невысокую полную женщину.
— Да, мы вас ждали, мистер Бишоп. Входите, пожалуйста.
Бишоп вошел в приемный покой и с тревогой обернулся к невысокой женщине, старательно запиравшей дверь:
— Моя жена?..
— Мы проведем вас прямо к ней, мистер Бишоп, — произнес кто-то у него за спиной, и он увидел в другом конце комнаты еще одну женщину, сидевшую за регистрационным столом. Она отвернулась от маленькой настольной лампы, слабого света которой было явно недостаточно, чтобы рассеять сгустившийся в комнате мрак. Женщина встала из-за стола и направилась к нему.
— Простите за слабое освещение, — сказала она, словно читая его мысли. — После восьми часов вечера мы тушим верхний свет. Считаем, что на наших пациентов это действует успокаивающе.
Она была выше, чем та женщина, которая его впустила, и Бишоп понял, что никогда их раньше тут не видел. Возможно, они были новенькими, высокая — наверняка, поскольку в Фэрфилде пациентами никого не называли — они были «постояльцами».
— Что произошло с Линн? — спросил он. — Доктор Краучли не захотел говорить об этом по телефону.
Женщины с довольным видом переглянулись.
— Полагаю, вы обнаружите явное улучшение, мистер Бишоп, — сказала высокая. — Следуйте за мной, пожалуйста.
Они подошли к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Низкорослая, засунув руки в карманы белого медицинского халата, пристроилась у Бишопа за спиной. Пока они поднимались, высокая непрерывно что-то говорила, но он почти не слушал, он думал о Линн. Коридор второго этажа тоже был освещен только одной слабой лампой, стоявшей на столике в дальнем его конце, и этот тусклый свет привел Бишопа в замешательство. Совершенно непонятно, почему после приемных часов они оставляют такое скудное освещение; оно действует не столько успокаивающе, сколько угнетающе. Одна дверь приоткрылась, когда они проходили мимо. В комнате за дверью была непроницаемая тьма, но низкорослая торопливо подошла и осторожно оттолкнула кого-то назад. Высокая любезно улыбнулась ему, как будто ничего не произошло.
Посещение психиатрической лечебницы всегда слегка нервировало Бишопа, что было вполне естественно; но в такой поздний час, в отсутствие обычной суеты посетителей и персонала, его охватило беспокойство иного рода. Во рту у него пересохло, и он не знал, чем вызвано это необычное напряжение — тревогой за Линн или жутью здешней атмосферы. Они миновали еще несколько дверей, и Бишоп невольно подумал о том, что скрывается за этими дверями, что происходит в душах этих несчастных.
— Вот мы и пришли. — Высокая остановилась возле комнаты, которую, как он знал, Линн делила еще с тремя пациентками. В Фэрфилде палаты были небольшими, и врачи не видели необходимости отделять своих подопечных друг от друга, хотя и считали, что количество пациентов должно быть сведено до минимума.
— Мы не потревожим остальных? — спросил Бишоп.
— Они крепко спят. Я проверяла как раз перед вашим приездом. Можете войти, ваша жена ждет вас.
— Доктор Краучли с ней?
— Он скоро подойдет. Он хочет, чтобы вы немного побыли наедине.
У Бишопа засияли глаза и напряжение спало.
— Она?..
Женщина в белом халате приложила палец к губам, мило улыбнулась и блеснула глазами, заметив его радостное предвкушение. Она открыла дверь и жестом пригласила его войти. Он тихо произнес: «Благодарю» — и вошел в комнату. Дверь за ним закрылась.
Маленький ночник на тумбочке слабо освещал кровать Линн в углу у окна. Она с закрытыми глазами полулежала на подушках — должно быть, задремала, пока его ждала. Уверенный, что вокруг все спят, Бишоп на цыпочках подошел к кровати Линн. Его глаза увлажнились, во рту по-прежнему было сухо.
— Линн, — нежно произнес он, присев на краешек кровати. — Линн, ты не спишь?
Он прикоснулся к ее руке, лежавшей поверх покрывала, и легонько потормошил. Линн медленно повернула голову, и он увидел на ее лице усмешку. Он оцепенел и насторожился.
— Линн!
Ее глаза были по-прежнему безумны. Безумие сквозило и в ее усмешке. Она начала приподниматься на постели, и Бишопу показалось, что другие тоже привстали на своих кроватях, окутанных сумраком. Кто-то захихикал.
Губы Линн влажно блеснули, и, откинув покрывало, она потянулась к нему. Он едва удержался, чтобы не отпрянуть.
— Не вставай, Линн.
Она улыбнулась.
Из-под покрывала выскользнула ее нога. Ее рука легла на плечо Бишопа.
— Линн! — хрипло выкрикнул он, когда она взмахнула рукой и вцепилась ему в лицо.
Она расхохоталась, и это оказалась вовсе не Линн; те же черты — тот же рот, те же глаза, нос, — но они были искажены уродливой гримасой. За ее исступленными глазами скрывался кто-то другой... что-то другое.
Схватив ее за руки, Бишоп отстранился, и она неистово забилась всем телом. Вопя и смеясь, она начала пинаться ногами и, как бешеная собака, щелкать зубами. Ошеломленный ее силой и напуганный ее состоянием, Бишоп толкнул ее на кровать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49