- На кафедре и в клинике. Вернулся незадолго до несчастья с Матвеем
Петровичем.
- Как это воспринял Матвей Петрович?
- Бурчал, но был рад. Он любил Пашу, как сына.
- Новицкий женат?
- Убежденный холостяк.
- Как относится к нему Лариса?
- Они дружны. Когда он работал у нас, она часто прибегала сюда,
приносила ему бутерброды, пирожки. Еще девчонкой-школьницей была. Наше
заведение, как вы понимаете, не привлекает посторонних, а уж подростков
тем паче. А ей было хоть бы что! Как-то застал ее в анатомке. Выставил,
конечно, немедленно. А Пашка смеется: "Ничего, пусть привыкает!" Я и ему
шею намылил.
- Вы знакомы с Инной Антоновной Билан?
- Она работает с моей женой. Милая женщина, большая умница. Вы
спросили о ней очевидно, в связи с семьей Яворских? Матвей Петрович был
руководителем ее кандидатской работы: невропатология и нейрохирургия тесно
связаны. Инна блестяще защитилась и сейчас уже работает над докторской. В
доме Яворских она - свой человек.
Валентин насторожился. Похоже, что Инна Антоновна Билан не случайно
уклоняется от встречи с ним, как не случайно она была не совсем искренна
со своим приятелем - Акопяном: Инна Антоновна узнала не только девицу в
белых джинсах, но и ее кавалера. Друг семьи Яворских, очевидно еще молодая
(недавно защитилась), не чуждая флирту и ресторанам женщина, она не могла
не знать предмета увлечения Ларисы. Тем более, что этот самый "предмет" -
ее коллега, и, надо думать, принят в респектабельном профессорском доме
(Лариса доверяет ему отцовскую машину). Больше того: у Инны Антоновны есть
какие-то причины не давать показаний работникам милиции по поводу драки на
автостоянке, непосредственным свидетелем которой она, кстати отметить, не
была. Что же она имела в виду, когда просила Акопяна сделать все
возможное, чтобы ее не впутывали в "эту историю"? Видимо, она что-то
знает, или, по меньшей мере, догадывается о первопричине конфликта. Да и
Зимовец, надо думать, знаком ей: он бывал у Яворских, переплетал
профессорские книги...
Сторожук выжидающе поглядывал на Ляшенко, занятого своими мыслями.
Перехватив взгляд судмедэксперта, Валентин смутился, спросил первое, что
пришло в голову:
- После смерти Матвея Петровича между родственниками не было раздоров
из-за наследства?
- Не могу знать, я не был его душеприказчиком, - усмехнулся Сторожук.
- А кому перешла его библиотека? Говорят, у профессора была знатная
библиотека.
- Говорят, что в Москве кур доят! - неожиданно рассердился Сторожук.
- Я не прислушиваюсь к сплетням, даже тогда, когда они выносятся на
страницы газет!
Ляшенко не понял, что он имел в виду, но уточнять не стал - вопрос
был почему-то неприятен собеседнику. Тем не менее, решил, что надо
непременно поинтересоваться судьбой библиотеки профессора Яворского, так
же как и довольно странной позицией Инны Антоновны Билан.
А еще подумал, что Билякевич прав: конфликт на автостоянке нельзя
выводить из самого себя...
Сторожук пошел проводить его. В небольшом палисаднике перед
приземистым, таящимся за разросшимися кустами сирени здании бюро
судебно-медицинской экспертизы, он придержал Валентина за локоть.
- Не завидую, Валентин Георгиевич: потреплют вам нервы с этим делом.
- Почему так думаете?
- Видимо, вам придется высвечивать неблаговидное поведение Ларисы,
что, так или иначе, бросит тень на семью Яворских-Волощук, реноме которой
тщательно оберегается всеми ее членами. Не улыбайтесь, смешного тут мало.
К вашему сведению: отец Надежды Семеновны, ныне персональный пенсионер, в
свое время был заместителем министра здравоохранения, ее старший брат
Роман - академик, второй брат, Василий - главврач правительственного
санатория. О покойном профессоре Матвее Петровиче уже не говорю, но не
сомневаюсь, что при необходимости Надежда Семеновна не постесняется
обратиться за поддержкой к его бывшим пациентам из числа власти
предержащих, и ее просьба, скорее всего, будет уважена.
- Предостерегаете от гнева медицинской элиты?
- Элита - понятие не профессиональное - социальное, - невесело
усмехнулся Сторожук. - В обществе, где существуют чины и звания,
номенклатурные должности и адъютанты, спецсанатории и персональные пенсии,
декларация: "Все равны перед законом" остается всего лишь декларацией.
Готов держать пари, что телефонный звонок вашему начальству академика
Романа Волощука, или, скажем, товарища Н. из Совмина республики, будет
весомее любых ваших доводов. Так, что готовьтесь к начальственным окрикам,
в лучшем случае к визитам заступников, ходатаев...
