Ники был другой. Со всеми хорошими и плохими сторонами. Он
носил такие же шорты и рубашку этого нового Эдема, как и я (мой спортивный
костюм теперь, не более чем зола в крематории), он походил на меня, и все
внутри было то же самое.
- Ники! - сказал я, садясь за стол. - Я прошу прощения!
- Все нормально, Дом! - он улыбнулся.
- Мы поднялись против хаоса, - извинился я.
- Мы поднялись не против кучки суперменов. Дом! Это тот же самый
народ - просто они знают больше нас, ведь у многих они украли знания... но
они не ловкачи! Их август 1983-го - такой же, как ваш и мой! Они не из
будущего! Они - это мы сами! - твердо сказал он.
Я подумал.
- Хорошо, ты прав! - сказал я. - Об этом ты и думал раньше? Мы их
догоним и сможем делать, что хотим, не имея на то разрешения?
Де Сота опустил голову и пробормотал:
- Не совсем так!
Он не объяснил, что хочет этим сказать, а я не настаивал.
Как я узнал позже, немного позже, это было ошибкой.
Когда я в первый раз получил назначение в сенат, я тут же обучился
новой жизни. Была масса привилегий, и я учился их использовать. В лифте я
имел право ездить один: неважно, сколько людей ждет на других этажах.
Право на пользование маленьким метро, доставляющим нас из офиса в
Капитолий. Неприкосновенность корреспонденции. Посещение сауны и спортзала
- только для сенаторов. Я также учился и менее приятным вещам: например,
на публике я всегда обязан появляться чисто выбритым и должен отвечать на
любое приветствие прохожих, ведь вы не можете знать, кто станет вашим
избирателем. Первые недели я не думал о своей прежней жизни в Чикаго.
Здесь было почти то же самое. Приходилось столькому учиться, что я
почти забыл покинутый мир. Я забыл о фермерском законопроекте. Я забыл
войну, бушевавшую во время моего похищения. Я забыл Мэрилин... впрочем,
это не впервые.
Я не забыл Найлу!
Казалось, что я никогда не увижу ее и потерял что-то главное. Все,
что говорил об этом мире Ники, правда. Я мог вообразить себе, что однажды
мой переходный период пройдет и я построю для себя прекрасную жизнь в этом
новом рае. Смогу производить вещи, встречу красивую женщину, женюсь на ней
и наделаю кучу детишек, буду счастлив... но как я смогу жить без Найлы?
Это будет второй жизнью. Сомнения не исчезали.
На четвертый день нас признали достаточно чистыми, и это
подразумевало привилегии. По первой из них нас послали перебирать пищу -
серьезный шаг наверх! По второй мы могли выйти наружу.
Если быть честным, мы не могли бродить где попало и портить чистый
воздух Эдема своим потенциально нечистым дыханием. Ники и я получили
пропуск, комбинезон и микропоровые маски. И разошлись в разные стороны.
Я думал встретиться со знакомыми в одной из соседних гостиниц. По
комсету я узнал, что Де Сота - физик - поселился на углу через сквер.
Днем раньше прошел сильный ливень. Воздух был влажным и прохладным.
Высокие деревья, вытягивающиеся вверх, качались на ветру. На улице было
порядочно людей, они бродили или куда-то спешили. Некоторые были такие же
безликие, как и я, а остальные сторонились нас. Я был беспечен: как только
я вышел из отеля, мое настроение сразу же улучшилось. Я хотел, чтобы и
Найла была здесь: мы прошлись бы под руку по улицам этого чудесного нового
мира, но и без нее мне было весело. Когда я входил в вестибюль "Пьера", я
засиял от счастья: первое же лицо, которое я встретил, оказалось знакомым.
Человек сидел за регистрационным столом и что-то кричал в старый телефон.
- Вы который? - спросил я, стягивая маску.
Он разозлился.
- Я тот, с кем вы имели хлопоты в первом месте, подонок! - резко
ответил он.
Поскольку он не мог быть Лаврентием Джугашвили или ученым, он был
мошенником из паравремени Тау.
- Я не тот, на кого вы подумали! - сказал я. - Я сенатор, а Ники -
это мой товарищ по комнате в "Плазе".
- Надеюсь, он там сдохнет! - Дуглас положил трубку и пожал плечами. -
О дьявол! Простите, я не хотел вас обидеть! Забудем, хотите чашечку кофе?
Короче, он старался казаться любезным. И у него было кофе! Даже здесь
есть преимущество в знакомстве с мошенником. Мы сели и поболтали. Я
рассказал ему обо мне и Ники. Он рассказал о себе более, чем я рассчитывал
узнать. В первую ночь он разместился с фэбээровцем Мо. Дуглас заметил мой
взгляд и пожал плечами:
- Возможно, я уже говорил: забудем прошлое!
Но Мо нашел другого Мо - свою копию. И они решили поселиться вдвоем.
