Он снял шарфик и стал на пол. Донцова начала бережно ощупывать его опухол
ь, потом и здоровую половину шеи, сравнивая. Попросила его сколько можно з
апрокинуть голову назад (не так-то далеко она и запрокинулась, сразу потя
нула опухоль), сколько можно наклонить вперёд, повернуть налево и направ
о.
Вот оно как! Ц голова его, оказывается, уже почти не имела свободы движен
ия Ц той лёгкой изумительной свободы, которую мы не замечаем, обладая ею.

Ц Куртку снимите, пожалуйста.
Куртка его зелёно-коричневой пижамы расстёгивалась крупными пуговица
ми и не была тесна, и кажется бы не трудно было её снять, но при вытягивании
рук отдалось в шее, и Павел Николаевич простонал. О, как далеко зашло дело!

Седая осанистая сестра помогла ему выпутаться из рукавов.
Ц Под мышками вам не больно? Ц спрашивала Донцова. Ц Ничто не мешает?
Ц А что, и там может заболеть? Ц голос Русанова совсем упал и был ещё тише
теперь, чем у Людмилы Афанасьевны.
Ц Поднимите руки в стороны! Ц и сосредоточенно, остро давя, щупала у нег
о под мышками.
Ц А в чём будет лечение? Ц спросил Павел Николаевич.
Ц Я вам говорила: в уколах.
Ц Куда? Прямо в опухоль?
Ц Нет, внутривенно.
Ц И часто?
Ц Три раза в неделю. Одевайтесь.
Ц А операция Ц невозможна?
(Он спрашивал Ц "невозможна?", но больше всего боялся именно лечь на стол. К
ак всякий больной, он предпочитал любое другое долгое лечение).
Ц Операция бессмысленна. Ц Она вытирала руки о подставленное полотен
це.
И хорошо, что бессмысленна! Павел Николаевич соображал. Всё-таки надо пос
оветоваться с Капой. Обходные хлопоты тоже не просты. Влияния-то нет у нег
о такого, как хотелось бы, как он здесь держался. И позвонить товарищу Оста
пенко совсем не было просто.
Ц Ну хорошо, я подумаю. Тогда завтра решим?
Ц Нет, Ц неумолимо приговорила Донцова. Ц Только сегодня. Завтра мы ук
ола делать не можем, завтра суббота.
Опять правила! Как будто не для того пишутся правила, чтоб их ломать!
Ц Почему это вдруг в субботу нельзя?
Ц А потому что за вашей реакцией надо хорошо следить Ц в день укола и в с
ледующий. А в воскресенье это невозможно.
Ц Так что, такой серьёзный укол?... Людмила Афанасьевна не отвечала. Она уж
е перешла к Костоглотову.
Ц Ну, а если до понедельника?...
Ц Товарищ Русанов! Вы упрекнули, что восемнадцать часов вас не лечат. Как
же вы соглашаетесь на семьдесят два? Ц (Она уже победила, уже давила его к
олёсами, и он ничего не мог!...) Ц Мы или берём вас на лечение или не берём. Есл
и да, то сегодня в одиннадцать часов дня вы получите первый укол. Если нет
Ц вы распишетесь, что отказываетесь от нашего лечения, и сегодня же я вас
выпишу. А три дня ждать в бездействии мы не имеем права. Пока я кончу обход
в этой комнате Ц продумайте и скажите.
Русанов закрыл лицо руками.
Гангарт, глухо затянутая халатом почти под горло, беззвучно миновала его
. И Олимпиада Владиславовна проплыла мимо, как корабль.
Донцова устала от спора и надеялась у следующей кровати порадоваться. И
она и Гангарт уже заранее чуть улыбались.
Ц Ну, Костоглотов, а что скажете вы? Костоглотов, немного пригладивший ви
хры, ответил громко, уверенно, голосом здорового человека:
Ц Великолепно, Людмила Афанасьевна! Лучше не надо! Врачи переглянулись.
У Веры Корнильевны губы лишь чуть улыбались, а зато глаза Ц просто смеял
ись от радости.
