Они
созревают и падают. И их собирают. Так как урожай - это время сбора, а
созревание - время роста. И голубое и золотистое..."
Здесь Найт снова впал в бессвязный бред, который, как и во всей
рукописи, преимущественно выражался в бесконечном перечислении оттенков
цвета, разновидностей форм и размеров.
Я опять внимательно перечитал этот единственный абзац, показавшийся
не лишенным смысла, и пролистал предшествующие ему страницы текста в
надежде обнаружить хоть какую-то зацепку, указывающую на то, что он
подразумевал под "этими", но так ничего путного и не нашел.
Я отложил рукопись и присел у костра, лихорадочно обдумывая, какой же
смысл скрывается за содержанием этого отрывка. Был ли он случайным
порождением больного воображения; также, как и текст в целом? Или
представлял собой плод сиюминутного озарения, во время которого Найт успел
изложить важный факт, несколько затуманенный пеленой мистицизма? А, может
быть, Найт вовсе и не был таким сумасшедшим, каким казался, и вся эта
рукописная галиматья была не более чем искусным камуфляжем, за которым
скрывалось тайное послание, предназначенное для того, в чьих руках волею
судьбы окажется рукопись. Впрочем, я тут же отбросил это предположение,
как несостоятельное. Если бы он был действительно в своем уме и додумался
до столь хитрого способа передачи информации, он бы уже давно бежал из
долины и стремглав несся обратно в город, надеясь выбраться с этой
планеты-ловушки и с приобретенными знаниями вернуться в галактику.
А если в этом отрывке действительно содержалось замаскированное
послание, тут же возникал вопрос: как ему удалось об этом узнать? Были ли
в городе какие-то записки, из которых он почерпнул сведения, проливающие
свет на историю планеты? Или он говорил с кем-то, кто объяснил ему, почему
эта планета была превращена в гигантский сад? А, может быть, правду
удалось раскопать Роско? Было вполне достаточно оснований подозревать в
этом Роско, поскольку он, помимо всего прочего, быт еще и
роботом-телепатом. Честно говоря, вряд ли бы кто-нибудь решился сейчас
приписывать ему эти феноменальные способности. Он пристроился рядом со
мной и по-прежнему вычерчивал пальцем на расчищенном пятачке земли
какие-то символы, бормоча себе под нос.
Я почти уже собрался спросить его о верности моих предположений, но
потом удержался. Я по-прежнему был убежден, что от этого болвана ничего не
добьешься.
На следующее утро мы возобновили поход, а на второй день вышли к
устроенному нами тайнику, где пополнили запасы воды и продовольствия.
Закрепив флягу с водой и рюкзак с провизией на спине Роско, мы снова
тронулись в путь, и вскоре перед нашими глазами открылась пустыня.
Мы шли очень быстро. Мы пересекли поле, где я дрался с кентавром, и
пошли дальше, не делая привалов, к ущелью, в котором мы нашли Старину
Пэйнта. Мы натыкались на оставленные нами костровища в местах наших
остановок на ночлег по пути к горам. Я легко узнавал пройденные недавно
места. Земля вокруг была все такой же красновато-желтой, в отдалении
трубили неугомонные крикуны, а по временам мы замечали и других странных
обитателей пустыни. Никто и ничто не препятствовало нашему движению, и мы
продолжали стремительно идти вперед по тропе.
Я часто воображал, что покинувшие нас попутчики все еще с нами, что
нас сопровождают их тени. Вот она - кавалькада призраков: Сара верхом на
Старине Пэйнте; Тэкк, закутанный в коричневую сутану, ковыляет,
поддерживая под руку спотыкающегося и трясущегося Джорджа Смита; Свистун,
наш вечный дозорный, рыщущий далеко впереди. Иногда я что-то кричу ему,
позабыв, что он ушел слишком далеко и не может меня услышать. Порой я
настолько поддавался игре воображения, что действительно начинал верить,
будто они с нами, а потом, очнувшись, понимал - их уже нет. Но даже зная,
что их уже не вернешь, было приятно фантазировать, представляя их рядом.
Меня смущало только одно обстоятельство. Тэкк нес куклу, прижав ее к
груди, и я тащил эту же куклу, только спрятав ее в кармане куртки.
Кукла уже больше не прилипала к руке, при желании я мог бы от нее
легко отделаться, но все же я нес ее с собой. Я не знал, почему поступаю
таким образом. Просто так было нужно. Вечерами я подолгу рассматривал ее,
иногда с отвращением, иногда с удовольствием, попадая под ее очарование,
но с каждым вечером, казалось, моя антипатия к ней все более ослабевала, и
притягательная сила ее обаяния брала верх. И я продолжал коротать вечера,
глядя кукле в лицо с надеждой, что в один прекрасный день смогу постичь
мудрость, заключенную в его выражении, и поступить в согласии с ней.
