Откуда у учащегося ПТУ
свободные деньги! Чаще всего он меняет. Обмен для книголюба - процесс
творческий и увлекательный сам по себе. Допустим, ты хочешь заполучить
однотомник Бабеля, но его владелец меняет книгу только на Эжена Сю, у тебя
Сю нет, но есть лишний Эдгар По, к которому уже давно приглядывается
третий книголюб. У него тоже нет Сю, но он знает четвертого любителя,
который готов отдать Сю за Булгакова... Опять не получается? Тогда ищи, у
кого есть Булгаков... Сложно? А вы думали быть книголюбом просто! На одной
любви далеко не уедешь - тут соображать надо. Так вот Толик уже умел
решать такие ребусы... На этот раз он тоже стал приглядываться к какой-то
книге, которую владелец - шофер 3-го таксопарка Габа менял на рассказы
Зощенко. Толик обратился за содействием к знакомым любителям, но ему ничем
не могли помочь: Зощенко ни у кого не было. Как раз в это время к Толику
подошел Рубашкин и предложил заказ на кожаный переплет с медной застежкой.
Толик отмахнулся от него, дельцов он не уважал и старался держаться от них
подальше. Но Рубашкин посулил ему Зощенко с тем, однако, условием, что
Толик сделает для него такой же переплет, как на книге, которая лежала в
портфеле Рубашкина. Он раскрыл портфель, показал книгу в кожаном переплете
с застежкой. Едва завидев книгу, Толик разволновался, вцепился в
Рубашкина, затащил его в ближайший подъезд, стал допытываться, как попала
к дельцам книга в сработанном им переплете. Рубашкин сначала юлил, но
потом стал оправдываться (что на него не похоже - человек он довольно
грубый и в излишней совестливости до сих пор не замечен). Толик кричал на
него, тряс за плечи. Но потом они вроде бы поладили и пошли в бар
"Медовица" о чем-то договариваться. А в этом баре только за вход трешку
берут и там не столько разговаривают, сколько балдеют от поп-музыки и
водки с медом. Поэтому нет ничего удивительного в том, что из бара Толик
вышел нетвердой походкой. Книга в кожаном переплете была у него в руке...
- Не Рубашкина это затея! - выслушав Чопея, убежденно сказал Мандзюк.
- Рубашкин сделал то, что ему велели, - согласился Чопей. - Но
беседовать с ним на эту тему бесполезно: мужик он тертый и битый не
единожды.
- Бокова проделка, чует мое сердце!
- Сердце к делу не подошьешь.
- Надо что-то придумать.
- Давайте думать вместе, - предложил Чопей. - Я на Бокова большой зуб
имею за библиотеку Дома ученых. И еще кое-какие делишки за ним по нашему
ведомству числятся. Но он имеет высоких заступников, а потому брать его
надо только с поличным.
Идея возникла вдруг, как выстрел. Чопей поддержал ее, Ляшенко
отредактировал. Билякевич не возражал, но советовал поторопиться. Как
догадывался Валентин подполковника не оставляли в покое покровители семьи
Яворских. Остановка была за Инной Антоновной. Согласится ли? Учитывая
деликатность предстоящего разговора, Ляшенко счел нужным взять его на
себя. Не откладывая дела в долгий ящик, он позвонил Инне Антоновне,
договорился о встрече. Она не удивилась его звонку, лишних вопросов не
задавала и это обнадежило Валентина.
Он заехал за ней в институт на оперативном "Москвиче".
- Вы прекрасно водите машину, - заметила Инна Антоновна, когда он
повернул на оживленный Октябрьский проспект. - Но все-таки давайте выберем
улочку потише, станем у какого-нибудь забора и сосредоточимся на беседе. А
то мешают: вам - светофоры, обгоны, девичьи ножки, мне - недостаточное
внимание собеседника.
Валентин негромко рассмеялся, но просьбу уважил. Обогнув парк Богдана
Хмельницкого, он свернул в узкий проулок, остановился у высокого каменного
забора, увитого плющом...
Билан не перебивала его, когда он окончил, спросила:
- Вы ни с кем меня не спутали?
- Инна Антоновна, поймите меня правильно, мы вынуждены обратиться к
вам, потому что другого выхода нет.
- Абсурд! - Она достала из сумочки сигарету, закурила. - Вы
предлагаете мне - рафинированной интеллигентке, человеку с давно
определившимися этическими воззрениями, возможно не безупречными и даже в
чем-то сомнительными, но сложившимися, прочными, как эта монастырская
стена, - предлагаете стать сыщиком!
- Ну почему же сыщиком! Я прошу помочь в деле, которое не может не
волновать и вас. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что совершена подлость, и
скорее всего, это дело рук Доната Бокова. Или считаете, что Боков не
способен на подлость?
