Тетя не отвечала, но мне показалось, что я уловил звук
подавленного рыдания. Моя мать холодно и властно сказала:
- Гэррист! Дай мне взглянуть на ребенка.
В течении нескольких секунд ничего не было слышно,
только всхлипывания моей тети. Потом она неуверенно
сказала:
- Это совсем небольшая... Почти что ничего.
- Почти что ничего! - Выпалила моя мать. - У тебя хва-
тило наглости принести свое чудовище ко мне в дом и гово-
рить, что это почти ничего!
- Чудовище! - Голос тети Гэррист прозвучал так, как
будто ее ударили. - О! О! О! - Она заплакала.
Через некторое время мать сказала:
- Не удивительно, что ты не осмелилась звать инспек-
тора.
Тетя Гэррист продолжала плакать. Моя мать подождала,
когда стихнут рыдания, потом сказала:
- Я хотела бы знать, Гэррист, зачем ты пришла? Зачем
ты принесла его?
Тетя Гэррист всхлипывала. Когда она заговорила, голос
ее звучал тускло и слабо:
- Когда она родилась... Когда я увидела ее, я хотела
убить себя. Я знаю, ее никогда не одобрят, хотя это совсем
незначительный дефект. Но я не умерла. Я подумала, может
быть, я как-нибудь спасу ее. Она красивая девочка, за ис-
ключением этого. Не правда ли?
Моя мать ничего не сказала. Тетя Гэррист продолжала:
- Я не знала как, но я надеялась. Я хотела подержать
ее недолго, пока ее не заберут у меня. Ведь на об_явление
дается месяц. Я решила, что хоть этот месяц она побудет у
меня.
- А Генри? Что сказал он?
- Он... Он сказал, что мы должны об_явить в конце
концов. Но я не разрешила ему, я не смогла. Я не смогла.
Боже, не в третий раз! Это ведь в третий раз! Я держала ее
и молилась, молилась и надеялась. А когда я услышала, что у
тебя преждевременно родилась дочь, я подумала, может быть
это бог отвечает на мои молитвы.
- Но Гэррист, - холодно сказала моя мать, - я не
понимаю, что ты имеешь в виду.
- Я подумала, - продолжала безжизненно, заставляя себя
говорить, тетя Гэррист, - я подумала, что если оставлю у
вас свою девочку и возьму вашу...
Моя мать задохнулась от изумления. Она, очевидно,
лишилась речи.
- Всего на один или два дня, только бы получить
удостоверение, - упрямо продолжала тетя Гэррист. - Ты моя
сестра и единственный человек в мире, который может мне
помочь сохранить моего ребенка и мою семью.
Она вновь начала плакать. Последовала долгая пауза,
потом раздался голос моей матери.
- За свою жизнь я не слышала ничего более отвратитель-
ного. Прийти ко мне с таким аморальным предложением... Ты,
наверное, сошла с ума, Генриэтта? Подумать только, что я
могу... - Она замолчала при звуке тяжелых шагов отца.
- Джозеф, - сказала она, когда он вошел. - Отправь ее
отсюда. Скажи ей, чтобы она уходила из дома и взяла с собой
это...
- Но, - смущенно сказал отец, - но ведь это Гэррист,
дорогая.
Моя мать все ему рассказала. Тетя Гэррист не произнес-
ла ни слова. Отец недоверчиво спросил:
- Это правда? Ты за этим пришла сюда?
Медленно и неуверенно тетя Гэррист сказала:
- Это уже третий раз. Они заберут моего ребенка, как
забирали тех. Я не выдержу этого. А Генри должен будет
отослать меня. А потом он возьмет другую жену, которая даст
ему хороших детей. Ничего не остается для меня в мире -
ничего. Я пришла сюда в надежде на поддержку и помощь...
Я... Я вижу теперь, как глупо было надеяться.
Никто не ответил ей.
- Ну что ж, понимаю. Я ухожу, - сказала она мертвым
голосом.
Но мой отец был не таким человеком, чтобы отпустить
ее просто так.
- Я не понимаю, как ты осмелилась прийти сюда, в бого-
боязненный дом, с таким предложением, - сказал он. - Хуже
того, что у тебя нет и тени раскаяния и стыда.
Когда тетя Гэррист ответила, голос ее звучал крепче:
- Чего мне стыдиться? Я не сделала ничего постыдного.
Я только несчастна.
- Ничего постыдного? - Повторил мой отец. - Ничего
постыдного произвести на свет насмешку над создателем?
Ничего постыдного попытаться вовлечь сестру в свое преступ-
ление? - Он перевел дыхание и продолжал тоном проповедника:
- враги господа окружают нас. Они пытаются бороться с нами
через нас. Бесконечное число раз пытаются они исказить
правильный облик, через ненадежных людей среди нас. Ты со-
грешила, женщина! Взгляни в глубину своего сердца и ты
поймешь, как ты согрешила! Твой грех ослабил нашу оборону,
и враги прорвались сквозь нее. Молись, и крест на твоей
одежде защитит тебя. Ты утратила бдительность в борьбе за
чистоту расы. Так появилось отклонение, а отклонение, любое
отклонение от правильного пути, есть богохульство - не
меньше! Ты произвела богохульство!
