Некоторое время Йоун напряженно вглядывался в этот призрак, затем встал и нерешительно двинулся прочь от скалы в глубь пустоши. Загадочное существо пугало его. А призрак все приближался и рос. Йоун хотел остановиться и окликнуть привидение, но едва он раскрыл рот, как дикий страх сжал ему горло, и он остался на пустоши с разинутым ртом. Фигура все приближалась и увеличивалась. Наконец она подошла так близко, что, несмотря на туман, можно было различить ее контуры. Перед ним стояла великанша. Он не мог бы поклясться, что это была мать или дочь хусафьедльского пастора, но она бесспорно принадлежала к их роду. Лицо у нее было шириной в сажень, не меньше были и челюсти. Из-под короткой юбки выступали настоящие колоды. Ляжки у нее были под стать кобыле, отъевшейся на горном пастбище. Она уперлась в бока дюжими кулаками и не слишком приветливо разглядывала крестьянина. Он понимал, что если попытается удрать, она мигом догонит его, свалит на землю, размозжит ему хребет о камень, оторвет руки и ноги и вопьется зубами в тело. На этом истории Йоуна Хреггвидссона пришел бы конец.
Стоя в нерешительности, он вдруг ощутил прилив сил и храбрости. Его охватила ярость, и он услышал, как кто-то произнес его голосом: — Раз в Исландии есть настоящие женщины, то заруби себе на носу, мерзкое чудовище, что здесь не перевелись и настоящие мужчины.
Он стремительно бросился на великаншу, и между ними завязалась борьба. Она была долгой и упорной, и противники не щадили себя. Йоун сразу почувствовал, что она сильнее, но не такая ловкая и быстрая. Она оттесняла его все дальше в глубь пустоши; земля у них под ногами была вся изрыта. Схватка продолжалась до поздней ночи. Они молотили друг друга кулаками, царапались, щипались. Наконец Йоун изловчился и изо всех сил ударил великаншу в бок. Ведьма свалилась навзничь, увлекая за собой Йоуна. Она нагло и яростно заорала ему в ухо:
— Если ты мужчина, Йоун Хреггвидссон, то воспользуйся случаем.
Когда Йоун пришел в себя, дул южный ветер, отогнавший туман с пустоши. Прямо перед собой он увидел длинные узкие челюсти Хрутафьорда и синевшие вдалеке горы Страндир. И в эту минуту он подумал, что дела его не так уж плохи.
Он не останавливался, пока не достиг отрогов Страндира на северном побережье. Он шел то пустошами, то горными тропами, называя себя разными именами и придумывая себе разные занятия. Но пока он не добрался до Трекюлисвика, он ничего не слышал о голландцах.
Ни одно преступление не каралось в те времена так тяжко, как торговля с иноземными шкиперами. Поэтому очень трудно было снискать доверие людей, занимавшихся этим промыслом. Когда Йоун пытался расспрашивать, ему указывали на видневшиеся у берега коричневые паруса, поднятые на кораблях этого проклятого народа. Когда же он заговаривал здесь, на севере, о своем намерении добраться до Голландии, всем казалось, что дело его безнадежно.
На эти корабли, рассказывали ему, никогда не берут пассажиров, разве иногда детей, по преимуществу рыжих мальчиков, которых голландцы покупают здесь, чтобы, как они сами говорят, воспитать их по-своему. И только узнав всю правду о Йоуне Хреггвидссоне, о том, что ему довелось пережить и какой он тяжкий преступник, люди решили помочь ему. Однажды ночью, когда голландские шхуны стояли довольно далеко от берега, один крестьянин переправил к ним осужденного преступника на своей лодке. Шкипер презрительно оглядел чумазого нищего, так отощавшего в Бессастадире, что он не годился даже на приманку акулам. Но когда крестьянин из Трекюлисвика объяснил голландцам, что этот человек убил одного из палачей датского короля, они смекнули, в чем дело, и стали громко выражать ему свое одобрение и обнимать его. Датский король нередко посылал сюда военные корабли, чтобы топить, по возможности, голландские шхуны или захватывать их по подозрению в контрабанде. Поэтому ни к кому голландцы не питали такой лютой ненависти, как к датскому королю.
Йоуна взяли на борт и дали ему леску, чтобы ловить рыбу. Судно было уже почти нагружено. Йоун не понимал ни слова из того, что говорили эти люди. Но когда они принесли полную до краев деревянную миску, он широко ухмыльнулся и жадно набросился на еду. Вечером голландцы поставили перед ним ведро морской воды. Он подумал, что над ним смеются, обиделся и толкнул ведро, так что оно перевернулось. Тогда голландцы набросились на него, связали и сорвали с него одежду. Они подстригли ему бороду и волосы и смазали голову чем-то похожим на деготь. С шумом и ревом без конца окатывали они голого Йоуна морской водой, а двое матросов в деревянных башмаках приплясывали вокруг него; один из них даже наигрывал на флейте. Позднее Йоун Хреггвидссон рассказывал, что никогда еще не был так уверен в том, что наступил его последний час.