- Боков способен на все! Он - негодяй, каких мало. Но, понимаете, это
лежит не на поверхности. Пока я разобралась в нем, он стал моим хорошим
знакомым, знакомым моих знакомых. И до сих пор у меня не было повода
указать ему на дверь. О многом я уже догадалась, но у меня нет
доказательств. А человеку свойственно сомневаться до тех пор, пока его не
ткнут носом в эти самые доказательства.
- Если вы согласитесь помочь нам, доказательства будут.
- И вы ткнете меня в них носом? Ой, что-то не по себе от этой затеи!
Не говоря уже о прочем, я берегу свой нос.
- Значит, нет? - огорчился Ляшенко.
- Сыщик, - усмехнулась Инна Антоновна. - А в женском роде как будет?
Сыщица? Какой кошмар!.. Хорошо, я согласна. Только не воображайте, что
уговорили меня: с аналогичной идеей я ношусь уже второй месяц. И когда бы
не этот разговор, сама бы реализовала ее.
- Толик Зимовец тоже пытался действовать самостоятельно, - счел
нужным заметить Валентин.
Инна Антоновна погасила улыбку:
- Вы правы, дилетантом в таком деле быть нельзя.
Они обсудили план действий, что не отличался сложностью, но учитывал
отношения, характеры, устремления действующих лиц. В тот же день, а точнее
- вечером, Инна Антоновна должна была как бы случайно встретиться с
Донатом Боковым в оперном театре, куда Донат пригласил младшую кадровичку
областной больницы (это последнее обстоятельство загодя установил
Мандзюк). В театр Инна Антоновна пойдет не одна - со своим австрийским
коллегой, профессором Цингером (оказывается, группа австрийских
невропатологов действительно приехала в их город). С профессором Цингером
Инна Антоновна познакомилась накануне и была уверена, что он не откажется
посмотреть балет "Спартак" (как потом выяснилось, профессор в основном
смотрел на Инну Антоновну). Встретившись с Донатом в фойе (буфете,
курительной комнате), Инна Антоновна должна рассказать ему о своем новом
поклоннике из Вены и как бы между прочим обронить, что профессор Цингер -
страстный книголюб, интересуется средневековой медицинской литературой и
при этом не стоит за ценой (он очень состоятельный человек!). Расчет был
прост: если исчезнувшие из библиотеки Яворского лечебники находятся у
Бокова, то он, безусловно, соблазнится сделкой с Цингером - другого такого
случая может и не представится.
Но Боков не сказал ни да, ни нет. Он поверил Инне Антоновне: все было
обставлено так, что сомнений у него не возникло. Тем не менее не дал
определенного ответа, сказал, что книг, интересующих профессора Цингера, у
него нет, но он поговорит с одним человеком, у которого они должны быть.
Обещал позвонить Инне Антоновне на следующий день.
Тем же вечером, передав этот разговор Ляшенко, Инна Антоновна
высказала предположение, что лечебники, несомненно, у Бокова, но он по
своему обыкновению крутит-вертит, то ли для того, чтобы свободнее
торговаться потом (дескать, книги не мои, я только посредничаю), то ли для
того, чтобы уйти от ответа на возможный вопрос, каким образом к нему
попали книги?
Валентин нашел ее доводы убедительными. Но следующим утром подумал о
том, что Боков мог и не соврать. Лечебники исчезли два месяца назад, а он
до сих пор не предпринял попытки реализовать их, или хотя бы найти
соответствующего покупателя. Стало быть, этих книг у него действительно
нет. Но он знает, у кого они находятся. Поэтому не далее как сегодня
встретится с этим человеком (Инна Антоновна предупредила его, что
профессор Цингер уезжает в пятницу).
Валентин позвонил Мандзюку на квартиру - тот еще спал - поделился
своими соображениями. Алексей понял с полуслова.
- Беру под наблюдение. Сейчас шесть часов двадцать пять минут.
Считай, что с семи ноль-ноль Дон у меня на телеэкране. Буду докладывать
каждый час...
До десяти утра ничего заслуживающего внимание не произошло. Правда, в
8:15 дачу Бокова покинула и поспешила на автобусную остановку младшая
кадровичка. Донат не провожал ее. Только в 9:30 он - еще в пижаме - зашел
на соседнюю дачу, где был городской телефон, чтобы позвонить. С кем и о
чем он говорил, неизвестно, но разговор длился недолго. Вернувшись к себе,
Боков переоделся и без пяти минут десять вышел из дома, сел в свою машину,
поехал в город. В городе он останавливался около двух магазинов: табачного
и парфюмерного. В табачном он купил блок сигарет "БТ", в парфюмерном -
французские духи номинальной стоимостью 62 рубля. Этих духов на витрине не
было, но после недолгих переговоров с продавщицей таковые были извлечены
из-под прилавка и вручены Донату.
