Крышка открылась с жутким скрипом, как в доме с привидениями, отчего Румбо с криком скрылся на лестнице. Я пообещал себе при первой же возможности смазать петли. Включив фонарь, я оперся на зыбкую спинку стула и, как обычно, без особого достоинства взгромоздился наверх. Сев на край, я выругал себя, что швырнул картину с такой силой, — я заметил четырехугольный силуэт еще до того, как на него упал луч, и не оставалось сомнений, что придется ползти через балки.
Прежде чем сделать это, я пошарил лучом по чердаку, и меня передернуло от вида черных свисающих фигур — с последнего посещения их определенно стало больше. Они заполняли все пространство между балками и стропилами, до последнего дюйма. Точно как в первый раз.
Но по крайней мере не шевелились и молчали, как будто мое вторжение остановило их прежнюю активность. Мне подумалось, какие чувства вызывает у них мое присутствие. Страх? Враждебность? Или они уже поняли, что Мидж и я не представляем для них опасности?
Одинокий тихий писк привлек мое внимание к балке слева от меня, и я посветил на особенно густое скопление летучих мышей. Одна из них, почти в центре, как-то странно подергивалась, ее голова выгнулась к брюшку. Луч выхватил острые зубки, когда летучая мышь открыла свой безобразный рот и издала еще один еле слышный писк.
Из более темных закоулков чердака в ответ раздались другие писки, одинокие и в некотором роде душераздирающие.
Втянув за собой ноги, я стал пробираться к картине, не желая ни на одно лишнее мгновение задерживаться в этой чернильно-черной пещере. Балки жестко ощущались под коленями, а запах мышиных экскрементов чувствовался сильнее и противнее, чем в прошлый раз. Я утешал себя мыслью, что их слой, по крайней мере, обеспечит естественную изоляцию чердака. По мере движения я старался уберечь чистой свободную руку, пользуясь для ориентации фонариком, но дерьмо было везде, и вскоре мне пришлось вытереть ее о джинсы. Решив, что, согнувшись, шагать через балки будет меньшим испытанием, я встал и, расставив ноги, неуклюже покачался секунду-две.
И тут же дотронулся до одной из тварей.
Она запищала и захлопала на меня тощими крылышками, и я съежился, качаясь на неверных ногах и хватая руками воздух. Согнувшись вдвое и по-прежнему покачиваясь, я успокоился и направил фонарь на потревоженного зверька, чтобы убедиться, что тот не собирается напасть.
От увиденного в груди у меня что-то сжалось, мягкий комок стал подниматься к горлу, угрожая забрызгать чердак. Я с усилием глотнул.
Всего в нескольких дюймах от моей головы судорожно дергалась летучая мышь, которую я задел, ее крылья завернулись внутрь, перепончатый хвост загнулся вниз. И между ее ног стало вырастать что-то раздутое и блестящее, что-то отвратительное.
Я смотрел, загипнотизированный, охваченный отвращением и в то же время страшно зачарованный.
Это розовое, сгорбленное нечто увеличивалось в размерах, неопределенная форма поблескивала в свете фонаря. Крохотное тельце просочилось наружу, гладкое и мокрое, приняло форму — неприглядную форму — высвободилось из матки, как овальная розовая капля, выдавленная из пузыря со льдом, чтобы плюхнуться на материнское брюшко и повиснуть там на пуповине. Мать тут же крыльями и хвостом обхватила новорожденного, ее голова потянулась вверх, и изо рта высунулся язык, чтобы облизать липкое новорожденное тельце.
Может быть, для любителя природы рождение нового существа — это чудо, но для меня, заключенного в темноте среди множества висячих горгулий, это было омерзительно.
Я отчаянно устремился прочь, стараясь не поскользнуться, но только потревожил соседних летучих мышей. Когда я повернулся и луч фонаря обежал чердак, я увидел, что рожают и другие твари, появлялись все новые и новые розовые капли, чтобы повиснуть на груди матери. Не одна, не две, а дюжины. Клянусь, я видел дюжины вылезающих капель. И повсюду, куда я ни светил фонарем, было одно и то же тошнотворное шевеление, луч утыкался в поблескивающую липкость крохотных тел. Они казались прозрачным гноем, выдавливаемым из открытых ран.
Я полез к квадратной заплате дневного света, скользя по доскам и царапая о них колени, но не останавливался, я собирал ладонями занозы, фонарь дико метался из стороны в сторону, возбуждая летучих мышей, которые пищали то ли в тревоге, то ли от возмущения — может быть, от того и другого.
Одна пролетела у самого моего лица, и я ощутил на щеке движение сырого воздуха. Что-то мягко ткнулось мне в спину и на мгновение задержалось там, прежде чем упасть.
Я чуть не закричал.
Но я был уже у люка Я перебросил в него ноги и вывалился вниз, только локти удержали меня от падения на пол. Ноги нащупали стул, и я ухватился за крышку люка, пригнув голову, когда маленькое тельце вылетело из темноты и коснулось моей руки.