Ц Ну всё-таки, Ц Донцова присела на его кровать. Ц Опишите словами Ц ч
то вы чувствуете?
Что за это время изменилось?
Ц Пожалуйста! Ц охотно взялся Костоглотов. Ц Боли у меня ослабились п
осле второго сеанса, совсем исчезли после четвёртого. Тогда же упала и те
мпература. Сплю я сейчас великолепно, по десять часов, в любом положении
Ц и не болит. А раньше я такого положения найти не мог. На еду я смотреть не
хотел, а сейчас все подбираю и ещё добавки прошу. И не болит.
Ц И не болит? Ц рассмеялась Гангарт.
Ц А Ц дают? Ц смеялась Донцова.
Ц Иногда. Да вообще о чём говорить? Ц у меня просто изменилось мироощущ
ение. Я приехал вполне мертвец, а сейчас я живой.
Ц И тошноты не бывает?
Ц Нет.
Донцова и Гангарт смотрели на Костоглотова и сияли Ц так, как смотрит уч
итель на выдающегося отличника: больше гордясь его великолепным ответо
м, чем собственными знаниями и опытом. Такой ученик вызывает к себе привя
занность.
Ц А опухоль ощущаете?
Ц Она мне уже теперь не мешает.
Ц Но ощущаете?
Ц Ну, когда вот ложусь Ц чувствую лишнюю тяжесть, вроде бы даже перекаты
вается. Но не мешает! Ц настаивал Костоглотов.
Ц Ну, лягте.
Костоглотов привычным движением (его опухоль за последний месяц щупали
в разных больницах многие врачи и даже практиканты, и звали из соседних к
абинетов щупать, и все удивлялись) поднял ноги на койку, подтянул колени, л
ёг без подушки на спину и обнажил живот. Он сразу почувствовал, как эта вну
тренняя жаба, спутница его жизни, прилегла там где-то глубоко и подавлива
ла.
Людмила Афанасьевна сидела рядом и мягкими круговыми приближениями по
дбиралась к опухоли.
Ц Не напрягайтесь, не напрягайтесь, Ц напоминала она, хотя и сам он знал,
но непроизвольно напрягался в защиту и мешал щупать. Наконец, добившись
мягкого доверчивого живота, она ясно ощутила в глубине, за желудком, край
его опухоли и пошла по всему контуру сперва мягко, второй раз жёстче, трет
ий Ц ещё жёстче.
Гангарт смотрела через её плечо. И Костоглотов смотрел на Гангарт. Она оч
ень располагала. Она хотела быть строгой Ц и не могла: быстро привыкала к
больным. Она хотела быть взрослой и тоже не получалось: что-то было в ней д
евченочье.
Ц Отчётливо пальпируется по-прежнему, Ц установила Людмила Афанасье
вна. Ц Стала площе, это безусловно. Отошла вглубь, освободила желудок, и в
от ему не больно. Помягчела. Но контур Ц почти тот же. Вы Ц посмотрите?
Ц Да нет, я каждый день, надо с перерывами. РОЭ Ц двадцать пять, лейкоцито
в Ц пять восемьсот, сегментных... Ну, посмотрите сами...
Русанов поднял голову из рук и шёпотом спросил у сестры:
Ц А Ц уколы? Очень болезненно? Костоглотов тоже дознавался:
Ц Людмила Афанасьевна! А сколько мне ещё сеансов?
Ц Этого сейчас нельзя посчитать.
Ц Ну, всё-таки. Когда примерно вы меня выпишете?
Ц Что??? Ц Она подняла голову от истории болезни. Ц О чём вы меня спросил
и??
Ц Когда вы меня выпишете? -так же уверенно повторил Костоглотов. Он обня
л колени руками и имел независимый вид.
Никакого любования отличником не осталось во взгляде Донцовой. Был труд
ный пациент с закоренело-упрямым выражением лица.
Ц Я вас только начинаю лечить! Ц осадила она его. Ц Начинаю с завтрашне
го дня. А это всё была лёгкая пристрелка. Но Костоглотов не пригнулся.
Ц Людмила Афанасьевна, я хотел бы немного объясниться. Я понимаю, что я е
щё не излечен, но я не претендую на полное излечение.
