.. В общем, меня оставили в Египте.
Потом я нашел лагерь тирского отряда наемников и остался с ними.
- Ларит теперь жрица?
- Да.
Агарь, что-то вспомнив, поставила на пол плошку, выбежала из комнаты
и вернулась с тазом.
- Омою господину ноги.
Он смотрел на склонившуюся у его ног девушку и невольно залюбовался
белизной груди в вырезе плохонькой туники.
- Встань, - сказал он. И осторожно снял с ее шеи рабский ошейник с
медными заклепками. - Когда я смогу выкупить Эреда, мы составим табличку,
дающую вам обоим свободу.
- О господин!..
Она обняла его ноги, и он почувствовал тепло ее рук. "Козни богини, -
подумал он с дрожью, - человек слаб перед ее стрелами".
- Коварная богиня, и ты здесь! - Астарт зарычал, как раненый лев,
сорвав с себя кожаный ремешок, принялся яростно стегать рабыню.
Агарь каталась по полу и рыдала от жгучей боли.
- Все! - Астарт отбросил ремень и, опрокинув таз себе на голову,
заорал на всю мощь легких: - Ахтой! Иди сюда! Чтоб тебе провалиться сквозь
крышу!

5. БЕЗМЯТЕЖНЫЕ ДНИ
Эред был счастлив. Он целовал темные полосы на теле подруги и клялся
отдать жизнь за Астарта. То, что сделал Астарт, казалось чудом в стране,
где многие девушки, достигнув совершеннолетия, приносили богине жертву
девством, в стране, где красивейшие мужчины и женщины всего побережья
продавали себя, умножая казну храмов. Но человеческая природа, чувство
нет-нет да прорывалось сквозь плотную кору религиозных обычаев...
У Астарта появилось множество друзей. В его хижине толкался разный
люд: и знаменитые кормчие, и безвестные юнцы, вечные оптимисты из кабачков
торговой гавани и придворные мелкого пошиба, поднабравшиеся у господ
спеси...
Ахтой же не любил сутолоки. Он предпочитал тихие, наполненные мудрой
созерцательностью беседы с тирскими просвещенными умами. Мемфисец завел
знакомства со многими лекарями и звездочетами, с полунищими базарными
пророками и с настоящими титанами хананейского аскетизма - всякого рода
блаженными и святыми многочисленных азиатских божеств. И в то же время он
старательно постигал новый для него язык Финикии.
Астарт не был бы Астартом, если бы жил одной только болтовней с
друзьями. Зная о возможностях Ахтоя, он ошеломил скифа предложением
излечить глухоту, если тот дарует Эреду вольную.
Скиф запил, советуясь со всеми корчмарями Тира. В конце концов при
большом скоплении пьянчуг, корчмарей, писцов, купцов и прочей братии была
составлена соответствующая табличка и обожжена на костре. Затем старик был
вручен Ахтою. Мемфисец в два счета освободил уши скифа от серных пробок.
Скиф стал слышать не хуже сторожевого пса, что ему и пригодилось
впоследствии.
Астарт шатался по городу с шумной компанией, играл в кости,
бессовестно жульничал, задирал почтенных горожан, нагло вторгался на пиры
в богатейшие дома вместе с гогочущей свитой. Однажды поссорил двух
придворных поэтов и полдня любовался их неумелой дракой.
Но главным в его жизни было другое - Астарт строил свою лодку. Судно
для поморов-финикян - это и дом родной, и хлеб насущный, это и жизнь и
смерть. Почетнейшей смертью считалась гибель в море, где бездонная пучина
- лучшая из усыпальниц, а рев шторма - лучшая из заупокойных молитв.
Обычно тяжелые лодки для моря строились как уменьшенные копии
большого корабля. Но недаром Астарт носил серьгу кормчего с
тринадцатилетнего возраста. Он обладал неоценимым качеством - идти
неизведанным. Он отошел от знаменитого образца тирского грузового судна,
крутобокого, короткого, тяжелого, но хорошо приспособленного к морской
волне. По сути дела, тирский корабль - это скорее парусная галера с
минимальным количеством весел. Финикийские кораблестроители были на верном
пути к созданию морских парусников типа средневекового нефа, но традиции,
освященные жрецами Мелькарта, запрещали менять геометрию паруса. Поэтому
памятником морскому гению финикийцев стал не многомачтовый красавец
парусник, а громоздкое, тяжелое, укороченное парусно-гребное судно.
Астарт задумал свою лодку узкой и длинной, с низкой кормой и необычно
высокой мачтой.
- Перевернется, - уверенно заявил один из мастеров царской верфи, -
Мелькарт не допустит кощунства.
- Ради скорости, говоришь? - удивился другой. - Но быстрее ветра не
поплывешь!
- А я хочу быстрее ветра, - ответил Астарт, любовно разглядывая
торчащий, как ребра, шпангоут будущей лодки.
- Не гневи небо, дурень.
Астарт упрямо тряхнул головой и взялся за топор. Он не позволял
прикоснуться к своему детищу даже Эреду.
