Мебель состояла из выскобленных до бела столов, та-
буретов и нескольких стульев. Стены были чисто вымыты. На
них висело несколько кастрюль, слишком больших, чтобы умес-
титься в шкафу. Единственным украшением комнаты были разве-
шанные по стенам изречения, большей частью из покаяний,
написанные довольно искусно. Слева от очага можно было
прочесть:
"Только подобие господа есть человек".
А справа от очага:
"Храни в чистоте образ господа, его облик".
На противоположной стене два изречения:
"Будь благословенна норма" и "в чистоте наше спасе-
ние".
Самое большое изречение висело на стене против входной
двери, которая вела во двор. Каждый, кто входил в комнату,
читал:
"Опасайся мутантов!"
Частое повторение этих текстов познакомило меня с
письмом немного раньше, чем я научился читать. Вернее,
именно эти тексты дали мне первые уроки чтения. Я помнил их
наизусть, так же, как и остальные, например:
"Норма - это воля господня" или "точное воспроизведе-
ние - единственное угодное богу производство", или "дьявол
- отец отклонений" и много других о проступках и богохуль-
ствах.
Многие из них я до сих пор вижу перед собой и помню
наизусть. Например, о проступках. Это происходило потому,
что каждый проступок производил на меня глубокое впечатле-
ние. Обычно, первым признаком того, что случился проступок
было возвращение домой отца в плохом настроении. Вечером он
созывал нас всех, включая и работающих на полях. И мы стоя-
ли на коленях, а он говорил о нашем раскаянии и молился о
прощении. На следующее утро мы вставали до рассвета и соби-
рались во дворе. Когда восходило солнце, мы пели гимн, а
отец торжественно резал двухголового теленка, или цыпленка
с четырьмя лапами, или любое другое существо, называющееся
проступком. Иногда среди них были гораздо более удивитель-
ные, чем названные.
Проступки не ограничивались домашним скотом. Иногда
приносили стебли пшеницы и других растений, которые отец
разрезал на кухонном столе в гневе и стыде. И если дело
ограничивалось несколькими рядами растений, они сразу же
уничтожались. Но если проступком было целое поле, приходи-
лось ждать хорошей погоды и поджигать его, распевая гимн,
пока оно горело. Мне такие события очень нравились. У нас
проступки встречались чаще, чем у других, потому что мой
отец был человек с острыми глазами, но предположение, что
мы больше, чем другие люди подвержены проступкам, сердило
его и причиняло ему боль. Он говорил, что ему тоже не нра-
вится уничтожать свой скот и тратить лишние деньги. Он не
сомневался, что если бы наши соседи были бы также набожны,
как он, то у них проступки бывали бы гораздо чаще. К сожа-
лению, встречается еще много людей без твердых принципов.
Итак, я очень рано узнал, что такое эти проступки. Это
означало живые существа, которые выглядят неправильно, не
так, как их родители. Иногда это отклонение было совсем
незначительным, но, большее или меньшее, оно было проступ-
ком. А если это случалось среди людей, то называлось бого-
хульством. В конце концов, проступок и богохульство были
особыми терминами, а вместе это называлось отклонение.
Конечно, вопрос о проступках был не таким простым, как
может показаться, и когда возникали разногласия, посылали
за районным инспектором. Мой отец, однако, редко вызывал
инспектора: он предпочитал уничтожать все подозрительное.
Были люди, которые не одобряли его пунктуальности и говори-
ли, что местные отклонения, которые часто встречаются и со
временем увеличиваются в числе, могут приветси к улучшению
породы. Но мой отец не желал слушать об этом. Благодаря
ему, весь Вакнук носил гордое прозвище Чистого.
Наш район больше не считался окраинным. Тяжелая рабо-
та, самопожертвование привели к стабильности домашнего ско-
та и урожая, которым могли бы позавидовать общины на вос-
токе. Теперь нужно было пройти не менее тридцати миль к югу
или западу, чтобы прийти в дикую страну - так назывались
районы, где вероятность произвести обычное потомство была
менее пятидесяти процентов. Дикая страна представляла собой
полосу шириной в десять миль, местами в двадцать, а дальше
начинались удивительные окраины, где не было ничего надеж-
ного, и где, по словам моего отца, расхаживает дьявол гордо
и издевается над законами господними. Говорили, что окраины
тоже различны по ширине, а за ними лежат дурные земли, о
которых никто не знал ничего определенного. Обычно тот, кто
осмеливался проникнуть в дурные земли, там и умирал, а один
или два человека, вернувшись обратно, прожили недолго.