В 10:45 Боков остановил "Ладу" неподалеку от кинотеатра "Сосновск",
зашел в телефонную будку, снова кому-то позвонил. На этот раз удалось
установить, что он соединился с кафедрой патологической анатомии
мединститута и говорит с какой-то женщиной. Подключение произошло в конце
разговора и можно было понять только, что женщина согласилась встретиться
с Донатом. Правда, неохотно - она разговаривала довольно сухо, - но
все-таки согласилась.
В 11:10 Боков подъехал к третьему корпусу медицинского института,
припарковал машину, зашел во двор, направился к скамейке, что крылась за
декоративным кустарником, присел, забросил ногу за ногу, закурил. Спустя
пятнадцать минут, в течение которых Донат трижды смотрел на часы и выкурил
две сигареты, - та, которую он ждал, явно запаздывала, - наконец появилась
женщина в ладно пошитом и не менее ладно сидящем на ней белом халате,
оригинальной белой шапочке, из-под которой расчетливонебрежно выбивались
темно-золотистые волосы, на затылке собранные в большой узел. Женщина была
еще хороша собой, хотя лет ей было немало - за сорок.
Завидев ее, Донат вскочил, почтительно улыбнулся, галантно приложился
к полной ухоженной руке, которую женщина подала ему после некоторого
колебания. Она смотрела на него строго, можно даже сказать, неприязненно.
Но Доната это не смутило: он стал что-то говорить вежливым полушепотом,
продолжая улыбаться и время от времени как бы ненароком касаясь ее
оголенной по локоть руки. Женщина начала оттаивать, смотрела уже не так
строго, в глазах у нее зажегся интерес, а когда он приподнес духи,
растерянно улыбнулась, сказала: "Ну что вы, Донат. К чему это?" - Он
что-то шепнул ей на ушко, она порозовела, отстранилась, но не очень
далеко, сказала скорее кокетливо, чем укоризненно: "Вы неисправимы, Дон!"
- После чего взяла духи, опустила в карманчик халата.
Но затем разговор пошел уже о серьезных вещах, потому что женщина
перестала улыбаться, а через некоторое время снова сдвинула брови, сунула
руки в карманы халата, сказала остывающим голосом: "Мы уже говорили на эту
тему, и я сказала, что вы ошибаетесь". Ее строгость осталась без внимания,
более того, Донат усилил напор и хотя по-прежнему говорил вкрадчивым
полушепотом, лицо его раскраснелось, а глаза зажглись неприятным блеском.
"Все это очень соблазнительно, - уже совсем сердито перебила его женщина,
- но у меня их нет". Но Боков не поверил ей, продолжая настаивать. В пылу
красноречия он даже ухватил женщину за руку. - "Я не стану объяснятся ни с
ним, ни с ней! В конце концов это оскорбительно, - раздраженно сказала
женщина, пытаясь освободить свой локоть. - Пустите, Донат! Вы переходите
все границы, Мне с вами больше не о чем говорить!"
Она вырвала руку, быстро пошла к корпусу. Проходя мимо урны,
демонстративно бросила в нее французские духи. Боков беззвучно ругнулся, а
затем огорченно прикусил губу...
Кто эта женщина Мандзюк уже догадался, но для полной уверенности,
подождав, когда Боков покинет двор, справился у санитара, курившего у
подъезда третьего корпуса. Тот подтвердил его догадку - это была Надежда
Семеновна.

...Встреча с Ларисой Яворской приобретала первостепенное значение.
- Поторопите Юрко, - велел Билякевич Валентину. - Ждать больше
нельзя. Юрко должна встретиться с Ларисой сегодня же, расположить к себе
девушку, убедить к необходимости откровенного разговора.
...Смерть Анатолия Зимовца потрясла Галину. Она отказывалась верить,
что уже нет в живых этого не по годам серьезного паренька с симпатичными
конопушками на нетронутом бритвой мальчишеском лице. Он был ершистым,
взрывным, но способным, работящим - удивительно работящим для своих
восемнадцати лет. Хороший сын, заботливый брат, верный товарищ, он не мог
быть плохим человеком. И он не был плохим. Только жизнь оказалась сложней,
чем он хотел ее видеть, чем она казалась ему со страниц любимых книг. Да,
конечно, ему следовало посоветоваться со старшими товарищами, чьим мнением
он дорожил, и ему помогли бы разобраться в хитросплетении событий,
которые, скорее всего, не требовали его вмешательства. К сожалению, он все
решил сам. Он считал себя взрослым человеком, мужчиной, который не только
вправе, но и обязан принимать самостоятельные решения в острых ситуациях,
что порой подбрасывает нам жизнь. Увы, для истинной взрослости ему не
хватало выдержки, самокритичности. И вот результат - он мертв. А те, кто
так или иначе причастны к его смерти, очевидно, утешают себя искупающей
(как им представляется) все, до омерзения убогой мыслишкой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22