Я потянул крышку, и едва успел убрать пальцы, как она захлопнулась.
Упавший фонарик покатился по полу. Упершись руками в колени, я стоял на стуле и, разинув рот, сделал глубокий вдох в надежде, что этим удержу внутри завтрак, который уже был на пути наружу.
Страница двадцать семь
Я уехал из Бэнбери злой, растерянный и не знаю, какой еще. Наверное, заинтригованный. О да, и в некотором роде свыкшийся.
Бывший душеприказчик Флоры Калдиан весьма неохотно согласился повидаться со мной, но у него не было большого выбора. Он нес определенную ответственность в отношении продажи Грэмери, а я настаивал на встрече. А может быть, он, кроме того, испытывал угрызения совести.
Я хотел увидеться с ним, потому что требовалось объяснить некоторые вещи, касающиеся престарелой леди и коттеджа, а Огборн, вероятно, являлся здесь самым важным (если не единственным) звеном. Я хотел побольше узнать о Флоре Калдиан. Я хотел побольше узнать о Грэмери. Я хотел выяснить, какое отношение ко всему этому имеют синерджисты.
Ну, и я получил ответы, однако не скажу, что они что-нибудь прояснили. Теперь я запутался по-новому.
Бикклшифт, агент по недвижимости, продавший нам коттедж, был первым, с кем я попытался связаться после моего тошнотворного (буквально) приключения с летучими мышами на чердаке, но он уехал в двухнедельный отпуск. Вы можете подумать, что я придал слишком большое значение этому инциденту — в конце концов, это были всего лишь маленькие крылатые млекопитающие с заостренными ушками, и у них рождались малыши, — но вам нужно было оказаться там, чтобы понять всю жуть происходящего. В этих крошечных, мягких детенышах не было ничего общего с Бемби, ничего милого, это возникновение новой жизни больше походило на испражнение, чем на порождение. Видите ли, я словно стал свидетелем размножения дисгармонии, передо мной распространялось тлетворное влияние, а не проявлялся естественный восторг природы. К тому времени мне стало совершенно ясно, что Грэмери имеет две стороны, два края или два измерения — в зависимости от того, как вы предпочтете описывать эти противоположные стихии. Может быть, это были разные зоны: Положительная и Отрицательная. Сначала, когда только что въехали, мы очутились в хорошей, Положительной. А теперь обнаружили совсем рядом с ней что-то другое. Выражаясь словами Дилана (Боба), «времена меняются». А если оглянуться назад, то можно заметить, что перемены начались с появлением синерджистов.
И эти новорожденные мышата каким-то образом олицетворяли собой эту отвратительную метаморфозу Грэмери, эту перемену, которая не могла быть внезапной, а вкрадчиво, медленно подползала, как морская гадина, которая вылезла из океана, оставляя на берегу слизистый след, научилась дышать и набралась сил подняться. И двинулась дальше, понуждаемая теми, кто мог воспользоваться ее мощью.
Абсурд? И это только половина.
Но я забегаю вперед. Я упомянул обо всем этом только потому, что вот так на меня нашло прозрение, словно случайные капли сведений упали сверху и рассыпались по моей голове крошечными уколами, прежде чем просочиться в мозг. В тот день по дороге обратно в коттедж я вспоминал в точности, что именно я говорил Мидж два дня назад, когда предположил, что она является чем-то вроде катализатора или посредника И мне подумалось, не были ли синерджисты, а особенно Майкрофт, другой формой катализатора.
Как бы то ни было, Бикклшифт отсутствовал, и я позвонил душеприказчику, который мычал и охал, но в конце концов согласился встретиться со мной во второй половине следующего дня.
Когда Мидж вернулась из деревни, я ничего ей не сказал и даже не упомянул, как покорежились мои гитары, как необъяснимо сжались их струны — даже стальные. Прежде чем изложить свои доводы, я хотел собрать факты. Мидж как будто одолевали собственные мысли, и она думала, что я еду в Бэнбери купить ноты.
Я провел бессонную ночь, и Мидж тоже ворочалась, но во сне. Она что-то бормотала и металась, ее руки сжимали одеяло, словно она боялась нырнуть в какую-то пучину.
На следующее утро мои нерешительные попытки пробиться сквозь ее отчуждение закончились ничем, и вина в этом так же на мне, как и на Мидж: мы напоминали двух отупевших боксеров, уже не способных даже видеть друг друга, не то что нанести удар. Только позже в тот же день, когда я отъезжал от коттеджа, мои мысли (и энергия) снова обрели форму. Да, было облегчением уехать из этого места.
Когда по пути обратно я проезжал Кентрип, он показался мне пустынным, и я посмотрел на часы. Было около шести — я и не заметил, что уже так поздно. Магазины закрылись, и жители, видимо, уже сидели за ужином. Солнце словно решило напороться на холмы.
Через деревню, в лесные просеки. Скоро буду дома. И возник вопрос что же это за дом? Ответ лучше всех мог знать Майкрофт.