Известные на весь мир седобородые кораблестроители столицы приходили
по вечерам посмотреть на безумца, ухмылялись, плевались, сочувствовали
"ослабевшему разумом юнцу", но все с нетерпением ждали, что будет дальше,
как посмотрит на дерзкую выходку Мелькарт, Повелитель Кормчих.

6. ВСТРЕЧИ
Однажды у лавочника-горбуна, известного торговца сластями, Астарт
увидел старого знакомого - лопоухого. Тот высунулся из паланкина, розовый,
гладкий, без всякого выражения на лице. Горбун, кланяясь и заискивая,
положил в паланкин целую корзину засахаренных фруктов, отказавшись взять
плату.
Астарт подошел к паланкину, раздвинул занавески. Лопоухий вздрогнул,
слегка побледнел, но заговорил приветливо:
- Если я не ошибаюсь, ты Астарт, да, да, Астарт из храма Великой
Матери. Я вижу, боги к тебе благосклонны, если ты все еще здоров и
невредим, Хвала богам за их милости.
Лопоухий всегда, сколько помнил Астарт, выражался подобным образом.
Лопоухий, как и Астарт, и Ларит, был с рождения посвящен богине любви
и воспитывался при храме. Тоже задирал евнухов, приставленных следить за
поведением и мыслями будущих жрецов, плавал на плотах и мечтал о дальних
морских путешествиях. Но битвы плотогонов - это было слишком рискованное
занятие. К тому же Лопоухому было трудно тягаться с Астартом в
мальчишеских забавах, а вторых ролей он не терпел. Может, поэтому он
раньше других друзей Астарта отошел от ватаг, стал благочестив и
благоразумен. Его начали ставить в пример другим, позволили прислуживать
во время торжественных служений в храме. В то время, когда Астарт на
зависть всем мальчишкам побережья получил серьгу кормчего, Лопоухий,
словно в отместку, был возведен в низший разряд жрецов. Судьбы двух
соперников разошлись. Впрочем, Лопоухому тоже завидовали...
- Лопоухий? Или тебя теперь зовут по-другому? - Астарт окинул
взглядом дорогое убранство паланкина, рослых рабов с храмовыми клеймами.
- Зови меня адон Беркетэль, - произнес Лопоухий.
Астарт невольно убрал руку с паланкина. Бывший приятель заметил
смятение Астарта. Еще бы: Беркетэль, жрец-настоятель храма Астарты, - это
фигура, с которой считались цари.
- Я слышал, - продолжал жрец, - ты ведешь себя недостойно, как и
прежде. Неужели ты до сих пор не проникся благолепием и страхом перед
людьми сильными и достойными?
Как ни ошеломительно было известие, что Лопоухий - жрец-настоятель,
Астарт рассмеялся.
- Ты же сам боялся меня до смерти. Помнишь, когда ты предал нас, и я
задал тебе трепку? Как же ты не помнишь? Ты за сладкую палочку и по злобе
своей выдал, что мы таскали бревна из торговой гавани и унесли из храма
много льняной ткани на паруса. Я вижу, ты и сейчас любишь сладкое.
- Не было такого, человече. За напрасные слова боги тебя покарают.
Горбун с почтением смотрел на Лопоухого и с опаской - на Астарта:
видимо, тоже не из простых смертных, коль в таком тоне разговаривает с
самим жрецом-настоятелем.
- Как же не было? - возмущался Астарт. - Хочешь, я позову Эреда? Или
давай отыщем Ларит, она-то рассудит, кто из нас плохо помнит. Ведь это
Ларит унесла ткань из хранилища, помнишь? Завернулась во много слоев и
прошла мимо стражи...
- Нет больше Ларит, - дружелюбно - ну чем не приятель! - сказал
Лопоухий. - Боги отняли у нее силы и радость жизни, видимо, за прошлое, о
котором ты говоришь. - Лопоухий ткнул носильщика палочкой из слоновой
кости, рабы бережно понесли паланкин, мягко раскачивая его из стороны в
сторону - это нравилось господину. Затем продолжал, высунувшись из
занавесок: - Тебе я предсказываю тот же конец.
Астарт задрожал от гнева: этот проклятый Лопоухий когда-то домогался
внимания Ларит.
- Каков же ты, Лопоухий Беркетэль! - пробормотал он и, набрав воздух
в грудь, крикнул на всю улицу: - И все-таки я тебе тогда всыпал!..
Рабы внезапно остановились, опустили паланкин на выложенную каменными
плитами дорогу. Видя, что эти клейменные молодцы настроены очень
решительно, Астарт бросился наутек.
...Астарт взбежал по каменным ступеням, и холодок храмовой тени
окутал его. Перед малым алтарем Эшмуна - тысячи больных, собранных со
всего Тира и его пригородов. Кашляющие, стонущие, молчаливые, орущие - они
лежали на храмовых тюфяках и ждали исцеления. Между ними сновали редкие
тени в лиловом - служители алтаря, приставленные для принятия жертвенных
даров. Впрочем, им приходилось, кроме того, уносить трупы на дождавшихся
милостей божьих.