Ну, выдались больные! Ц один лучше другого. Людмила Афанасьевна насупил
ась, вот когда она сердилась:
Ц Что вообще вы говорите? Вы Ц нормальный человек или нет?
Ц Людмила Афанасьевна, -спокойно отвёл Костоглотов большой рукой, -диск
уссия о нормальности и ненормальности современного человека завела бы
нас очень далеко... Я сердечно вам благодарен, что вы меня привели в такое п
риятное состояние. Теперь я хочу в нём немножечко пожить. А что будет от да
льнейшего лечения Ц я не знаю. Ц По мере того, как он это говорил, у Людмил
ы Афанасьевны выворачивалась в нетерпении и возмущении нижняя губа. У Га
нгарт задёргались брови, глаза её переходили с одного на другую, ей хотел
ось вмешаться и смягчить. Олимпиада Владиславовна смотрела на бунтаря н
адменно. Ц Одним словом, я не хотел бы платить слишком большую цену сейча
с за надежду пожить когда-нибудь. Я хочу положиться на защитные силы орга
низма...
Ц Вы со своими защитными силами организма к нам в клинику на четвереньк
ах приползли! Ц резко отповедала Донцова и поднялась с его кровати. Ц В
ы даже не понимаете, чем вы играете! Я с вами и разговаривать не буду!
Она взмахнула рукой по-мужски и отвернулась к Азовкину, но Костоглотов с
подтянутыми по одеялу коленями смотрел непримиримо, как чёрный пёс:
Ц А я, Людмила Афанасьевна, прошу вас поговорить! Вас, может быть, интерес
ует эксперимент, чем это кончится, а мне хочется пожить покойно. Хоть годи
к. Вот и все.
Ц Хорошо, Ц бросила Донцова через плечо. Ц Вас вызовут. Раздосадованн
ая, она смотрела на Азовкина, ещё никак не переключаясь на новый голос и но
вое лицо.
Азовкин не вставал. Он сидел, держась за живот. Он поднял только голову нав
стречу врачам. Его губы не были сведены в один рот, а каждая губа выражала
своё отдельное страдание. В его глазах не было никакого чувства, кроме мо
льбы Ц мольбы к глухим о помощи.
Ц Ну, что, Коля? Ну как? Ц Людмила Афанасьевна обняла его с плеча на плечо.

Ц Пло-хо, Ц ответил он тихо, одним ртом, стараясь не выталкивать грудью в
оздух, потому что всякий толчок лёгкими сразу же отдавался к животу на оп
ухоль.
Полгода назад он шёл с лопатой через плечо во главе комсомольского воскр
есника и пел во всю глотку Ц а сейчас даже о боли своей не мог рассказать
громче шёпота.
Ц Ну, давай, Коля, вместе подумаем, Ц так же тихо говорила Донцова. Ц Мож
ет быть, ты устал от лечения? Может быть, тебе больничная обстановка надое
ла? Надоела?
Ц Да...
Ц Ты ведь здешний. Может, дома отдохнёшь? Хочешь?... Выпишем тебя на месяц н
а полтора?
Ц А потом... примете?...
Ц Ну, конечно, примем. Ты ж теперь наш. Отдохнёшь от уколов. Вместо этого ку
пишь в аптеке лекарство и будешь класть под язык три раза в день.
Ц Синэстрол?...
Ц Да.
Донцова и Гангарт не знали: все эти месяцы Азовкин фанатично вымаливал у
каждой заступающей сестры, у каждого ночного дежурного врача лишнее сно
творное, лишнее болеутоляющее, всякий лишний порошок и таблетку кроме те
х, которыми его кормили и кололи по назначению. Этим запасом лекарств, наб
итой матерчатой сумочкой, Азовкин готовил себе спасение вот на этот день
, когда врачи откажутся от него.
Ц Отдохнуть тебе надо, Коленька... Отдохнуть... Было очень тихо в палате, и т
ем слышней, как Русанов вздохнул, выдвинул голову из рук и объявил:
Ц Я уступаю, доктор. Колите!