Более того, они узнали, что здесь есть третий, и после карантина
собираются уехать вместе, может быть, на постройку газопровода Техас -
Южная Калифорния, может быть, в бригаду первопроходцев или на стройку
плотины в Алабаме. Они назвали место Масие Шоало. Там всегда есть много
работы для здоровенных парней. А знаю ли я, что и Найла здесь, в отеле?
Внезапный прилив надежды и разочарование, ну конечно же, он говорил о
женщине из ФБР.
Я допил остатки кофе, пропуская остальные сплетни Лари Дугласа мимо
ушей. Мою голову заполнили вопросы морали. Найла, которую я любил, была
безнадежно недосягаема.
Мог ли я устроиться с другой Найлой?
Я даже не задавался вопросом, поселится ли со мной эта упрямая
полицейская ищейка. Это не имело значения.
Ответ скрывался в моей, а не в ее голове. Что я любил? Было ли это
физически материальным женским телом, в котором я находил так много
удовлетворения? Были ли это особенности и привлекательные черты Найлы,
которая замечательно играла на скрипке, была во власти страсти и добра во
всех отношениях? Любил ли я Найлу Боуквист менее, если бы она не видела
разницы между Брамсом и Бетховеном или не очаровывала и волновала элиту?
Одним словом, буду ли я любить ее, незнаменитую? Или, спустившись к
вопросу, на который нет ответа, что я понимаю под "любимой"?
Когда вы восхищаетесь собственным пупом, очень трудно следить за
действительностью. Я не удивился, когда Лари прекратил свою болтовню и с
подозрением покосился на меня.
- Извините, я задумался! - сказал я.
Он фыркнул.
- Может быть, вы, наконец, скажете, зачем пришли сюда? - спросил он.
- Я пришел посмотреть на Доминика Де Сота, ученого.
- А, понятно! Здесь их целая куча - в своем времени они говорили о
паравремени и всех этих штуках! Здесь даже двое "меня". Вероятно, вы
найдете их в баре...
Так я и поступил. Как он и сказал, в баре было десять-одиннадцать
человек, они пили пиво и оживленно разговаривали. Двое из них были Лари
Дугласами, четверо - Стивами Хоукингами (в том или ином состоянии
здоровья), двое - Джонами Гриббинами (образцы которых я встретил во Флойд
Беннет). Они даже не взглянули на меня, как и пояснил пройдоха, они
обменивались впечатлениями.
Пройдя в бар, я обзавелся банкой пива и сел, наполовину слушая их и
наполовину размышляя над своими проблемами. Мечталось легко, поскольку их
разговор нисколько не мешал моим мыслям. Я не понимал ни единого их слова.
- Мы начали с расщепления ольтрона! - говорил один из них.
Другой прерывал:
- Постойте, а что вы называете ольтроном?
Первый говорил ему что-то подобное:
- Это обозначает лучевой поток, имеющий расхождение в пяти точках.
Другой удивлялся:
- Расхождения?
И они чертили диафрагмы реакций частиц, пока один из них не сказал:
- О, вы имеете в виду тела Ньютона? Правильно! Это расщепляется на
альфа-А и гиммел, верно?
И они все начинали по новой... Я пропускал это мимо ушей, тут пришел
Доминик Де Сота и заметил меня.
- Эй, Дом! - крикнул он. - Ты уже вернулся? Слушай, Гриббины сказали
мне, что на своих ускорителях они использовали пластины из ванадия -
результат получился вдвое лучше. Что ты об этом думаешь?
Я улыбнулся и признался:
- Ничего! Я, Дом, тот, который сенатор, с которым ты был в
Вашингтоне, когда нас похитили.
- Ах, тот! - сказал, забавляясь, доктор. - Ладно, я тоже не тот Дом!
Он пошел проведать свою жену.
Я моргнул:
- Тогда ладно, передай ему, что я заходил!
Отвернувшись, я подумал, что было бы неплохо, если бы вместо бесполой
женщины похитили мою Найлу... и тогда...
Я осекся, сглотнув комок.
- Эй! - сказал я. - Они же не похищали его жену, ведь она не работала
над паравременем и находится в собственном мире!
- Разумеется, она не занималась паравременем! - другой Дом озадаченно
посмотрел на меня. - Он попросил, чтобы она присоединилась к нему, только
и всего! И пошел встречать.
- Попросил... присоединилась... вы хотите сказать, что...
И Дом в самом деле имел в виду именно это. Это было политикой -
похитители не бесчеловечны! Они позволяли перенести семьи, если те
согласятся.
Нужно только сделать запрос!
Через сорок минут я был в отеле "Билтмор", ожидая своей очереди и...
полагаю, здесь уместно слово "предложение". Я был не одинок, в очереди
стояло пятьдесят человек. Мы мало говорили, и каждый зубрил свою речь.
Когда я почувствовал удар в плечо, я вздрогнул.
Но это был всего лишь Ники.
- Ты тоже сюда, Дом? - его рот растянулся до ушей. - Я уже кончил.
Теперь, если только Грета скажет "да"...
Мы оказались в центре внимания. Все обернулись, чтобы услышать, о чем
поведает человек, уже прошедший это.