Не дурные земли, а именно окраины время от времени
причиняли нам беспокойство. Люди из окраин - они называли
себя людьми, хотя были настоящими отклонениями, правда, у
многих из них отклонение было не особенно заметно - эти
люди очень бедствовали в своих окраинах, поэтому они часто
совершали набеги на цивилизованные земли, похищая скот,
зерно, одежду, инструменты, оружие, если удавалось, а иног-
да они уводили с собой детей.
Случайно небольшие набеги происходили два - три раза в
год, и на них не обращали особого внимания, конечно, за ис-
ключением тех, кто пострадал от них. Обычно нападавшие ус-
певали убраться вовремя. Но с течением времени цивилизован-
ные земли надвигались на окраины, тем становилось тесно и
все более голодно. Люди окраин стали совершать более частые
набеги, они об_единялись в большие организованные отряды и
причиняли большой убыток.
Когда мой отец был ребенком, матери успокаивали и пу-
гали беспокойных детей угрозой: "веди себя хорошо, или я
позову старую Мегги из окраины. У нее четыре глаза, чтобы
следить за тобой, четыре уха, чтобы слушать тебя, и четыре
руки, чтобы бить тебя". Другой угрожающей фигурой был Во-
лосатый Джек: "... Он заберет тебя в свою пещеру на окраи-
не, где живет вся его семья. Они все волосатые и с длинными
хвостами. Каждое утро они с_едают на завтрак маленького
мальчика, а каждый вечер на ужин - маленькую девочку".
Теперь, однако, не только маленькие дети жили в страхе пе-
ред людьми из окраин. Их существование стало помехой для
всех, а их грабежи послужили причиной многих обращений к
правительству в Риго.
Однако толку от этих обращений было немного. Каждый
следующий набег отделяло от предыдущего пять или шесть со-
тен миль, и было неясно, что можно предпринять для защиты.
Поэтому правительство, расположенное далеко от окраин на
востоке, ограничивалось выражением сочувствия и очередным
предупреждением местной полиции, но в подобных предупрежде-
ниях не было надобности, так как все взрослые мужчины ок-
раинных районов и так состояли в полиции.
До сих пор в Вакнуке угрозу со стороны окраин рассмат-
ривали скорее как помеху, чем серьезную опасность. Самые
опасные набеги углублялись не более, чем на десять миль, но
теперь, казалось, крайняя необходимость гнала людей из ок-
раин, и все фермы были настороже. Часто приходилось преры-
вать работу на полях. Перерывы эти обходились дорого: набе-
ги вызывали большое беспокойство, и никто не был уверен в
своем будущем.
Большей частью, однако, мы вели размеренное, удобное,
разумное существование... Наша семья была обширна. Отец,
мать, две моих сестры и дядя Аксель составляли семью, но
кроме того были кухарки и работники маслодельни, некоторые
из них были замужем за батраками, их дети и, конечно, сами
мужчины-батраки. Так что когда мы все вместе собирались
вечером за ужином, нас было больше двадцати. А на молитву
собиралось еще больше, так как к нам присоединялись обита-
тели соседних домов со своими женами и детьми.
Дядя Аксель был кровным родственником. Он был женат на
одной из сестер моей матери - Элизабет. Он был моряком, она
уехала с ним на восток, где и умерла в Риго, когда он на-
ходился в плавании. Из этого последнего плавания он вернул-
ся калекой. Он был мастер на все руки, хотя и передвигался
медленно из-за искалеченной ноги. Поэтому мой отец разрешил
ему жить с нами, это был лучший мой друг.
В семье матери было пять сестер и два брата. Четверо
сестер были родными, а вот младшая сестра и два брата были
сводными. Хэмна, старшая сестра, уехала со своим мужем, и
никто не знал о ее судьбе. Эмили, моя мать, была следующей
по возрасту. Затем шла Гэррист, вышедшая замуж за владель-
ца большой фермы в Кентаке, в пятидесяти милях от нас. За-
тем Элизабет, вышедшая замуж за дядю Акселя. Где моя свод-
ная тетка Лилиан и сводный брат Томас я не знал, но сводный
дядя Энгус Мортен владел соседней фермой, и около мили наши
фермы граничили друг с другом, что раздражало моего отца,
который редко соглашался в чем-нибудь с дядей Энгусом. Его
дочь Розалинда была моей двоюродной сестрой.
Хотя Вакнук был самой большой фермой в округе, осталь-
ные были устроены примерно так же. Все они увеличивались,
так как с увеличением жизненного уровня росли стада и уро-
жаи. Каждый год расчищались от деревьев новые участки и
превращались в поля. Леса все более сокращались, пока наша
местность не превратилась в полностью обжитую и стала похо-
жа на давно возделываемую землю на востоке.
Можно утверждать, что даже в Риго в наши дни знали,
где находится Вакнук без взгляда на карту.
