Йоун Хреггвидссон покачал головой. Такого человека он не знал. Зато, сказал он, у него важное поручение к Арнасу Арнэусу.
— Ах, так ты не знаешь Йоуна Мартейнссона? Это хорошо. А сам ты родом из Скаги. Ну, что нового в Акранесе?
— Да ничего особенного.
— Кто-нибудь видел вещие сны?
— Сколько я помню, нет. Я знаю, что лишь дети видят то, что произойдет завтра. А у баб перед переменой ветра ноют кости. А ты кто будешь?
— Йоун Гудмундссон из Гриндавика, по прозвищу Гринвицен-зис. Меня считают doctus in veteri lingua septentrionalil. Но главная моя слабость — это scientia mirabilium rerum2. Ну, да ладно, как я уже сказал. Ты случайно не привез нам чего-нибудь новенького? Неужели ты ничего не заметил особенного и ничего не слыхал о диковинных существах, обитающих на берегу Вальфьярдара?
1 Знатоком древнего северного языка (лат.).
2 Наука о чудесах (лат.).
— Вроде нет. Зато в Акранесе иной раз можно видеть морских чудищ, порою очень страшных. Ну, это, правда, не новость, даже если людям приходится вступать в единоборство с ними. Кстати, раз уж разговор зашел о чудищах, то здесь, в этих дверях, я видел пугало. Помесь тролля с карлицей, хоть и в образе женщины. Сроду не знавал такого страха перед живым существом. Когда я спросил про вашего хозяина, она обозвала меня по-немецки черным дьяволом.
Услышав это, исландец, которого звали Гринвицензис, вновь засопел, задергался и зачесал правой ногой левую, а потом левой правую. Успокоившись наконец, он сказал:
— Могу ли я обратить внимание своего дорогого соотечественника на то, что если он хочет разговаривать с моим господином и повелителем, то ему надлежит помнить, что господин мой не крестьянин, как большинство жителей Исландии, хотя он, конечно, исландец. Он — благородный и знатный господин assessor in consistorio, Professor philosophiae et antiquitatum Danicaruml и высокоученый архивариус его королевского величества. Отсюда следует, что его возлюбленнейшая супруга, моя госпожа,— дама знатного рода, и ее надлежит величать подобающими и пристойными словами, а не подвергать насмешкам и глумлению. Но кто же тебя, простого солдата, мог послать к моему господину?
— Это уж моя тайна,— ответил Йоун.
— Пусть так. Но ведь у тебя есть на руках какая-нибудь бумага или свидетельство от знатного лица, из коих было бы видно, что тебе поручается говорить с моим господином.
— У меня есть такое свидетельство, которому он поверит.
— Да, но, может быть, это все проделки того разбойника и висельника Йоуна Мартейнссоыа, чтобы выманить у нас книги и деньги,— возразил Гринвицензис.— И может, мне, Famulus in an-tiquitatibus2 моего господина, будет дозволено взглянуть хоть глазком на эти доказательства.
— Я их покажу только ему. В Трекюлисвике я зашил их в свои лохмотья, а став солдатом, спрятал в сапог. Эти разбойники считали меня самым презренным ничтожеством, и никому и в голову не могло прийти, что у меня хранится такая ценность. Можешь передать это своему господину. Я мог не раз за нее откупиться, но предпочел терпеть голод и побои в Голландии, едва не угодил на виселицу в Германии, а в Глюкштадте позволил напялить на себя эту смирительную рубашку.
1 Асессор консистории, профессор философии и древней истории Дании (лат.).
2 Ученику в древней истории (лат.).
«Исландский колокол»
Тут ученый исландец вышел на лестницу, закрыл за собой дверь и попросил Йоуна пройти за дом. Они вошли в сад, где тихо стояли высокие деревья с голыми ветвями, опушенными инеем. Гринвицензис предложил гостю присесть на обледенелую скамью, а сам заглянул за угол и обшарил все кусты: он хотел убедиться, что поблизости нет врага. Лишь после этого он сел на скамью.
— Ну так и быть,— произнес он наставительным тоном, весь поглощенный своей страстью к науке. К сожалению, говорил он, ему не представился случай самому повидать мир, если не считать того времени, когда он еще учился в школе и ездил из Гриндави-ка в Скаульхольт. Дорогой он всегда старался примечать все диковинное и непонятное, особенно в Круссувике, Хердисарвике и Сельвогуре. С другой стороны, он всегда старался понабраться знаний и опыта у бывалых людей как низкого, так и высокого звания. К тому же у него много книг об этих предметах. И поскольку он убедился, что Йоун Хреггвидссон хорошо знает Германию, то хотел бы услышать от него: правда ли, что в лесных дебрях этой страны еще обитают полулюди-полукони, которых называют кентаврами.