Сторожук, словно в воду глядел: не успел Валентин вернуться в
управление, как к нему явился первый ходатай.
Впрочем, майор Великанов из отдела кадров не считал себя таковым и
держался с Валентином покровительственно, то и дело подчеркивая, что
беседует с ним как старший товарищ, желающий лишь одного - предостеречь не
в меру ретивого капитана от опрометчивых шагов.
Валентин не принимал всерьез Великанова, сама фамилия которого,
словно в насмешку, была дана низкорослому тщедушному человеку с
приплюснутым носом-пуговкой на округлом полудетском лице; непомерным у
него было только самомнение. Но сейчас Ляшенко едва сдерживал себя, ибо
Великанов не просто урезонивал его, но и весьма недвусмысленно намекал
что, коли Валентин станет упорствовать в своей опрометчивости, ему не
избежать неприятностей.
- Скоро майором будешь, если наше представление не задержат там,
наверху, - ткнув пальцем куда-то в раскрытое окно, за которым виднелась
круто вздыбленная крыша железнодорожных билетных касс, говорил Великанов,
- И, если за это время на тебя какая-нибудь серьезная телега не поступит.
Несерьезную мы в металлолом препроводить можем. А вот серьезную...
Он многозначительно оборвал фразу, вприщур посмотрел на Валентина.
- Бог не выдаст, свинья не съест, - как можно благодушнее сказал
Валентин. Он не хотел заводиться с Великановым, и ляпнул первое, что
пришло в голову, но майор побагровел и спросил:
- Это ты кого и в каком качестве подразумеваешь?
- Того, кто своих не выдает, - нашелся Валентин.
- То-то и оно! - погрозил ему пальцем Великанов. - Ты, Валентин
Георгиевич, говорить говори, но не заговаривайся.
- Чем еще обязан, товарищ майор? - чувствуя что вот-вот вспылит, в
свою очередь насупился Валентин.
- Хочешь товарищеский совет?
- Я - весь внимание.
- Не мешай Мандзюку; не лезь в это дело. Я о драке в загородном
ресторане. Говорят, помер парнишка. Трагедия, конечно, для родственников.
Но ты себя поставь на место того человека, к которому этот самый Зимовец с
бандитским ножом подступил. Как бы ты себя вел? Стоял бы и ждал пока он
тебе полное харакири сделает? Не ждал бы - оборонялся. Я тоже не позволил
бы себя резать. И подушечку для смягчения удара от падения хулигану, между
прочим, не подкладывал бы. Так зачем, спрашивается, огород городить и
уважаемую в народе фамилию по милицейским протоколам трепать?
- Не понял, товарищ майор, о какой фамилии речь?
- Не хитри, Валентин Георгиевич. Ты все прекрасно понял! Так вот, -
голос Великанова обрел металлические нотки, - не мешайся в это дело.
Мандзюк сам сообразит, как его наилучшим образом для архива оформить. А не
сообразит, ему подскажут. Оттуда!
Великанов снова ткнул пальцем в сторону крыши железнодорожных касс.
Валентин не стал возражать - это было бессмысленно, но о визите
Великанова, также как и о своей беседе со Сторожуком, счел нужным доложить
начальнику отдела. Ожидал, что Билякевич возмутится, пойдет к начальнику
управления, потребует призвать к порядку зарвавшегося кадровика. Но
подполковник повел себя необычно: сначала испытывающе посмотрел на
Валентина, затем чему-то усмехнулся, забарабанил пальцами по
отполированной до зеркального блеска крышке стола, что делал в
затруднительных случаях.
- А может в самом деле не стоит беспокоить Ларису Яворскую? - после
продолжительной паузы, произнес он. - Если иметь в виду только драку, то
свидетелей и без нее достаточно. К тому же подоплека конфликта, скорее
всего, носит интимный характер, а с учетом этого на откровенность Ларисы
рассчитывать не приходится. Что же касается личности противника, Зимовца,
то полагаю, Мандзюк правильно определил круг подозреваемых: это кто-то из
ассистентов кафедры нейрохирургии. Уличить этого человека теперь уже
несложно. Но боюсь, что мы не сможем предъявить ему обвинение в умышленном
нанесении Зимовцу тяжелой травмы: судя по всему, он действовал в пределах
необходимой обороны.
Немного помолчав, Билякевич снова, как-то необычно - не то
вопрошающе, не то испытывающе - посмотрел на Валентина.
- Так может быть последуем совету майора Великанова?