Временами я продолжал читать рукопись. Текст был все таким же
бессвязным, и только в самом конце встретилась фраза:
"...Деревья - это вершины. Деревья достигают высот. Вечно
неудовлетворенные. Всегда ненасытные. Все, что я пишу о деревьях и
пойманном знании, - истинно. Их вершины туманны. Голубой туман..."
"Все, что я пишу о деревьях и пойманном знании - истинно..."
Было ли это единственное предложение, потонувшее в волнах бредовых
сентенций, специально вставлено, чтобы укрепить и подтвердить то, что было
написано много страниц назад? Было ли оно еще одной искрой озарения во
мраке затуманенного разума? Легко было поддаться искушению и поверить в
это, но доказать было нельзя.
На следующий вечер я закончил чтение рукописи. Больше я в ней ничего
не нашел.
А на третий день после этого мы увидели на горизонте город, тянущийся
в небеса белоснежными башнями домов - как горная цепь своими вершинами.

25
Дерево лежало на том же месте, где я срезал его лучом лазерного
ружья. Его высокий, неровно обрубленный пень упирался в небо кривыми
зубцами. Массивный лежащий на земле ствол простирался на мили, листья уже
засохли и сморщились, обнажая бурую древесину ветвей.
Позади дерева возвышалась громада красного каменного здания, в
котором мы нашли убежище после устроенной нам деревом бомбардировки. Когда
я смотрел на дом, в моей памяти воскресали пережитые в нем впечатления, и
слух наполнялся хлопаньем миллионов невидимых крыльев, бьющихся под крышей
в поисках дороги из ниоткуда в никуда.
От дерева исходил отвратительный тошнотворный запах, и по мере
приближения к нему я смог разглядеть, что круглая лужайка, окаймлявшая
пень, просела и превратилась в яму. Именно из этой ямы и несло, как из
помойного ведра. С вершины холма, на который мы забрались с Роско, я
увидел, что в вязкой маслянистой слизи, до половины наполнявшей яму,
плавали разлагающиеся останки каких-то животных.
Я с горечью подумал: одного выстрела хватило, чтобы отнять не одну
жизнь - жизнь самого дерева, а жизни целой общины существ, вроде тех
маленьких ноющих и хныкающих улиткообразных, которые высыпали из
рухнувшего дерева и набросились на нас с упреками. А теперь, как
оказалось, пострадали обитатели подземного резервуара, расположенного под
деревом. Их благополучие было всецело связано с деревом, они не могли
выжить после его гибели. Как только умерло оно, эти животные стали
обречены. Я пытался отыскать какие-нибудь признаки присутствия маленьких
грызунов, но не нашел. Они, должно быть, тоже уже погибли. Мне даже
представилось, как их истлевшие, почти невесомые косточки разносит ветром.
Я был убийцей, моя рука принесла им смерть. Я намеревался уничтожить
только дерево, а в результате отобрал столько невинных жизней. Черт
возьми, что же на меня нашло? Почему я вдруг стал задумываться о такой
чепухе? Ведь они сами навлекли на себя беду! Дерево первым напало на нас,
и я имел полное моральное право на ответный удар. Это был древний
неписанный закон - око за око, зуб за зуб. Всю свою жизнь на насилие я
отвечал насилием. И, надо признать, всегда срабатывало. И в данном случае,
после того, как я срезал это чертово дерево, ни одно из других деревьев не
посмело напасть на нас. Каким-то образом до них дошел сигнал: не трогай
этого парня, свяжешься не поздоровится. Конечно, они не знали, что у меня
уже нет лазерного ружья, но попробовали бы они проверить!
Я вдруг почувствовал, как Роско схватил меня за плечо, и повернулся в
ту сторону, куда он уже указывал рукой. С севера, со стороны гор на нас
двигались они. Их был легион. Их ни с кем нельзя было спутать. Это могли
быть только те чудовища, чьи скелеты мы видели в груде костей,
перегораживающих проклятое ущелье, где был найден Старина Пэйнт. Теперь
они предстали во плоти - массивные животные, быстро передвигавшиеся на
задних лапах, с вытянутыми назад хвостами, помогавшими им сохранять
равновесие на бегу. У них были могучие тела, гигантские головы. Передние
лапы с острыми, сверкавшими на солнце когтями они держали на весу. Они
скалили пасти, и даже на большом расстоянии были хорошо видны их хищные
жестокие гримасы. Вероятно, они уже давно преследовали нас, но показались
впервые.
