почему великий князь так упорно избегал показывать вам своего пажа?
— Гм... Ладья с эф-семь на же-семь, и шах твоей королеве!
— Этот ход вам будет дорого стоить!
— Почему? Ведь ладья защищена конем!.. Ну, так что же тут странного?
— А вот что, избегая показывать вам своего пажа, великий князь явно боялся ваших неотразимых чар: а вдруг отобьете?.. Конь с дэ-семь на эф-шесть, и шах королю вашей светлости!
— Ах, черт! Ты прав: неосторожный ход ладьи будет мне дорого стоить!.. Так ты думаешь, великий князь боялся, как бы я не отбил у него пажа? Но ведь он должен знать, что я в своем гареме не держу пажей!
— Вот именно: в этом-то и странность!
— Не понимаю!
— Очень просто: паж — переодетая женщина, и потому-то ваше соперничество могло быть опасным для великого князя.
— Тысяча чертей! Знаешь что, Кукареку: ты или дурак, или очень умный человек!
— Едва ли дурак сумеет сделать такой красивый мат!
— Да разве мне уже мат? Полно, я могу уйти королем во все стороны!
— Ну, уйдете, а дальше? С одной стороны — моя королева, с другой — офицер. А конь оберегает две безопасные позиции.
— Ты прав, Кукареку, я проиграл. Ладно, довольно на сегодня. Можете убираться ко всем чертям, красавицы! — крикнул светлейший.
«Шахматные фигуры» с радостью поспешили исполнить предложение своего повелителя и побежали к выходу.
— Ты знаешь, Кукареку, — продолжал Потемкин, — чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь, что ты прав! Паж великого князя — женщина! Ну, погоди, я выведу его на чистую воду! Не пожалею никаких денег, чтобы только поглядеть на него и добраться до истины!
Последние из одалисок покидали зал. Светлейший мечтательно смотрел им вслед.
— Как это возможно, — задумчиво сказал он, — что ни одна из этих душечек не может заменить мне Бодену? Ведь они красивы, хорошо сложены, покорны...
— Вот в последнем качестве и заключается ответ на загадку! Они слишком покорны! Ваша светлость, вам нечего желать от них, потому что вы заранее уверены, что каждое ваше желание будет в точности, раболепно исполнено. Им и в голову не придет оказать неповиновение вашим желаниям... А маленькая ведьма, сама не сознавая этого, владела истинным секретом привязывать к себе мужчин: она была зла, упряма и жестока. А это — простите за искренность! — лучшее средство, чтобы удержать любовь такого могущественного человека, как вы, ваша светлость! Все вам покоряется, все валится вам под ноги, а какая-то цыганка, которую, словно насекомое, можно растереть двумя пальцами, поступает вам наперекор! Что с ней поделаешь? И вот, видя, что обыкновенные меры с этим дьяволенком не помогают, начинаешь хотеть покорить ее сердце, ее добрую волю, словом, начинаешь безумствовать, словно тетерев на току! Мудрый арабский поэт говорит: «Хочешь превратить пламя в лед — тогда запомни следующее: души меня своими ласками, и я тебя возненавижу! Хочешь превратить лед в пламя — тогда запомни следующее: обращайся со мной черт знает как, и я буду обожать тебя!»
— Знаешь, Кукареку, ты далеко не так глуп, как кажешься! Ты, словно благоразумная хозяйка, не выпускаешь сразу в оборот всех своих припасов, а кормишь семью исподволь, чтобы хватило подольше!.. Да, ты прав: в упрямстве и непокорности этой подлой девчонки лежала разгадка ее чар. В ее руках я был мягче воска... И все-таки я до сих пор люблю ее!
— Почему «и все-таки»? Правильнее было бы сказать: «именно потому»!
— Ну, потому... Да, Бауэрхан, много бы я дал, чтобы снова видеть Бодену около себя. Но мертвые не возвращаются...
— Нет, иногда они возвращаются, — проговорил за портьерой чей-то до боли знакомый голос, — возвращаются, чтобы повторить: «Я презираю тебя!»
Потемкин вздрогнул и с испуганным криком вскочил с кресла. Портьера отдернулась и в зал вошла Бодена.
— Бодена!.. Ты!.. — воскликнул светлейший, а Бауэрхан постыдно спрятался за возвышением.
— Да, это я! Не бойся, я не призрак, не тень; я осталась жива. Я — та самая Бодена, которую твой подлый наемник отвез в сумасшедший дом! Но даже и сильнейшие мира сего обманываются в своих расчетах! Я все-таки убежала оттуда, а тебе ложно сообщили, что я умерла!
— Бодена! Если бы ты знала, как я измучился, как исстрадался!
— Какое мне дело до твоих страданий! Да ведь если бы ты еще не страдал, тогда была бы нарушена Божья справедливость!
— Ты по-прежнему жестока, Бодена. А я... я по-
прежнему безумно люблю тебя! — воскликнул Потемкин.
— А я тебя по-прежнему презираю и ненавижу!
— И все-таки пришла ко мне?