5

Как это называется? Ц расстроена? угнетена? Ц какой-то невидимый, но пло
тный тяжёлый туман входит в грудь, а все наше облегает и сдавливает к сере
дине. И мы чувствуем только это сжатие, эту муть, не сразу даже понимаем, чт
о именно нас так утеснило.
Вот это чувствовала Вера Корнильевна, кончая обход и спускаясь вместе с
Донцовой по лестнице. Ей было очень нехорошо.
В таких случаях помогает вслушаться и разобраться: отчего это всё? И выст
авить что-то в заслон.
Вот что было: была боязнь за мамуЦ так звали между собой Людмилу Афанась
евну три её ординатора-лучевика. Мамой она приходилась им и по возрасту
Ц им всем близ тридцати, а ей под пятьдесят; и по тому особенному рвению, с
которым натаскивала их на работу: она сама была старательна до въедливос
ти и хотела, чтоб ту же старательность и въедливость усвоили все три "доче
ри"; она была из последних, ещё охватывающих и рентгенодиагностику и рент
генотерапию, и вопреки направлению времени и дроблению знаний, добивала
сь, чтоб её ординаторы тоже удержали обе. Не было секрета, который она таил
а бы для себя и не поделилась. И когда Вера Гангарт то в одном, то в другом ок
азывалась живей и острей её, то "мама" только радовалась. Вера работала у н
её уже восемь лет, от самого института Ц и вся сила, которую она в себе теп
ерь чувствовала, сила вытягивать умоляющих людей из запахнувшей их смер
ти, Ц вся произошла от Людмилы Афанасьевны.
Этот Русанов мог причинить "маме" тягучие неприятности. Мудрено голову п
риставить, а срубить немудрёно.
Да если бы только один Русанов! Это мог сделать любой больной с ожесточён
ным сердцем. Ведь всякая травля, однажды кликнутая, Ц она не лежит, она бе
жит. Это Ц не след по воде, это борозда по памяти. Можно её потом заглажива
ть, песочком засыпать, Ц но крикни опять кто-нибудь хоть спьяну: "бей врач
ей!" или "бей инженеров!" Ц и палки уже при руках.
Клочки подозрений остались там и сям, проносятся. Совсем недавно лежал в
их клинике по поводу опухоли желудка шофёр
МГБ. Он был хирургический, Вера Корнильевна не имела к нему никакого отно
шения, но как-то дежурила ночью и делала вечерний обход. Он жаловался на п
лохой сон. Она назначила ему бромурал, но узнав от сестры, что мелка расфас
овка, сказала: "Дайте ему два порошка сразу!" Больной взял, Вера Корнильевн
а даже не заметила особенного его взгляда. И так бы не узналось, но лаборан
тка их клиники была этому шофёру соседка по квартире, и навещала его в пал
ате. Она прибежала к Вере Корнильевне взволнованная: шофёр не выпил поро
шков (почему два сразу?), он не спал ночь, а теперь выспрашивал лаборантку: "П
очему её фамилия Гангарт? Расскажи о ней поподробней. Она отравить меня х
отела. Надо ею заняться".
И несколько недель Вера Корнильевна ждала, что ею займутся. И все эти неде
ли она должна была неуклонно, неошибочно и даже со вдохновением ставить
диагнозы, безупречно отмерять дозы лечения и взглядом и улыбкой подбодр
ять больных, попавших в этот пресловутый раковый круг, и от каждого ожида
ть взгляда: "А ты не отравительница?"
Вот ещё что сегодня было особенно тяжело на обходе: что Костоглотов, один
из самых успешливых больных и к которому Вера Корнильевна была особенно
почему-то добра, Ц Костоглотов именно так и спросил "маму", подозревая ка
кой-то злой эксперимент над собой.
Шла удручённая с обхода и Людмила Афанасьевна и тоже вспоминала неприят
ный случай Ц с Полиной Заводчиковой, скандальнейшей бабой. Не сама она б
ыла больна, но сын её, а она лежала с ним в клинике. Ему вырезали внутреннюю
опухоль Ц и она напала в коридоре на хирурга, требуя выдать ей кусочек оп
ухоли сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11