Валентин оторопел. Не далее как утром, подполковник говорил прямо
противоположное; они как бы поменялись местами. Но если утром Валентин
согласился с ним - это дело надо довести до конца - то сейчас терялся в
догадках: чем вызван такой крутой поворот в позиции шефа? Не Великанова же
он испугался, в конце концов! Валентин уважал Билякевича и, если не всегда
и не во всем соглашался с ним - начальник отдела был порой излишне
скрупулезен, придирчив, то его принципиальность никогда не брал под
сомнение. И вот - на тебе!
- Извините, Виктор Михайлович, не могу согласиться с вами, - резко
сказал Валентин. - Пока следствие не закончено, я буду предпринимать те
дозволенные законом действия, которые сочту необходимыми. Если вы,
конечно, не отстраните меня.
- Упрямство, Валентин Георгиевич, само по себе, не лучший довод в
споре с начальством. Я имею в виду не только вас.
Валентин смутился, наконец-то сообразив, в чем дело. Видимо,
Билякевича уже взяли в оборот в связи с этим делом. Но отступать не
пожелал.
- Вот мои доводы. Всех, кто знал Анатолия Зимовца, удивляет, что
парень схватился за нож - не похоже на него. Но факт остается фактом. И
нельзя исходить только из него. Убежден: за этим стояла не сиюминутная
вспышка, не пьяная ярость. Тут было что-то другое. Причем очень серьезное.
Перед смертью Зимовец сказал своей сестре, что один во всем виноват. Но
только ли драку он имел в виду? Думаю, не только. И вот почему. На месте
происшествия обнаружена какая-то старая, видимо, ценная книга. Зимовец был
завзятый книжник. Библиофилом считает себя и ассистент Боков. И тот, и
другой бывали в доме Яворских, где имелась уникальная библиотека.
- Имелась? - быстро переспросил Билякевич.
- На этот вопрос пока не могу ответить. Я задавал его Сторожуку, но
он отмолчался. Теперь другое: от встречи со мной по какой-то причине
уклоняется доктор Билан, которая должна быть в курсе событий, так или
иначе касающихся семьи Яворских. И, наконец, эта закулисная возня вокруг
дела Зимовца, которая, как догадываюсь, не миновала и вас. Я не ошибся?
- Допустим. Но как вы увязываете все это с дракой?
- Многое должно проясниться в ходе допроса Ларисы Яворской. Ее
высокопоставленные родственники очевидно не случайно нажали на все кнопки.
Я уверен, что конфликт на автостоянке имеет какую-то неприглядную
предисторию. Вот почему я завтра же вызову Ларису и вместе со следователем
допрошу, какие бы пакости мне потом не делал Великанов.
Билякевич подошел к Валентину, положил руку на его плечо.
- Передайте Великанову и прочим, кто будет обращаться к вам с
подобными советами, что следственно-оперативную группу по делу Зимовца
отныне возглавляю я.
- Вы отстраняете меня? - вспыхнул Валентин.
- Состав группы остается прежним. Я беру на себя роль куратора и в
какой-то степени громоотвода. Не спорьте, за это я зарплату получаю.
- За то, чтобы быть громоотводом?
- И за это тоже.
Билякевич улыбнулся, слегка сжал плечо Валентина, отошел к окну,
присел на низкий подоконник.
- Теперь о Ларисе Яворской. Не спешите ее вызывать. В делах,
касающихся семейных отношений, официальный допрос свидетеля не лучший
способ выявления истины. Тем более, когда этот свидетель не горит желанием
общаться с работниками милиции, следователем. Целесообразнее сначала
побеседовать с доктором Билан, которая, надеюсь, поможет разобраться, если
не во всех, то во всяком случае, в некоторых из интересующих нас вопросах.
Судьбой библиотеки профессора Яворского я сам поинтересуюсь. А Мандзюк
пусть побыстрее выявляет человека, травмировавшего Зимовца. Полагаю, этот
человек не помешает нам, - Билякевич усмехнулся. - Посоветуйтесь с
Мандзюком, составьте план оперативных действий и завтра с утра заходите ко
мне.
Мандзюк явился не с пустыми руками в прямом и переносном смысле. При
нем был портфель-дипломат, который он, надо думать, прихватил с собой не
случайно. В кабинете Билякевича Алексей отложил "дипломат" в сторонку, но
так, чтобы он оставался на виду, и Ляшенко понял, что новость у него не
одна, но для начала придется выслушать менее важную: Алексей не был бы
Алексеем, если бы главное выкладывал сразу.
Неторопливо и деловито, останавливаясь на незначительных деталях,
Мандзюк рассказывал, что участковый инспектор отыскал парня-мотоциклиста,
который подвез Анатолия Зимовца к загородному ресторану.
Парня зовут Игорем, фамилия Кобко. Он ровесник Анатолия, некогда
учились в одном классе, жили на соседних улицах: Игорь на Пасечной,
Анатолий на Харьковской. Приятелями не были, но Игорь, по его словам,
уважал Анатолия за справедливость, а также за то, что Толик давал ему
читать интересные книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22