— Да, пришла, чтобы сказать тебе: «Я жива, до сих пор я скрывалась, но больше таиться от тебя не буду. Но не вздумай силой домогаться меня! Я вышла из твоей власти, и теперь ты для меня — ничто! Прощай!»
— Нет, ты не уйдешь так, — хватая Бодену-Марию за руку, воскликнул Потемкин. — Ты — моя крепостная, моя собственность, и я не выпущу тебя живой!
— Берегись, кривоглазый урод!
— Мне нечего и некого бояться! Кто посмеет пойти против моей воли и взять тебя отсюда!?
— Я! — ответил другой знакомый голос, и из-за портьеры вышел Державин.
Бодена подбежала и нежно прижалась к нему, как бы отдаваясь под его защиту. Он обнял ее за талию и гордо смотрел в лицо князю.
— Ах, вот как! — злобно захохотал Потемкин. — Так этой бабе все-таки удалось растопить броню твоего целомудрия, Прекрасный Иосиф? Поздравляю с победой! Ну, а теперь вон отсюда! С каких это пор всякая дрянь осмеливается входить без доклада к князю Потемкину? Вон, говорю тебе!
— Повинуюсь приказанию вашей светлости, — спокойно ответил Державин и, обращаясь к Бодене, сказал: — Пойдем!
— Ну, уж нет, голубки! — захохотал Потемкин. — Крепостная девка останется здесь!
— Ваша светлость, это — не крепостная девка, а дворянка, моя двоюродная сестра Мария Денисовна Девятова!
— Это что еще за сказки?
— Это — святая истина, признанная уже по бес
спорным доказательствам его высочеством великим князем Павлом Петровичем, моим покровителем и защитником! — ответила Бодена-Мария.
Потемкин бессмысленными глазами смотрел на них, видимо, окончательно сбитый с толку этим странным появлением и таинственным превращением. Он был так поражен, так растерян, что не решился ничего предпринять, когда Гавриил и Мария повернулись и вышли из зала.
Долго царило молчание, пока Бауэрхан, снова вышедший из укрытия, не сказал:
— Ваша светлость, вот разгадка тайны пажа Осипа!
— Ушла! —- тихо сказал Потемкин. — Зачем она приходила? Я уже примирился с ее потерей, а теперь вся кровь снова вскипела во мне бурным, жгучим ключом! Бауэрхан, я не в силах вынести это страдание, у меня разрывается сердце!
— Ну, полно вам, ваша светлость, — успокаивающе сказал врач, — это все от излишка вредных соков! Примите двойную порцию слабительного, и все как рукой снимет! Мало ли у вас этого добра?
— Такой, как Бодена, нет!
— Осмелюсь напомнить вам о синьоре Габриелли! Она так же упряма, так же злобна, так же ветрена, как и Бодена, но гораздо красивее, остроумнее и изящнее! Весь Петербург лежит у ее ног!
— А для меня она ломаного гроша не стоит! Габриелли алчна, и ее упрямство, ее капризы можно сломить золотом — все зависит только от суммы. К тому же она вскоре уезжает в Англию.
В этот момент доложили о прибытии синьоры Габриелли. Бауэрхан отправился к себе, а Потемкин пошел навстречу гостье.
— Вы хотели видеть меня, эччеленца? — спросила Катарина.
— Да, синьора, я имею к вам дело. Ведь вы, кажется, вскоре уезжаете?
— Да, в Англию.
— Так вот, чтобы облегчить там ваш успех, я дам несколько рекомендательных писем, которые откроют вам доступ не только в дома первых сановников Англии, но даже к самому королю!
— Я бесконечно признательна вам за это!
— Но я делаю это далеко не даром.
— Боже, ну что может сделать такая бедная, слабая женщина, как я?
— Такая красивая женщина, как вы, может сделать то, что мне нужно.
— Именно?
— Именно вот что. Одно из писем откроет вам доступ к влиятельнейшему человеку Англии — министру Уильяму Питту. Хотя ему уже за семьдесят лет, но он страшно падок до дамского пола и, увидев вас, сейчас же растает. Если вы захотите, синьора, вы сделаете его своим рабом и он будет у вас в полном повиновении, как комнатная, хорошо дрессированная собачка. Чего бы вы ни попросили, он все сделает для вас.
— Я очень благодарна за это полезное указание и постараюсь использовать любвеобильность старичка. Но от этого буду иметь выгоду только я?
— И вы, и я, если вы захотите этого, синьора!
— Объяснитесь яснее, эччеленца!
— Извольте, синьора. Вы получите от меня бриллиантовое колье ценностью в сто тысяч рублей, если вам удастся уговорить Питта прислать мне орден Подвязки. Я имею все европейские ордена, кроме английского!
— Вы можете быть спокойны, эччеленца, я сделаю все, что в моих силах!