Они были ужасно большими и уродливыми и приближались очень быстро. Не
стоило обладать богатым воображением, чтобы представить, как они с нами
обойдутся, если сумеют догнать. Долго раздумывать значило дать им
возможность заживо спустить с себя шкуру. Я изо всех сил припустил по
тропинке, ведущей к городу. Щит мешал мне, и я его бросил. Болтающийся в
ножнах меч бил меня по коленкам, и я, пытаясь на бегу развязать ремень,
споткнулся о него и кубарем покатился с пригорка, как оторвавшееся от
телеги колесо. Прежде чем я успел остановиться, сильная рука схватила меня
за ремень, к которому были подвешены ножны, и приподняла вверх, так что я
оказался на весу. В таком подвешенном состоянии меня крутило то по, то
против часовой стрелки, а мимо моего носа пролетали комья земли,
выскакивавшие из-под ног бегущего Роско.
Краем глаза я видел, что его ноги мелькают, как спицы велосипеда.
Боже милосердный, как он, оказывается, умел бегать!
Я пытался повернуть голову, чтобы определить, где мы находимся, но
мое лицо оказалось так близко от земли, что я ни черта не мог разглядеть.
Что говорить, положеньице отнюдь не самое удобное, и это немного
раздражало. Но и грех жаловаться: Роско шпарил, как гончая собака, а у
меня показать такую прыть была кишка тонка.
Вдруг перед моими глазами зарябила мощеная дорога, и Роско,
перевернув меня вверх головой, поставил на ноги. Голова у меня кружилась,
земля вокруг ходила ходуном, но я понял, что мы уже на узкой городской
улице, замкнутой с двух сторон высокими стройными стенами белых домов.
Позади слышались злобное рычание и яростный скрежет когтей по камню.
Обернувшись, я увидел, как преследовавшие нас чудовища тщетно пытаются
протиснуться в узкую щель между домами. Все их усилия добраться до нас, к
счастью, не принесли результата. Мы были в безопасности. И я наконец
получил ответ на давно волновавший меня вопрос: зачем в городе такие узкие
улицы.

26
Призрачные силуэты кораблей все также виднелись на белом поле
посадочной площадки космодрома. Величественные белоснежные утесы городских
домов окаймляли ее, как края гигантской чаши. Площадка сияла стерильной
чистотой. Кругом стояла мертвая тишина. Ни единого движения, ни малейшего
дуновения ветерка.
Повешенное на привязанной к стропилу веревке сморщенное тело гнома
расслабленно свисало из-под потолка кладовой. И в кладовой все было
по-прежнему: те же горы поставленных друг на друга ящиков, коробок, тюков
и узлов. Лошадки куда-то исчезли.
В небольшой комнате, куда надо было подниматься с улицы по пандусу,
каменные плиты тоже находились на своих местах. На их боковых гранях
виднелись телефонные наборные диски. От одной из плит исходило сияние, и в
нем, как на экране кинотеатра, демонстрирующего фильм ужасов, представала
картина кошмарного мира новорожденной планеты. Ее наполовину
расплавленная, наполовину затвердевшая поверхность медленно вздымалась,
подвластная мощному внутреннему дыханию. Кругом открывались страшные,
наполненные лавой нарывы кратеров, на дне которых шевелился раскаленный
докрасна шлак. Из расщелин вырывались клубы дыма и пара, выплескивались
волны кипящей воды. В отдалении вулканы извергали пламя, выбрасывая вверх
огромные облака пепла.
Роско уже успел снять походные мешки, а флягу с водой поставил в
проеме двери. Теперь он сидел на корточках, царапая пол пальцем, правда,
на этот раз он не пытался изобразить какие-нибудь заумные формулы и, что
особенно странно, уже не бубнил себе под нос.
Я принялся разламывать деревянную скамью, прихваченную из кладовой,
чтобы как следует разжечь костер, устроенный мною прямо на полу.
Хорошенькое зрелище, подумал я, мы, наверное, представляем со стороны:
дикий варвар, разбивший лагерь в мертвом городе погибшей цивилизации, еще
один варвар из другого племени, болтающийся на веревке за дверью соседней
комнаты, и представитель механического интеллекта, упорно старающийся
разрешить одному ему понятную проблему (а может быть, непонятную ему
самому).
Я бы упал в обморок от удивления, если бы мне доказали, что Роско
отдает себе отчет в своих поступках. Наверняка он никогда не был
запрограммирован для проведения тех расчетов, которыми он постоянно
занимался. Видимо, размышлял я, основательная встряска, полученная его
мозгом во время исполнения "заглавной партии" при игре в поло, не только
вышибла все остатки здравого смысла, но и вколошматила вместо него черты
гениальности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31