Кончив мыть Йоуна, они развязали его и дали ему полотенце. Потом ему выдали белье, фризовые штаны, куртку и деревянные башмаки, но чулок он не получил. Затем голландцы сунули ему в зубы деревянную трубку и дали прикурить. В благодарность Йоун спел им свои римы.
На следующий день Йоун обнаружил, что судно уже вышло в открытое море. Вдали виднелись лишь вершины гор. Он посылал проклятья этой стране и молил дьявола погрузить ее в морскую пучину.
Потом он вновь запел римы о Понтусе.
ГЛABA ТРИНАДЦАТАЯ
Роттердам — большой город на Маасе, весь изрезанный сетью каналов, которые здесь зовутся грахтами. Многие грахты используются как гавани, поскольку здесь полным-полно рыбаков и большинство из них торгует, ибо в Голландии свободная торговля. Купцам не возбраняется разъезжать на своих кораблях по всему свету, ежели у них есть на то охота; одни закупают товары, другие ловят рыбу. Страной этой правит знаменитый герцог.
В гавани теснилось много оснащенных судов. Одни просмоленные, другие покрашенные, но все, вплоть до маленьких лодок, в прекрасном состоянии. По всему было видно, что народ здесь живет дельный и рачительный.
Шкипер спросил у Йоуна, что тот собирается делать теперь, когда они наконец прибыли на место. Йоун ответил только одним словом: «Копенгаген». Голландцы попытались объяснить ему жестами, что там ему отрубят голову. Йоун упал на колени и со слезами твердил имя датского короля, пытаясь втолковать голландцам, что хочет дойти до всемилостивейшего монарха и просить его о помиловании. Этого они не могли понять. Им понравился этот человек, и они думали взять его в новый рейс в Исландию. Они надеялись, что он выучит их язык и они сумеют использовать его как переводчика при своих сделках с исландцами. Но он упрямо стоял на своем.
Голландцы спросили его, убил ли он королевского палача. Йоун ответил: «Нет».
Тогда они решили, что он надул их. Они-то считали его врагом своего врага, датского короля, а теперь оказалось, что он хочет нанести визит этому разбойнику. Нашлись люди, которые предложили протащить Йоуна под килем судна или пропустить сквозь строй. В конце концов голландцы пригрозили снести ему голову, если он немедленно не уберется. Он поторопился сойти на берег и был очень доволен, что у него не отобрали штанов, куртки и деревянных башмаков.
Улицы в этом городе извивались подобно ходам, которые оставляют древоточцы в стволах деревьев. Дома, все с островерхими: крышами, тесно жались друг к другу. Коньки их напоминали горные пики. Люди кишмя кишели на улицах, словно черви в гнилом мясе. То и дело встречались лошади, впряженные в повозки. Поначалу Йоуну показалось, что все спешат, как на пожар. Особенно он дивился на здешних лошадей, так как после китов это были самые крупные животные, каких ему только довелось видеть.
В Голландии, может, и не все были господами, но все, как один, выглядели щеголями. Чуть ли не на каждом шагу попадались люди, которые, судя по их платью, были по меньшей мере окружными судьями. Повсюду виднелись парики, шляпы с перьями, испанские брыжи, датские башмаки и плащи, такие широкие, что одного вполне хватило бы, чтобы одеть едва ли не всех детей в Акранесе. Встречались здесь и столь важные особы, что ездили в великолепных покрытых лаком каретах, украшенных затейливой резьбой, с занавесками на окнах. По улицам прогуливались знатные матроны и изящные йомфру в богатых нарядах. На плечах у них были кружевные косынки, они носили широкополые шляпы, широкие, в складку, юбки и ботинки на высоких каблуках, с золотыми пряжками. Девицы жеманно приподнимали платье, слегка открывая ножку.
Йоун Хреггвидссон приехал в Голландию с одним серебряным далером в кармане. К вечеру он стал подыскивать себе ночлег. С наступлением сумерек улицы осветились фонарями, висевшими над дверьми некоторых домов. В узком переулке, где стояли старые покосившиеся дома, он заметил у ворот женщину с очень белым лицом. Она приветливо заговорила с Йоуном и стала расспрашивать его о новостях. Он поболтал с ней, и затем женщина предложила ему зайти к ней закусить. Чтобы попасть к ней, нужно было пройти через весь дом по узкому, выложенному плитами коридору и затем через двор, где у каждой двери сидели кошки, молча выгибавшие спины горбом и делавшие вид, что им нет никакого дела друг до друга.
