— Не то чтобы часто, а иногда бывает-с, что ночевать не изволят, коли где-нибудь запоздают...
— Дурак, толком не умеешь ничего сказать! Ступай!
Кряжов снова ходил по комнате и ждал. Павел не являлся.
— Ну, что ж, и с нами то же бывало в молодо-сти,— утешал себя старик.—А пожурить надо, все-таки надо... Однако в какое общество он попал? Ведь, совсем погубят!.. И зачем он меня обманывает? Разве не мог он откровенно все рассказать мне? Обман, обман, вот чтб гадко!.. Пожалуй, в карты играет, долги; делает... Ну, вот и погибнет. А кто виноват будет? Я?' Я потачку давал, не,умел строгим быть, по головке гладил, волю дал, вот и плоды!.. Нет! Строгость, строгость нужна, в ежовых рукавицах надо их держать... Мы откровенности их дожидаемся! Гм! Хороша откровенность!.. Смеются, поди, над старым дураком, что он спит и пе знает, где гуляет его воспитан-ник!.. Спит! Спит! Нет, я не сплю, тут не уснешь, когда человек, близкий человек гибнет!.. Может,быть, он уже и в полиции сидит, а я вот хожу, жду... Долго ли у нас-то до беды!
— Иван, Павел Петрович не приходил?
— Никак нет-с.
«Ну да, ну да, и не придет, знает, что я сплю, что я не забочусь о нем, что я верю ему!» —снова думал Кряжов, а утро уже бросало свои бледные лучи в его кабинет.
На следующий.день старик не мог работать и, как мы уже знаем, ушел из дома, чтобы освежить свою голову. Часам к четырем он вернулся домой. Павла
все еще не было. Кряжов один сел.обедать.. Старик уже не сердился, но просто грустил и беспокоился. Через несколько минут в передней послышался звонок. «Наконец-то!» — подумал Кряжов, и очень изумился, когда на место Павла к нему явился Обносков. Алексей Алексеевич пришел для объяснений со стариком насчет Груни и хотел узнать, между прочим, где она была утром.
— Ба! Какими судьбами ко мне завернул? — спросил Кряжов.
— Пошел проветриться, голова что-то болит,— ответил рассеянно Обносков.
— У меня тоже побаливает. Перед погодой, верно,— сказал Кряжов, зная, что у него совсем не перед погодой болит голова.
— Должно быть,— согласился зять, хотя тоже знал, что его голова болит не перед погодой.— Жена тоже не так здорова...
— Что с ней? — встревожился старик.
— Так что-то привалилась немного,— ответил обносков.— Странная она какая-то стала в последнее время, все капризы...
— Да, да, но, может быть... знаешь, Алексей Алексеевич, у женщин время такое бывает...
В эту минуту раздался сильный звонок в передней. Так обыкновенно звонил только Павел. Кряжов постарался нахмурить брови. Дверь в столовую шумно отворилась, и Павел развязно и весело вошел в комнату.
— А, наконец-то! — проворчал сквозь зубы Кряжов, хмуря брови.
— Опоздал, извини, батюшка,— промолвил молодой человек и, кивнув головой Обноскову, наклонился к Кряжову и поцеловал его в лоб.
Это была одна из тех ласк Павла, которую более всего любил старик Кряжов.
— Обедал? —- по-прежнему хмуро спросил старик.
— Нет, голоден, как собака,— отвечал Павел, бросая перчатки на стол, и пристально взглянул на старика.—Ты здоров?—спросил он озабоченно.
— Здоров, что нам делается! Спим целые ночи, да и днем ходя спим,— с иронией и раздражением ответил Кряжов и бросил такой взгляд на Обноскова, как будто, посылал его в душе ко всем чертям.
Старику хотелось поскорей высказаться, поворчать, и в то же время он не мог говорить при Обно-скове с Павлом. Любовь и раздражение боролись в душе старого добряка.