- Всего лишь бедного, маленького ребенка!
- Ребенка, который, если бы тебе удалось это, вырос
бы, произвел бы потомство, это потомство увеличивалось бы,
заполнило все вокруг мутантами и подобной мерзостью... Вот
что случается там, где ослабевает вера и воля. Но здесь это
никогда не случится. Наши предки были на правильном пути, и
они нам передали правду. Ты хотела предать нас всех! Ты
хотела, чтобы наши предки прожили жизнь напрасно! Позор на
твою голову, женщина! Теперь иди! Иди домой в смирении, а
не в гордыне. Заяви о своем ребенке, как положено по зако-
ну. Затем исполняй эпитимью, которая на тебя будет наложе-
на. И молись. Тебе много надо молиться. Ты не только бого-
хульствовала, произведя ложный облик, но и в своем высоко-
мерии ты препятствовала закону и согрешила в мыслях. Я
милостивый человек и не проклинаю тебя за это. В твоей
воле очиститься: падай на колени, молись, молись, чтобы
этот твой грех и другие твои грехи были прощены.
Послышались два легких шага. Ребенок издал слабый
звук, когда тетя Гэррист закутывала его. Она подошла к
двери, отодвинула задвижкую потом сказала:
- Я буду молиться. Да, я буду молиться.
Она помолчала и продолжила крепнущим голосом:
- Я буду молиться, чтобы бог послал немного милосердия
в этот ужасный мир. И сочувствия к слабости, и любви к
несчастным. Я попрошу его - если это действительно его
воля, чтобы ребенок страдал, и его душа была проклята из-за
маленького недостатка в теле... Я буду молить его, чтобы
сердца самоуверенных людей разбились...
Двери закрылись, и я увидел, как она медленно идет по
коридору.
Я осторожно вернулся к окну и смотрел, как она вышла и
заботливо уложила белый сверток в коляску. Несколько секунд
она смотрела в землю, потом отвязала лошадь, взяла в руки
сверток и завернула его в полу своего плаща.
Она обернулась и такой навсегда осталась в моей памя-
ти. С ребенком на руках, в полураспахнутом плаще, из-под
которого была видна верхняя часть широкого коричневого
креста на ее желтовато-коричневом платье, ничего не видящие
глаза, и лицо, как будто высеченное из гранита...
Потом она взяла вожжи и уехала.
В соседней комнате за моей спиной отец сказал:
- Брось! Попытку замены следовало предвидеть. У женщин
иногда бывают странные идеи. Я готов был бы простить ей,
если б она об_явила о ребенке. Но ересь - совсем другое
дело. Она опасная и бесстыдная женщина, я никогда не думал,
что твоя сестра проявит такую слабость. И как она посмела
подумать, что ты покроешь ее преступление. Она же знала,
что ты сама дважды подвергалась эпитимье. Говорить ересь в
моем доме. Этого нельзя допустить!
- Может быть, она не понимала, что говорит, - неуве-
ренно произнесла моя мать.
- Теперь поймет. Наш долг позаботиться, чтобы она
поняла.
Мать начала что-то говорить и вдруг заплакала. Я
никогда раньше не слышал, чтобы она плакала. Голос отца
продолжал об_яснять необходимость чистоты в мыслях, так же
как и в сердце, особенно для женщин. Он все еще говорил об
этом, когда я на цыпочках убежал.
Мне интересно было знать, что неправильного было на
теле у ребенка - может, это был лишний палец на ноге, как у
Софи. Я так никогда и не узнал об этом.
Когда на следующий день разнеслась новость, что тело
тети Гэррист нашли в реке, никто не упомянул о ребенке.



ГЛАВА 8.

Когда пришла эта новость, отец включил имя тети
Гэррист в нашу вечернюю молитву, но после этого оно никогда
не упоминалось. Как-будто кто-то стер его из памяти всех,
кроме моей. В моей памяти оно, однако, оставалось такой,
какой я впервые увидел ее. Я помнил ее лицо, озаренное
надеждой, помнил голос, произносящий: "мне нечего стыдится
- я только несчастна". Я помнил ее в последний момент,
когда она, обернувшись, глядела на дом.
Никто не говорил мне, как она умерла, но я знал, что
это не было несчастным случаем. В том, что я случайно услы-
шал, мне многое было неясно, однако это было сильное
впечатление - оно тревожило меня, внушая чувство неуверен-
ности по каким-то неясным мне причинам, гораздо больше, чем
случай с Софи. В течении нескольких дней я видел во сне
тетю Гэррист, лежащую в реке, все еще сжимающую в руке
белый сверток, а вода развевала волосы вокруг ее бледного
лица и ее широко открытые глаза ничего не видели. Я был
испуган...