Йоун Хреггвидссон ответил, что такие существа ему никогда не попадались, но зато в Германии он дрался с повешенным. Однако ученый исландец перебил его, сказав, что такого рода вещи уже доставили ему немало неприятностей. Ученые попугаи здесь, в Копенгагене, в том числе и Йоун Мартейнссон, называют людей, верящих в привидения, суеверными лжецами. Впрочем, явление мертвецов на землю не относится к естественным наукам или даже к области чудесного. Это уже дело богословов. Но ему хотелось спросить у Йоуна, не встречался ли тот с великанами, ибо на эту тему Гринвицензис пишет как раз небольшой латинский трактат. Не слыхал ли крестьянин о костях великанов, найденных на горных пастбищах и па пустошах Норгарфьорда. Ведь чужеземцы в своих трудах придают большой вес вещественным доказательствам.
Йоун Хреггвидссон ответил, что не слыхал. Быть может, заметил он, кости великанов внутри мягкие и потому быстро распадаются. Зато крестьянин рассказал своему собеседнику, что сам он не далее как в прошлом году столкнулся на пустоши Твидегра с живой великаншей. Он самым подробным образом описал эту встречу и даже рассказал, как великанша подзадоривала его доказать свою мужскую доблесть. Ученый исландец нашел все это иесьма интересным. Видно было, что солдат сразу вырос в его глазах. Он заверил Йоуна, что дословно занесет его рассказ в свою книгу «De gigantibus Islandiae»
1 О великанах Исландии (лат.).
17 х. Лакснесс — Кстати, может, ты слыхал что-нибудь о ребенке — если его вообще можно так назвать,— у которого рот на груди и который два года тому назад появился на свет в Эрлекьярселе во Флое?
Но об этом Йоуну решительно ничего не было известно. Зато он мог сообщить о ягненке с птичьим клювом, родившемся тому уже три года в Белькхольте на полуострове Мюрар. Ученый исландец по достоинству оценил столь интересную новость и добавил, что упомянет о ней в своей «Physica Islandica» l. Он заметил, что хотя Йоун и простого звания, но много знает и понимает и даже, как видно, довольно честный человек.
— Но,— добавил он,-— боюсь, что мой господин не пожелает говорить с человеком столь низкого рода. Все же я попытаюсь помочь тебе, если ты еще не выбросил это из головы.
Так как Йоун не отказался от своего намерения, то Гринвицензис, засопев и согнувшись под тяжестью огромной ответственности, исчез в парадной двери, чтобы доложить о госте. Не успел оп уйти, как Йоун услышал, что рядом на скамейке кто-то зевает. Обернувшись, он увидел, что возле него сидит невесть откуда взявшийся человек. Можно было подумать, что он свалился с неба вместе с инеем. Йоун не заметил, чтобы он вошел через калитку, вышел из дому или перелез через садовую ограду. Да и ученый Гринвицензис своими глазами убедился, что ни в кустах, ни за деревьями никого не было. С минуту они молча глазели друг на друга. Человек этот, как видно, озяб и засунул руки в рукава.
— Проклятая страна! Даже в мороз льет дождь,— заметил упавший с неба, пососав нижней губой верхнюю.
— Кто вы такой? — спросил Йоун.
— Погоди. Всему свой черед,— ответил незнакомец, ощупывая сапоги крестьянина.— Давай-ка меняться сапогами. В придачу получишь нож.
— Эти сапоги — собственность его величества.
— Плевать я хотел на его величество,— ответил человек совершенно равнодушным тоном.
— Плюй себе на здоровье.
— Тогда давай меняться ножами, все лучше, чем ничего. Втемную и без придачи.
— Я ничего не покупаю втемную.
— Я покажу тебе черенок своего ножа.
После этого они поменялись. Нож незнакомца был великолепен, а Йоун отдал ему просто кусок ржавого железа.
1 Природе Исландии (лат.).
— Вечно я остаюсь в дураках. Все на меня плюют. Ну, да это не важно. Пойдем-ка к докторовой Кирстен и выменяем нож на кружку пива.
— Какой нож? — спросил Йоун.
— Мой.
— Он ведь теперь мой, а я не собираюсь пропивать свой нож. Зато ты можешь пить сколько влезет на твой ржавый кусок железа.
— Выходит, что о тебе говорят правду, Йоун Хреггвидссон из Рейна. Ты и впрямь не только убийца и вор, но и сущий разбойник. Хотелось бы мне знать, какого черта ты околачиваешься вокруг этой нищей лачуги?
— Сам ты нищий. Скажи-ка лучше, что у тебя такое на ногах? Разве это башмаки? И чего ты суешь свои лапы в рукава? Твой-то дом где?
— Мой дом — роскошный замок по сравнению с этим,— ответил незнакомец так вяло и безучастно, словно он был не человек, а какая-нибудь старая кляча.
— Сдается мне, что ни у одного исландца со времен заселения страны не было такого прекрасного дома. А мы знаем из саг, что многие имели неплохое жилье.
Но незнакомец не дал сбить себя. У него была потребность высказаться. Говорил он быстро и невнятно, высоким, немного плаксивым голосом. Казалось, будто он монотонно читает вслух древнюю книгу.