— Хорошо, если бы молодежь и днем и ночью спала по-вашему,— не без едкости заметил Обносков, кажется, и не думавший об уходе.
Кряжов нахмурился еще более.
— А! Вы все на молодежь по-прежнему нападаете,— развязно засмеялся Павел, бросив бойкий взгляд на Обноекова и усердно истребляя суп.— Я вот действительно не могу ни к какой регулярности привыкнуть: и сплю и работаю запоем.
- И кутите запоем? — обозлился Обносков за эту развязность своего веселого врага.
— О! Уж разумеется; тут-то регулярности и подавно не может быть. А то, пожалуй, пришлось бы начать, что вот такого-то числа,'в такой-то час, такого-то месяца я кутить буду... это уж вышло бы слишком комично,— весело засмеялся Павел.
— Вам, вероятно, сегодня все покажется смешно, потому что вы, как я замечаю, находитесь именно в таком настроении, в каком люди бывают, вернувшись с кутежа.
. — Ну, уж если пошло на сравнения, то ваше настроение похоже на настроение человека, выпившего какой-то горькой дряни,— засмеялся Павел.
Кряжов, который привык в последнее время забавляться выходками Павла, невольно улыбнулся, но тотчас же снова закусил губу, увидав, какое впечатление произвела последняя фраза Павла на Обноскова.
—Хорошо вы шутите, Павел Петрович, да плохо живете,— промолвил Обносков шипящим тоном.
— Ай, вы опять за наставления -хотите приняться! — махнул рукой Павел и продолжал преусердно истреблять жаркое.
— Да-с, за наставления! И хорошо, если бы вы слушались их. Это вам скажет и добрейший Аркадий Васильевич, который, вероятно, еще не успел объясниться с вами,— обратился он к Кряжову.— Но я зайду после, а теперь оставлю вас одних; вам, я думаю, нужно переговорить друг с другом после всего того, о чем мы говорили с вами.,,
— Н-да... Пожалуй...— почему-то смешался Кря-ков, у которого уже успел остыть гнев при виде Павла не пьяным, здоровым и веселым.
— Нет, постойте,— удержал Павел Обноскова, изменяясь в лице, и обернулся к Кряжову.— Ты, батюшка, действительно за что-нибудь недоволен мною?
— Н-да, есть причины... то есть, как бы это Сказать, не то, что причины, но подозрения...— совсем растерялся Кряжов от прямодушного вопроса Павла.-
— И ты говорил об этих причинах или об этих, как ты их назвал, подозрениях с Алексеем Алексеевичем? — еще более задушевно и уже грустно спросил Павел.
— Н-да... то есть не я говорил... но... это он говорил,— совсем спутался Кряжов.
— Ну, и прекрасно, значит, вам по праву следует первое место занимать при объяснениях отца со мною, как судье в семейных делах.
Павел отодвинул от себя тарелку, у него вдруг пропал всякий аппетит и исчезли последние следы веселости. Его голос дрожал от гнева.
— Что же, батюшка, я слушаю,— пробормотал он.
— Да это пустяки, мы переговорим одни,— заметил Кряжов, увертываясь от объяснений.
— Зачем же?.. Уж если ты про меня за глаза говорил дурно с ним,— небрежно указал Павел на Обноекова,— то в глаза-то и подавно можно.
— Да чего ты злишься-то? — треснул по столу кулаком Кряжов, досадуя, кажется, более на Обноекова и на себя, чем на своего виновного воспитанника.
— Да как же и не злиться, когда ты жалуешься на меня черт знает кому, совсем посторонним людям,— ответил запальчиво Павел.
— Стыдись!—упрекнул Кряжов.— Алексей тебе не чужой.
— Я его никогда не считал своим родственником, ты это знаешь.
— Ну, если так смотреть на вещи, так ты и меня с Груней можешь считать чужими.