Все случилось потому, что у ее ребенка было незначи-
тельное отличие от других детей. У него было что-то, или
ему недоставало чего-то, что несоответствовало определению
человека. Какое-то незначительное отклонение делало его
неправильным, не таким, как все дети...
Мутант - так мой отец назвал его. Мутант! Я подумал о
настенных надписях. И я вспомнил проповедь гостящего у нас
проповедника, отвращение в его голосе, когда он говорил с
кафедры:
- Проклятие мутантам!
Проклятые мутанты... Мутант, он враг не только челове-
ческой расы, но и всех пород, созданных господом богом,
семя дьявола, вечно старавшегося нарушить божественный
порядок и превратить нашу землю, твердыню господа, в
непристойный хаос, подобный окраинам. Превратить ее в место
без законов, подобно южным землям, о которых мне рассказы-
вал дядя Аксель, где растения, люди и звери являют собой
пародии, где правильный образ уступил место немыслимым
созданиям, где процветают отвратительные существа, и где
дух зла издевается над господом своими непристойными изме-
нениями.
Маленькое отличие было первым шагом к этому...
В эту ночь я искренне молился:
- О, боже, - говорил я, - пожалуйста, боже, позволь
мне быть таким же, как и все люди. Я не хочу быть другим.
Сделай так, чтобы проснувшись утром, я был бы как все,
пожалуйста. Боже, пожалуйста.
Но утром, проверяя свои способности, я поговорил с
Розалиндой и с другими, после чего понял, что молитва не
принесла мне никаких изменений. Я оставался тем же самым,
что был вчера. Я отправился на большую кухню и ел завтрак,
глядя на стену и на надпись:
"Прокляты мутанты перед лицом господа и человека."
И я продолжал бояться.
После того, как молитвы в течении пяти ночей ничего не
изменили, дядя Аксель после завтрака попросил помочь емы
исправить плуг. Поработав около часа, он об_явил перекур.
Мы начали молча жевать принесенную еду, так прошло две -
три минуты. Потом он сказал:
- Ну, в чем же дело, Дэви?
- Как в чем? - Тупо спросил я.
- Почему в последние дни ты выглядишь так, как-будто
все время чего-нибудь ищешь? И что тебя беспокоит? Кто-
нибудь узнал?
- Нет, - ответил я.
Он вздохнул с облегчением.
- Тогда в чем же дело?
Я рассказал ему о тете Гэррист и ребенке. Заканчивая
рассказ, я говорил сквозь слезы - таким облегчением для
меня было разделить эту тяжесть с кем-то.
- Ее лицо все время передо мной, - об_яснил я ему. - Я
никогда не видел такого лица. Я вижу его в воде.
Я поглядел на него и замолчал. Лицо его было хмуро,
углы рта печально опустились.
- Вот оно что, - сказал он раз или два, кивнув голо-
вой.
- И все потому, что ребенок отличался, - повторил я. -
Как было и с Софи. Я не понимаю... Я... Я боюсь, дядя
Аксель. Что они сделают, если узнауют о моем отличии?
Он положил мне руку на плечо.
- Никто не знает об этом, - сказал он убежденно. -
Никто, кроме меня, а я не так уж и опасен.
- Но ведь один из нас замолчал, - напомнил я ему, -
возможно, о нем узнали...
Он покачал головой.
- Я думаю, что об этом можно не беспокоиться, Дэвид. Я
узнал, что в то время, о котором ты говорил, был убит
мальчик. Его звали Уолтер Брент, ему было девять лет. Он
бродил без дела там, где расчищали лесной участок, и его
придавило упавшее дерево. Бедняга!
- Где? - Спросил я.
- Около девяти миль отсюда, - ответил он, - на ферме у
Чаппинга.
Я задумался. Направление на ферму Чаппинга было то
самое, в этом я не сомневался, а несчастный случай был как
раз тем самым обстоятельством, которое могло вызвать эту
необ_яснимую остановку... Без всякого недоброжелательства к
неизвестному мне Уолтеру, я надеялся, что это было правиль-
ное об_яснение.
Дядя Аксель продолжал:
- Нет никакой причины, чтобы кто-то раскрыл тайну.
Здесь ничего нельзя увидеть, узнать можно только от вас
самих. Научитесь следить за собой, и никто никогда не
узнает.
- Что они сделали с Софи? - Опять спросил я. Но он
опять уклонился от ответа. Он сказал:
- Вспомни, что я говорил тебе. Они думают, что вопло-
щают правильный облик, но кто может быть уверен в этом?
Даже если древние люди и были такими же, как мы, что с
того? О, я знаю, рассказывают сказки о том, какими они были
удивительными, и какой у них был удивительный мир, и как
однажды мы получим все, что было у них. Здесь смешано много
ерунды, но даже если в этом есть хоть доля правды, что
хорошего повторять их путь? Где они сейчас, и где их удиви-
тельный мир?
- Бог послал на них Наказание, - процитировал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32