Я жил на одной из наиболее процветающих ферм процвета-
ющего района. Но в возрасте десяти лет я не мог по-настоя-
щему понять этого. Мне казалось, что я живу в неудачно ор-
ганизованном обществе, где всегда работы больше, чем людей.
И вот в этот вечер я тихо сидел в комнате, пока тихие звуки
не сказали мне, что близко ужин, и что я могу выйти без
опасения.
Я спустился вниз, глядя, как распрягают лошадей. Вот
зазвонил колокол, обозначающий время. Раскрылись двери, во
дворе собирались люди, готовясь к ужину. Я пошел с ними.
Предупреждение "опасайся мутантов!" Встретило меня, когда я
вошел, но оно было слишком знакомо, чтобы вызвать каие-то
мысли. В этот момент меня больше интересовали запахи пищи.



ГЛАВА 3.

С тех пор я более или менее регулярно посещал Софи
один или два раза в неделю. Наше обучение - с полдюжины
детей обучалось читать, считать и писать, собираясь у одной
старухи, происходило по утрам. После этого было нетрудно
ускользнуть из-за стола и исчезнуть, прежде чем кто-либо
обнаружит тебя и подыщет тебе работу.
Когда ее нога зажила, она смогла показать любимые
уголки своей территории.
Однажды я привел ее на нашу сторону большой насыпи,
чтобы показать паровую машину. Это была единственная паро-
вая машина на сто миль вокруг, и мы очень гордились ей.
Хорки, работающего на ней, не было, но двери сарая были
открыты, пропуская звуки трудового ритмичного скрежета и
пыхтения. Мы переступили через порог и уставились на темно-
ту внутри. Было удивительно смотреть, как вверх и вниз дви-
жутся огромные бруски, а вверху, в тени крыши, медленно ка-
чается взад и вперед огромная крестовина, на мгновение зас-
тывая в конце каждого движения, как бы накапливая энергию
для следующего усилия. Да, это было удивительное зрелище,
но быстро надоедающее.
Минут десять спустя, мы взобрались на поленницу возле
сарая. Мы сели, а дрова под нами медленно дрожали, в такт
пыхтению машины.
- Мой дядя Аксель говорит, что у древних были еще луч-
шие машины, - сказал я Софи.
- А мой папа говорит, что даже если четверть того, что
рассказывают о древних людях, правда, то они были волшеб-
никами, а не настоящими людьми, - ответила она.
- Но они на самом деле были удивительными, - настаивал
я.
- Слишком удивительными для правды, - как говорит мой
отец, - заметила Софи.
- Он не верит, что они умели летать? - Спросил я.
- Нет. Это глупость. Если бы они умели, то и мы тоже
летали бы.
- Но ведь есть множество вещей, которые умели они, и
которым мы вновь научились лишь недавно, - возразил я.
- Но не летать, - она покачала головой. - Существо
либо умеет летать, либо не умеет. И мы не умеем.
Я хотел рассказать ей мои сны о городе и о летающих
над ним предметах, но сон в конце концов не является дока-
зательством, поэтому я промолчал. Вскоре мы слезли с дров
и, оставив машину пыхтеть и скрипеть в сарае, отправились
домой к Софи.
Джон Вендер, ее отец, вернулся из одной своей поездки.
Жужжащие звуки доносились из сарая, где он натягивал на
рамы шкуры, наполнив все вокруг запахом своей работы. Впер-
вые увидев меня, он напугал меня своим взглядом, и я даже
боялся говорить в его присутствии. Постепенно, однако, это
прошло. Мы стали друзьями. Он показывал и рассказывал мне
много интересного, но иногда я замечал, что он глядит на
меня по-прежнему.
И не удивительно. Как он должен был встретить извес-
тие, что Софи повредила ногу, а Дэвид Стром, сын того са-
мого Джозефа Строма, видел ее ногу. Я думаю, что вероятней
всего его искушала мысль, что мертвый мальчик не сможет на-
рушить обещания. Возможно, что меня спасла миссис Вендер...
Но, вероятно, он успокоился бы, если бы узнал о том,
что случилось в нашем доме примерно через месяц после моей
встречи с Софи.
Я засадил в руку занозу, а когда выдернул ее, то по-
текла кровь. Я пошел на кухню, но там все были заняты при-
готовлением ужина, поэтому я сам нашел в комнате полоску
материи. Около двух минут я неуклюже пытался перевязать
рану, пока этого не заметила мать. Она неодобрительно поцо-
кала языком и потребовала, чтобы я сначала вымыл руку.
Затем она ловко перевязала меня, бормоча, что, конечно, я
мог это сделать и сам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32