- Она еще не ответила? - спросил я.
- Ответ? Нет! Ты говоришь не непосредственно с ней, - пояснил он. -
Полагаю, для этого недостаточно туннелей. Знаешь, ты заходишь в комнату, и
они делают нечто вроде фильма. Это не совсем фильм, во всяком случае, ты
говоришь то, что хочешь, потом они засекают местонахождение адресата и
пересылают... Как называется эта штуковина?.. Телеграмма? Что-то вроде
этого. Ты говоришь ровно минуту, затем послание направится ей...
Направится ей.
Что надо сказать женщине, чтобы она оставила свой мир во имя
рискованных приключений в изгнании? Медленно продвигаясь в очереди, я
искал веские причины. Их не было. Посулы. Легкомысленные призрачные
обещания, что наша жизнь будет подобна... чему, если бы я только знал!..
Когда, наконец, я очутился перед объективом и яркий свет ослепил мои
глаза, я отказался от всех обещаний и причин. И сказал просто: "Найла, моя
дорогая! Я люблю тебя! Пожалуйста, иди ко мне и выйди за меня замуж!"

В субботу мы окончательно избавились от всех микробов и готовились
начать новую жизнь. К этому времени мы успели намозолить глаза женщине из
"Билтмора". Число туннелей в другие времена строго ограничено, объясняла
она, и трудно проверить все сразу. Нет, она еще не знает, получила ли
Найла мое послание. Да, ей скажут все, что она захочет узнать об этом
мире: на что он похож и как сюда попасть. Нет, она даже не знает, сколько
это протянется. Иногда требуется меньше дня, но некоторые не имеют ответа
и спустя три недели...
Я не хотел ждать три недели - не мог быть одиноким столько времени...
особенно если узнаю, что остался таким навсегда.
Я тянул время, у Ники была та же проблема, но он, казалось, не был
взволнован. Когда он не работал, он слонялся вокруг, когда и это
надоедало. Ники сгибался над терминалом и пытался чему-нибудь научиться. В
трудное время я как-то зашел спросить его, как много ути перешло в
одди-пут, и он сказал:
- В самом деле, Дом, как ты будешь здесь жить, если не можешь сделать
элементарный перевод?
- Ники, это так умопомрачительно для моих мозгов, эти нули и единицы!
- Это двоичная система, - поправил он: 1=1; 10=2; 11=3. - И он
продолжил строчку: - 100=4; 101=5.
- Ну хорошо, Ники, это действительно так! - проворчал я. - Но когда
получатся десяти или двенадцатизначные числа? Как их выговорить?
Он серьезно ответил:
- Сейчас ты будешь изучать код!
- Кто, я? Нет-нет, я его знаю! Я должен учить этот код только потому,
что торчу здесь, а если бы я находился в Риме, мне пришлось бы изучать
римские цифры? Только это глупо? Должны же иметь цену их миллионы,
переложенные с десятичной в двоичную систему!
Он засмеялся:
- Ты хочешь знать их цену? Имей в виду, что они перекладывают данные
в электронную память. Где-нибудь нажимается кнопка, и машины производят
глобальные замены-поиски. Все сразу и повсюду! Это стандарт!
Я пристально вгляделся в него.
- Это уже компьютерный разговор! - сказал я. - Ты многому научился с
тех пор, как исчез из своего времени!
- У меня не было другого выбора, Дом! - сказал он. - Рано или поздно
ты это поймешь... я хочу, чтобы ты начал учиться! - Он выбил на клавиатуре
несколько команд и поднялся. - Тебе пора научиться считать! - И он оставил
меня наедине с комсетом.
Да, он был совершенно прав.
Я стал серьезным, на время забыл все свои мысли и проблемы (даже
Найлу!) и попытался сконцентрироваться.
Ники вызвал для меня старую документацию "Двоичное исчисление и
человеческие привычки". Там было сказано все, что я хотел узнать, как
записывать и произносить.
Научился записывать - очень легко. Числа двоичной системы
записываются в группы из шести единиц (в середине ставится дефис),
например, 000-000. Когда в числе более шести единиц, используются запятые
(как для тысяч и миллионов!). Пример: 000-000, 000-000. Я старательно
перевел текущий год в двоичное число, и год 1983 стал 1-111, 011-111.
Для меня это выглядело довольно необычно.
Прочитав дальше, я узнал, что каждую шестерку знаков они произносят в
соответствии с одним смехотворно нелепым правилом. Это стало легче, когда
я изучил таблицу. Каждая триада произносится по-разному, в зависимости от
того, находится ли она до или после дефиса.
10 с.с 2 с с. Произношение Произношение
первой группы второй группы
0 000 оли пол
1 001 ути пут
2 010 эта пата
3 О11 одди под
4 100 ту ту
5 101 тоттер тот
6 110 дай дай
7 111 типер ти
Так, числа, подобные 10, то есть 1-010, стали ути-пата, а 50, или
110-010, стали дай-пата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33