— Ты знаешь, что я уважаю тебя, как отца, и люблю ее, как сестру,— ответил Павел.— А его все-таки считал и считаю чужим.
— Насильно мил не будешь! — проговорил Обносков, иронически улыбаясь.— Но оставимте разговор обо мне, а перейдемте лучше к деду... Вы приняли такой тон, который совсем не подходит к вашей роли, Вы огорчили своего воспитателя своим поведением и теперь грубите ему же.
— Да, да, ты меня огорчил,— проговорил Кряжов, постоянно терявшийся, когда ему приходилось делать строгие выговоры или принимать крутые меры.
— До Аркадия Васильевича дошли слухи, что вы кутите...
— Это вы сообщили ему подобные слухи? — дерзко перебил Павел.
— Ну, хоть бы и я, так что же?—спросил Обносков.
—-Очень вам благодарен,— насмешливо поклонился Павел.
— Да ты и должен благодарить его, потому что он заботится о твоей судьбе,— ввернул свое слово Кряжов, очень усердно и наивно подливая масло в огонь, который ему хотелось потушить.
— Но дело не в вашей благодарности, а в вашем ответе на вопрос: имеют ли основание эти слухи? — допрашивал сухим, учительским тоном Обносков.
— Ты уполномочиваешь этого доносчика и на роль инквизитора? — угрюмо спросил Павел, обращаясь к Кряжову.
— Да, это будет тебе наказание. Ты обошелся и обходишься с ним дерзко, так и отвечай теперь ему же,—сказал Кряжов, обрадовавшись этому случаю отделаться от несвойственной ему роли и не видя возможности прекратить допрос.
— Да,— ответил совершенно побледневший Павел:—я кучу иногда, если вам так угодно называть мои случайные поездки и пикники и загородные гулянья.
— Вы, кажется, считаете эти удовольствия очень невинными?
— Не невинными, но очень естественными в молодости, если еще прибавить, что этой молодости скучно.
— То есть если она дела не делает, а бьет баклуши...
— Ну, в этом-то не я виноват.
—Вероятно, среда?
— Может быть, среда, а может быть, характер. Во всяком случае, вы не поймете, почему иному человеку тошно сидеть в четырех стенах, жить без людей, без деятельности и корпеть над бесплодной работой, которую он даже не считает серьезным делом...
— Так-с! У вас широкая натура, вам, верно, гражданской деятельности нужно, так вы и ищете ее в среде развратников и развратниц.
— Клевещете! Я там просто думаю иногда рассеять скуку, но и это теперь иногда не удается, наскучило...
— Полно, наскучило ли? — злобно улыбнулся Обносков.—-Но дело в том, что эти милые кутежи стоят денег, и очень жаль, что вы не так богаты, чтобы кутить на свои деньги...
— Что же, не думаете ли вы, что я на чужой счет веселюсь? — строптиво спросил Павел.
— Я ничего не думаю, но именно этот вопрос мог интересовать добрейшего Аркадия Васильевича. Вы живете на его счет, у вас нет ничего своего, ни гроша за душой, а потому не худо бы знать, на что и какие деньги вы тратите? — отчеканивал Обносков.
— Я зарабатываю деньги,— старался сдержать себя подсудимый.
— Ну, их, вероятно, не достанет на всех этих камелий и на все эти разъезды, может быть, картежные игры.
— Батюшка, и ты тоже не веришь, что я трачу на эти глупости только свои деньги?—спросил Павел, обращаясь к Кряжову.
— Ну...— начал Кряжов, все время задумчиво чертивший что-то ножом по тарелке.
— Аркадий Васильевич так честен и добр,— перебил Обносков,— что поверит всему, что вы говорите ему. Но если даже вы и тратили действительно только свои деньги, а не его, не взятые в долг на стороне, то и тогда подобная жизнь не могла бы найти себе никакого оправдания и непременно должна повести вас ко всем мерзостям, до которых доходят, подобные вам голяки, вздумавшие тянуться за богачами.