Введя гостя в комнату, женщина пригласила его сесть на скамью, а затем устроилась рядом с ним и запустила руку ему в карман, где нащупала кошелек с далером. Это открытие нисколько не охладило ее. Она то и дело вытаскивала далер из его кармана и приговаривала, что это чудесная монета. Ему казалось, что эта женщина ни в чем не уступает самым красивым исландкам. К тому же она была очень любезна и обходительна и от нее исходил сильный запах мускуса. Йоун думал, что это, по крайней мере, жена пастора или местного пробста. Так как она тесно прижималась к нему, он решил, что она глуховата, и возвысил голос, стараясь объяснить, что очень голоден, но она приложила ему палец к губам, показывая, что нет никакой надобности кричать так громко. Затем она отправилась в кладовую, принесла оттуда жареную телятину, сыр, какой-то странный кисло-сладкий плод красного цвета и кувшин вина. Йоун подумал про себя, что никогда еще не пробовал таких яств. Женщина ела с ним за компанию. Потом они легли вместе. На корабле он плохо спал, потому что моряки заставляли его работать через силу, и теперь, после такого угощения, голова у него отяжелела. Вскоре он крепко заснул рядом с женщиной. А ночью явились двое грубых парней и принялись избивать Йоуна.
Когда он пришел в себя, они вытащили его из дома и выбросили, как куль, на мостовую. Так Йоун Хреггвидссон лишился своего далера.
Он не знал, куда ему теперь деваться, и, когда рассвело, вышел за город, направляясь на север. Он думал, что где-то там должна быть земля датского короля. Голландия показалась ему плоской, как лепешка, вокруг ни одного холмика, не то что горы. Лишь кое-где возвышались церкви да ветряные мельницы. Зато земля здесь была плодородная и пригодная для посевов. На пастбищах виднелись стада коров. Это был прекрасный скот, но жители этой страны, как видно, были не очень искусными овцеводами. Йоун замеча л богатые усадьбы, и кое-где красовались высокие, как в Бсс-састадире, дома. Но попадались и небольшие хутора, и глинобитные с соломенными крышами хижины. Во дворах рылись куры — птицы, которые кричат, как лебеди, но не умеют летать. Здесь же расхаживали еще какие-то большие, похожие на лебедей, птицы, но с шеей покороче и очень злые. Йоун догадался, что это гуси, о которых поется в древних песнях. При виде чужих эти отвратительные создания важно выпячивали грудь и со страшным гоготом бросались в атаку. Свирепые на вид псы сидели, к счастью, на цепи. Страдная пора была в полном разгаре. Йоун Хреггвидссон был поражен, когда увидел, что крестьяне возят снопы на телегах, запряженных волами. Но он встречал и немало людей, таскавших хлеб на собственном горбу. И всюду ощущалась близость моря. Море вливалось в пруды и глубокие каналы, и вся местность походила на огромное легкое, пронизанное кровеносными сосудами. По каналам плыли плоскодонные баржи. Их тянули медленно шествовавшие по берегу быки или лошади. Баржи были доверху нагружены различными товарами; на каждой стоял дом с крышей и окнами, на которых красовались занавески и цветы. Из трубы на крыше вился дымок, так как женщины стряпали тут же, на борту. На носу сидел мужчина с трубкой в зубах. Он подгонял быка и управлял баржей. На палубе играли дети, а иногда Йоун видел, как загорелые девицы с голыми руками и дородные женщины ощипывают птицу. Здесь, верно, приятно быть отцом семейства. Дороги в этой стране совсем не походили на исландские. Они были вымощены руками людей, а не протоптаны конскими копытами, и по ним ездили в повозках. Йоуну встречалось множество экипажей и важных чиновников, разъезжавших верхом в развевающихся плащах, и целые кавалькады всадников, вооруженных ружьями и саблями. Дорога часто разветвлялась, но Йоун Хреггвидссон все время шел на север. Однако дни здесь были совсем не такие, как в Исландии. Скоро Йоун потерял счет времени и не знал, куда ему идти дальше. Его деревянные башмаки остались у пасторши. Впрочем, это было не так уж важно — ведь ходил же он босиком по жесткой Исландии, так почему бы ему не ходить по мягкой Голландии? Но в этот жаркий, сухой день путника томила жажда, а вода в илистых каналах была соленая. Мужчина, поивший скот во дворе, и женщина у колодца дали ему напиться. Но оба они посматривали на него с опаской. Наконец Йоун миновал столько перекрестков, что совсем заблудился и не знал, какая дорога ведет в землю датского короля. Он сел, отер пот с лица и, вытянув ноги, с любопытством взглянул на них. Какой-то парень, проезжая мимо, бросил ему несколько насмешливых слов. Другой взмахнул кнутом над его головой. Подъехала повозка, на которой сидели двое пожилых крестьян, они везли на продажу в город капусту и другие овощи. Йоун Хреггвидссон поднялся и спросил их, где находится Дания. Они остановили повозку и удивленно взглянули на него. Такой страны они не знали.
— Дания,— повторил он, указывая на дорогу,— Дания, Копенгаген.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55