Синьора Габриелли исполнила свое обещание — она сделала все, чтобы заработать обещанное колье. Но одного ее доброго желания было мало: Георг III Английский был слишком горд, чтобы дать высший орден своей короны русскому выскочке.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Помнишь ли ты, как мы, бывало, распевали хором. Эта детская песенка приходит мне на ум каждый раз, когда я смотрю на императрицу, величественно восседающую в своей ложе. Несмотря на свои сорок семь лет, она держит себя настоящей бабочкой, весело и беззаботно перепархивающей с цветка на щеток. Что касается последних, то их у нее целая оранжерея: в качестве кряжистого дуба — одноглазый Потемкин; в качестве постоянного утешителя — несравненный За- вадовский; кроме того, называют имена бесчисленного количества «фаворитов момента», время от времени привлекающих мимолетное внимание нашего августейшего мотылька. Но только вот прилагательное (хорошенький) к этому мотыльку мало подходит. Нечего сказать, Екатерина отличается истинным царским величием, ее голубые глаза блещут проникновенным умом, она обаятельна в обхождении. Но назвать ее хорошенькой, женски-привлекательной — этого не мог бы и слепец. Она очень толста, и около нее неприятно стоять: от болезни ли, или от каких- либо других причин, но от нее очень тяжело пахнет. Бедный Завадовский! Не желала бы я быть на его месте! Между прочим никто не мог предположить, что он сможет продержаться в милости так долго. Это приписывают его необыкновенной, трогательной верности — его нельзя упрекнуть ни в одной даже самой легкой интрижке. Верный Пьер только и смотрит на свою государыню. Говорят, что это очень не по вкусу одноглазому Купидону — Потемкину. Кряжистый дуб начинает потрескивать, его влияние падает. Достаточно будет единственной царственной молнии, и от светлейшего останутся одни щепки. Говорят, что вся Россия вздохнет тогда с облегчением. До этого мне мало дела, но если состоится его падение, то и мы все можем выиграть: каждая перемена такого рода сопровождается блестящими празднествами, от которых перепадает и нам, бедным корифейкам».
Потемкин, читавший это перехваченное его агентами письмо, с досадой бросил его на стол и недовольно забарабанил пальцами по ручке кресла.
— Вот гнус! — сердито буркнул он. — Посмотришь на нее и не подумаешь!.. Такая тихая да скромная, воды не замутит. Подлянки все эти француженки! Приезжают сюда, получают большие оклады, наживаются, а сами все норовят какую-нибудь пакость сосплетничать. Ну, погоди!.. Проучу!
— Кого это вы, ваша светлость? — спросил Бауэрхан.
— А вот, прочти! — сказал Потемкин, кинув ему через стол письмо.
Бауэрхан поймал его на лету и стал читать.
— Мари Мильдье, — сказал он, прочитав. — Кто это?
— Корифейка, девица совершенно ничем не замечательная. ..
— Но ей нельзя отказать ни в уме, ни в наблюдательности!
— Вот я ей покажу наблюдательность!
— Ваша светлость, а ведь если подумать хорошенько, так эта маленькая злодейка не так уж неправа!
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что если вы, ваша светлость, не примете мер, то в самом скором времени при дворе может состояться новое празднество по случаю назначения светлейшего князя Потемкина губернатором в Архангельск или Иркутск, и притом без права возвращения в столицу!
— Но что же делать? Что делать?
— Действовать, ваша светлость! Завадовского надо устранить, он опасен!
— Легко сказать — «устранить»! Это какая-то белая ворона, раритет, уродец! Никаких страстей, никаких пороков!
— Таких людей, ваша светлость, не существует! У каждого человека имеется какой-нибудь скрытый порок. Может быть, Завадовский просто осторожен?
— Да ты подумай, Кукареку: он стоит во главе финансовой комиссии, через его руки проходят чуть не все государственные оборотные суммы, и, как мне достоверно известно, ни одного рубля до сих пор не прилипало к его пальцам!
— Согласен. Но это легко объяснимо: то, что Завадовский получает от государыни, значительно превосходит его потребности. Да и мог ли скромный офицерик мечтать о таком богатстве и великолепии? Следовательно, тут вопрос не в добродетели. Сытый человек красть хлеба не будет. Так давайте поищем, чем может быть голоден Завадовский. Денег ему не надо, власти тоже. Остаются два великих рычага человеческого существования — любовь и тщеславие. Использовать первое легче и проще, поэтому начнем с любви. Ведь не может быть никаких сомнений, что он не любит нашего «царственного мотылька» как женщину. Он ей благодарен, признателен, все, что хотите, но ведь между ними добрых два десятка лет разницы. Наверное, Завадовский втайне думает, что хорошо было бы отвести душу с молодой, красивой женщиной, но сам предпринимать шаги в этом направлении не решается. Поэтому пойдем ему навстречу! Отчего не помочь бедному молодому человеку?
— Кукареку, ты гений!.. Но как же это сделать?
— Очень просто. В гареме светлейшего князя Потемкина найдется не одна жемчужина. Всем известно, что этот гарем содержится больше из причуды, чем из непомерного сластолюбия, а следовательно, ваши одалиски должны вздыхать и тосковать от скуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44