— Некоторые короли в сказках отдавали все свое достояние за какую-нибудь жемчужину и не один смелый юноша рисковал жизнью ради прекрасной принцессы или пускался в опасное плавание, чтобы добыть себе королевство. Допустим, что викингам и варягам, когда их заносило на север к берегам Естрикаланда и Етунхейма, доводилось спать с ведьмами. Так было со славными героями Хальвданом Брёнуфорстри, Иллуги Гридарфостри и даже с Орваром Оддом. И это не повредило их славе. Но отдавать свою я^емчужину, принцессу и королевство в придачу за ведьму — такого еще не бывало во всей истории.
В этот момент из дома вышел ученый исландец Гринвицен-зис. Увидев, кто сидит рядом с Йоуном, он в ужасе воздел руки к небу и затем беспомощно опустил их, словно вконец растерявшись.
— И как я об этом не подумал! — воскликнул он.— Йоун Мартейпссои, изволь тотчас вернуть мне мою «Historiam litterariam» *, которую ты стащил в праздник. А ты, Йоун Хреггвидссон,
«Историю литературы» (лат ).
17* можешь повидать моего господина в библиотеке. Но прежде ты должен рассказать мне, какие еще каверзы затеял этот зловещий ворон.
— Мы обменялись ножами,— ответил Йоун, показывая свое приобретение.
— Так я и знал. Тот самый нож, которого недосчитался нынче утром мой господин.
С этими словами Гринвицензис вырвал нож у Йоуна. Во время этой сцены Йоун Мартейнссон зевал так, словно все происходящее его совершенно не касалось.
Уже войдя в дом, Йоун Хреггвидссон услышал, как он стал клянчить у Гринвицензиса на кружку пива.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
— Добро пожаловать, Йоун Хреггвидссон,— спокойно и внятно произнес Арнас Арнэус низким голосом, казалось, исходившим от некоего всеведущего существа, которое в ясный летний день обращается к путнику с черной скалы и знает все, что тому довелось испытать в пути. Правда, крестьянин не уловил, слышалась ли в этом звучном голосе насмешка или только радушие.
Комната, куда его привели, была просторная и высокая. По стенам, от пола до потолка, тянулись книжные полки. Чтобы достичь самых верхних, приходилось взбираться по лестнице, как на сеновал. Окна находились очень высоко, под самым потолком. Крошечные стекла с свинцовым переплетом пропускали так мало света, что комната освещалась еще тонкой свечой, горевшей на бюро. В темном углу, вокруг массивного дубового стола стояли стулья с высокими спинками, а на столе — кувшин и несколько глиняных кружек. В другом углу высилась статуя какого-то человека или бога, а в третьем — жарко натопленная кафельная печь.
Хозяин дома заставил гостя сесть. В углу, на подставке, стоял маленький бочонок. Арнэус вытащил втулку, нацедил в одну из кружек пенистого ростокского пива и поставил ее перед крестьянином.
— Промочи-ка себе горло, Йоун Хреггвидссон,— сказал он. Йоун поблагодарил и выпил. Его мучила страшная жажда,
и, когда пивной дух ударил ему в нос, Йоун радостно вздохнул и облизал бороду. Арнас Арнэус разглядывал его.
Видя, что гость не торопится выкладывать свое дело, Арнэус спросил его:
— Что тебе надо от меня, Йоун Хреггвидссон? Вместо ответа Йоун нагнулся и принялся стаскивать сапог.
— Ты промочил ноги? — спросил Арнэус.
— Нет.
— Значит, ты поранил ногу?
— Нет.
Нога Йоуна была обернута тряпками, и, когда он размотал их, оказалось, что на один из пальцев надето золотое кольцо. Йоун снял его, вытер о штаны и протянул хозяину.
Арнэус холодно взглянул на кольцо, но тон его стал чуть более сдержанным. И когда он спросил гостя, как попало к нему кольцо, казалось, будто сам он вдруг отодвинулся куда-то далеко.
— Златокудрая дева просила меня передать...
— Довольно,— перебил Арнэус и положил кольцо на стол перед гостем.
— Златокудрая дева просила меня передать...— повторил гость, но хозяин вновь не дал ему договорить.
— Не надо! — сказал он.
Йоун Хреггвидссон поднял глаза на Ариэуса и, должно быть, впервые в жизни оробел. Во всяком случае, ясно было одно: после такого долгого путешествия он не решался теперь выполнить поручение, которое все эти дни хранил в своем сердце. Он молчал, не осмеливаясь передать доверенные ему слова.
— Я слышал, ты убил человека, Йоун Хреггвидссон. Это верно?
Йоун Хреггвидссон привстал и ответил:
— Убил ли я человека или нет? Кто убил и кто не убил человека? Когда убивают и когда не убивают человека? Разрази меня гром, я никого не убивал. И все-таки...
— Странные речи,— заметил Арнэус без тени улыбки. На кольцо он больше не смотрел, но не отводил глаз от Йоуна.
— А сам ты считаешь себя убийцей? — спросил он наконец.
— Как когда, я чуть было не сказал — не всегда.
— Не понимаю. В бумагах, присланных из Ислапдии, сказано, что ты обвиняешься в убийстве и в прошлом году был осужден на альтинге, но каким-то образом бежал из-под стражи. Теперь я спрашиваю тебя, что здесь правда,— и снова ничего не могу понять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55