— Ну, пожалуйста, не переходите из роли допросчика в слишком почетную для вае роль наставника,—
оборвал его Павел.— Наставлений'ваших я не .стану слушать. К этому не может принудить меня и отец...
— Я говорю вам только то, что сказал бы и он,— произнес Обносков.
— Да, да, все это и я хотел, сказать тебе,—заметил Кряжов, не слышавший половины разговора и размышлявший о своей собственной бурной молодости, полной молодого разгула, молодых увлечений и
ошибоК.
Вы видите, что я имею право давать зам. на-" ставления, хоть это и неприятно вам,— улыбнулся. Обносков.— Но что бы ни было в прошлом, оно непоправимо... Поэтому самое лучшее будет с вашей' стороны сознаться, не сделано ли вами долгов, и если, к счастью, вы не успели их сделать, а могли обойтись теми деньгами, которые вы всегда можете достать здесь, то вас попросят на будущее время изменить образ жизни и побольше думать о деле, а не о разврате.
— Да, да, Павел, сделай мне это удовольствие и веди себя порядочно,— ласково промолвил Кряжов, полагая, что вся история пришла к концу.
— Во всяком случае, добрейший Аркадий Васильевич и я, мы постараемся следить за вами более1 зорко, чем следили прежде,— ввернул Обносков.
— Что же это я буду жить под надзором домашней полиции и шпионов-любителей? — гневно воскликнул Павел.
— Вы это своего воспитателя шпионом называете? — едко спросил Обносков.
— Нет, вас! — резко ответил Павел.
— Ты опять-таки говоришь дерзости,— рассердил-' ся Кряжов.— Ты благодарить должен Алексея, что он заботится о тебе, заботится потому, что я прошу его об этом... Н-да!
— Ты просишь? — бледнея произнес Павел.— Так ты думаешь, что я когда-нибудь стану уважать этого человека или подчиняться ему?
— Да, да, и будешь, если я заставлю! — сказал Кряжов с какою-то старчески-добродушною и настойчивою уверенностью.
— Ну, нет!
— Не нет, а да! И если я тебя жить у Алексея заставлю, так и жить там будешь. Да! — настаивал Кряжов, до комизма стараясь быть строгим.
Он так сжился с Павлом, что все еще видел в нем того самого ребенка, который сиживал: у него когда-то,на коленях.
— В таком случае, я лучше заранее уйду из твоего дома,— промолвил Панютин.
— Этим-то, вероятно, и выразится ваша любовь к отцу? — спросил Обносков и с умыслом впервые назвал в этот день Кряжова отцом Павла.
— Какой я ему отец! Мы чужие! Вы видите: жил-жил на квартире, а теперь не понравилась, так на другую переехать хочет,— с горечью промолвил старик— Ну, что ж, переезжай! Да поскорей переезжай! Что долго раздумывать? И тебе, и мне покойнее будет.
— Покойнее всех будет вот этому мерзавцу,— вымолвил Павел, стискивая зубы, и указал на 06-носкова.— Он погубил одну половину твоего счастия, теперь губит и последнюю. Жаль мне тебя, отец. Обносков позеленел.
— Что? — вскочил Кряжов со своего места.— Ты, подобранный с улицы, наплевал на меня за все мои благодеяния, да ты же еще смеешь оскорблять горячо преданных мне и избранных мною людей?
— Э, какое тут благодеяние, если подберут щенка да потом станут его на веревке водить и позволять каждому негодяю с улицы ломаться над ним! — проговорил, задыхаясь Павел.
— Если бы вы не были мальчишка, так вы расквитались бы со мною за свои дерзости,— прошипел Обносков.
— Напротив того, только из того, что вы не расплачиваетесь со мною, я и понимаю, что я уже не мальчишка,— рассмеялся нервным смехом Павел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37