Астарт поймал за рукав одну из таких теней.
- О, святой человек, скажи, как найти мне жрицу Астарты по имени
Ларит?
Тень молча указала в смрадный угол. Астарт бросился туда, прыгая
через тела и тюфяки. Кто-то хватал его за ноги, умоляя принести хоть каплю
воды. Кто-то остервенело чесался, а неопрятная старуха ползала по телам и
дико хохотала, ловя в воздухе что-то трясущимися руками.
У самой стены на голых каменных плитах он увидел неподвижную женскую
фигурку, жалко съежившуюся в комочек. На ней была только тонкая жреческая
туника; неподалеку на двух тюфяках покоился рослый крестьянин, судя по
одежде, - из богатых виноградарей. Его непомерно разбухшая нога источала
тошнотворный запах.
- Не больно, - удивился крестьянин, когда старуха проползла по его
ноге.
Астарт опустился на колени.
- Ларит... - Он не дыша повернул ее к себе. - О Ларит!
Темные веки, заострившийся подбородок, запутавшаяся в волосах нитка
бус из солнечного камня.
Он поднял ее на руки и натолкнулся на лиловую тень. Тень в полном
молчании показала на грубый алтарь, курящийся благовониями.
"Требует жертвоприношений", - догадался Астарт и, высвободив руку,
показал кулак. Лиловая тень шарахнулась в сторону.
Астарт шел по пустынной улице, примыкающей к храмовому саду. Под
лучами солнца Ларит еще плотнее сжала веки. Астарт слегка вытянув руки,
жадно вглядывался в ее худое, с преждевременными морщинками в уголках
глаз, лицо. Чуть выступающие скулы, опавшие щеки и губы, так похожие на
губы богини с барельефа у входа в храм, - все было привычно, знакомо и в
то же время показалось другим, удивительно взрослым и чуточку чужим.
Он боялся встречи с ней. Боялся по-настоящему, как боятся встречи с
оракулом, предсказавшим гибель, или с самой судьбой. Будь Ларит здоровой,
красивой, окруженной поклонниками, будь она в самой гуще жизни, он бы
обходил стороной храм Астарты, бежал бы от всякой возможности сидеть ее,
как бегут от вчерашнего дня, от неприятных воспоминаний, от всего, что
могло бы воскресить давно умершую боль...
Но сейчас... его подружка, товарищ по мальчишеским скитаниям, частица
его детства, покинута всеми, брошена на милость чуждого ей бородатого
Эшмуна... Где-то в глубине души он был даже рад, что так все обернулось.
- За высокими стенами сада слышался радостный гомон птиц, позванивали
священные колокольчики, развешанные по веткам пиний, и легкий ветер с моря
шевелил перистые листья финиковых пальм.
Солнце и одуряющий запах белых жасминов подействовали на женщину. Ее
веки дрогнули, и Астарт увидел глаза - глаза прежней Ларит, огромные, как
мир, как море! Губы ее шевельнулись, прошептав его имя. А может, то было
имя богини? Веки, носившие следы храмовой лазури, медленно прикрылись.
Руки ее вполне осмысленно сомкнулись у него на шее, да грудь взволнованно
вбирала запахи хвои, роз, жасминов.
- Ларит, мы опять вместе: ты, я и Эред. И опять море будет нашим...
Он остановился, с трепетом разглядывая ее. И радость встречи уступила
место боли. Все в ней - от кончиков накрашенных ногтей до вычерненных
длиннющих волос, наспех заколотых в греческий узел, - все носило печать
изощренной храмовской красоты, все в ней - для служения богине. Он смотрел
на нежную грудь под тонким виссоном, и ему виделись грубые пальцы
пришедших к алтарю, благочестивое лицо жреца-эконома, ссыпающего
приношения из жертвенника в мешок, властный жест жреца-настоятеля,
посылающего жриц на жертвы. О Ларит!..

7. ПОЕДИНОК
Эред сидел в кругу своих друзей-рабов, выставляемых для борьбы на
базарных площадях, и щурился от яркого солнца. Когда-то грудным ребенком
вывез его скиф вместе с награбленным добром с далекого севера. Из-за
необычного для хананея разреза глаз, поразительно белой кожи и соломенного
цвета волос многие тиряне видели в Эреде чужака, хотя он не знал никакого
другого языка, кроме финикийского, и не вкусил другой жизни, кроме
тирской.
На циновке - скромное угощение, кувшин с вином и мертвецки пьяный
скиф, не забывающий дорогу в этот дом. Рабы часто собирались здесь,
обсуждали свои великие тайны. Рабы-борцы пользовались большей свободой,
чем все прочие рабы Тира. Прототипы римских гладиаторов, они приносили
хозяевам значительный доход, поэтому с ними обращались довольно сносно.
Из соседней комнаты доносился смех ларит и голос Астарта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37