Я держал ровную скорость, радуясь, что скоро снова буду с Мидж, и надеясь, что на этот раз она выслушает меня, узнает все, что рассказал мне Огборн. Нет, я заставлю ее выслушать. В каком бы настроении она ни была, ей придется подчиниться. И тогда мы вместе выясним темные намерения Майкрофта.
Меня странно нервировала мрачная глубина леса по сторонам от дороги.
Вот показался Грэмери, его стены манили белым в медленно остывающих лучах солнца Сад играл прекрасными цветами. Только подъехав ближе, я заметил, что цветы словно поблекли, а кирпичная кладка обнажила свои скрытые изъяны. Я загнал машину на место и перегнулся через забор.
Из коттеджа слышалось, как звонит телефон.
Дверь была закрыта, и меня это удивило. Мидж любила, чтобы свежий воздух гулял по комнатам поднимался по лестницам, она обожала открывающийся из кухонного окна вид сада.
Но телефон все звонил.
Быстро отперев дверь, я толкнул ее, но встретил какое-то сопротивление. Толкнув сильнее, я все же открыл ее и шагнул через порог; глаза не сразу привыкли к темноте внутри. Темнота как-то неестественно медленно уступала льющемуся у меня из-за спины свету.
Я позвал Мидж, хотя почти не сомневался, что ее нет: входная дверь заперта, телефон звонит... Было и кое-что еще: почти осязаемый холод ее отсутствия. Сырой воздух наполняли только непрерывные звонки телефона.
Я прошел к лестнице, подумав, что это могла звонить Мидж, чтобы сообщить мне, где она. Но куда она могла деться без машины?
Я взбежал по лестнице, уверенный, что не успею снять трубку, и схватил ее на середине трели.
В ухо мне захрипели помехи, так что я отдернул голову.
— Алло... алло?..
Голос за помехами еле слышался: как будто звонили с удаленного поля боя и вокруг гремела канонада. Я постучал трубкой по ладони, чтобы растрясти угольные крошки в телефоне, и на какое-то время отдаленные пушки замолкли.
— Ты меня слышишь? — донесся знакомый голос.
— Да. Это ты, Вэл?
Ее голос оставался где-то вдали.
— Майк! Майк, Мидж с тобой?
— М-м-м, нет. Я сам только что вошел, и ее что-то нигде не видно.
— Возможно, это даже лучше: я все равно хотела поговорить не с ней, а с тобой.
Шею мне сковал холодок дурного предчувствия.
— В чем дело? — спросил я с деланной небрежностью.
— Я сама не уверена. Это все в самом деле довольно странно.
Прекращение огня вдруг отменили, и Вэл почти потерялась в грохочущем шквале.
— Ты слышишь меня, Майк?
Я слышал, но еле-еле.
— Ужасная связь.
— Погоди, Вэл, — крикнул я в микрофон и снова постучал по трубке, на этот раз сильнее. Треск остался, но стал хотя бы не таким оглушительным. — Ладно, что ты хотела мне сообщить?
— Тебе может это показаться очень странным.
— Да ну? — Я кисло улыбнулся.
— Это касается картины Мидж — изображения Грэмери.
— Продолжай, — насторожившись, сказал я.
— Когда я впервые увидела ее, прежде... прежде чем она пропала, что-то словно ударило меня. Я почувствовала, как будто уже видела эту картину... — На секунду-две помехи заглушили ее слова. — Не помню где. Я убедила себя, что это своего рода самообман после утомительной поездки. Я уже видела ту же картину во плоти, так сказать, когда приехала в коттедж тем вечером. И заключила, будто бы то, что приняла за дежа вю, на самом деле было ассоциацией реальности с фантазией на картине...
— Вэл, эта линия сейчас нас совсем разъединит...
— Хорошо, перехожу к делу. Майк, найди копию книжки, что Мидж иллюстрировала несколько лет назад...
Вэл снова потерялась за оглушительным треском. Шум немного улегся, когда я еще раз постучал трубкой. Моя ладонь уже покраснела от ударов.
— Извини, я прослушал. О какой книжке ты говоришь?
— Она называется «Королевство колдуна», знаешь ее?
— Да, помню.
— Так вот, открой страницу двадцать семь.
— Что?
— Посмотри внимательно, и увидишь, что я имею в виду...
Я отдернул трубку от уха — так в ней взорвались помехи. Как будто на другом конце случилось прямое попадание.
— Майк... ты меня слышишь?
— Еле-еле.
— Ты слышишь?..
— Знаешь, Вэл, — крикнул я, — лучше я перезвоню тебе потом!
— ...На иллюстрации...
— Ладно, ладно!
Не знаю, услышала ли она мое торопливое прощание, но я с облегчением повесил трубку.
И ни на мгновение не задерживаясь в прихожей, чтобы обдумать сказанное Вэл, тут же направился в круглую комнату, где стоял книжный шкаф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43