Все верили в светлое будущее и снова не заботились о грошах, не завидовали участи 06-носковых...
На похороны Евграфа Александровича, кроме других значительных друзей покойного, явился и граф Стругов со своим сыном и братом. С графом Григорием Григорьевичем Струговым покойный Обносков вместе вырос, вместе воспитывался в университете и, наконец, вместе служил в обширной по делам акционерной компании «Водяных сообщений в России», где граф был одним из главных директоров. Дошедший до степеней известных, отчасти при помощи своего происхождения, своего образования и своих блестящих способностей и еще более при помощи своей красоты и уменья ловко вальсировать, граф Григорий Стругов был еще довольно привлекательным мужчиной, хотя и успел поседеть не от лет, а от тревожно проведенной разгульной в былые годы жизни. Но всему есть конец: вальс вышел из моды и не мог помочь на службе, тогда граф успел вовремя сделаться набож-
ным, а потому шел все вперед,Теперь он уже не кутил, занимал несколько должностей, состоял попечителем различных богоугодных заведений и членом различных акционерных компаний, одним словом, заглаживал и былые грехи, и былые долги. Спокойствие в манерах, тонкая, не лишенная гордого сознания своего значения и своих достоинств снисходительная деликатность в обращении, склонность к легкой, никого не оскорбляющей, по в то же время меткой насмешливости были отличительными чертами характера графа. Зная в совершенстве французский язык, он редко говорил по-русски, но в его русской речи попадались такие простонародные, не петербургские и не чиновнические обороты, что его принадлежность к числу родовитых бар, «отцов» бесчисленного множества крестьян была ясна, как день. Он более всего старался не быть «выскочкой», хотя и без его усилий никакой граф Стругов не мог бы быть сочтен выскочкой. Вследствие этой скромности он всегда старался становиться в задние ряды во всех многолюдных обществах и, кажется, не замечал, что именно это обстоятельство заставляло расступаться перед ним тех, кто стоит впереди, а значит, и обращало еще больше внимания на него, великодушно стремящегося стушеваться и скрыть свою личность за спиною толпы. На пышных раутах он забивался куда-нибудь в такой угол, где его было бы очень трудно отыскать, если бы через четверть часа этот угол не делался таким шумным и тесным, что многие тщетно добивались чести постоять хоть минуту в этом углу...
При появлении графа в комнате, где стоял гроб покойного Обноскова, Алексей Алексеевич тотчас же подошел к почетному гостю и предупредительно попросил ого стать па самое удобное место.
— Пожалуйста не беспокойтесь,— ответил граф,— мне совершенно все равно, где стоять.
— Помилуйте, граф,— рассыпался Обносков,— тут постоянно будут сновать мимо вас и тревожить вас посетители.
— А я вот в уголок проберусь,— ответил граф и пробрался в уголок, скромно извиняясь перед теми лицами, мимо которых он пробирался и которых, по его мнению, а не в действительности,, он потревожил.
Обносков сбил всех с ног, посылая гонца за гонцом торопить запоздавших попов, и снова возвратился к графу. Он, кажется, начинал мозолить глаза значительному гостю; это дало повод тому подумать, что Обносков напрашивается на разговор, и снисходительный аристократ счел своим долгом исполнить желание не отходившего от него ближнего.
— Вы, кажется, распорядитель похорон? — спросил граф, чтобы как-нибудь начать беседу.
— Да-с. У дядюшки не было других ближних родственников мужчин, кроме меня,— ответил Обносков, делая умилительно-почтительное лицо.
— А! так это вы, значит, ездили, как я слышал, оканчивать ученье в Берлин?
— В Гейдельберг,— поправил Обносков.
— Да, да, виноват, в Гейдельберг. Мне так и говорил мой покойный друг... Ра'но он у нас свернулся,— вздохнул граф.— Прекрасная была душа!
Обносков потупил глаза и тоже вздохнул, услышав эти теплые слова.
— Скажите, граф,— начал он нерешительно через минуту,— вероятно, общество «Водяных сообщений в России» выдаст какое-нибудь вспомоществование родственницам дяди?..
— Непременно,— утвердительно отвечал граф.— Я думал, что вы уже получили деньги на похороны, ему назначена тысяча рублей... Конечно, это небольшая сумма, но что прикажете делать: больше мы не могли выдать... Времена, времена плохие! — приподнял граф плечи.
— Кажется, в компании обыкновенно выдается годовое жалованье,— несмелым топом заметил Обносков.
— Да, но это не идет в счет похоронных денег. Я уже озаботился, чтобы единовременное пособие было выдано жене покойного.
— Вы, вероятно, введены в ошибку: он не был женат, граф,— быстро перебил Обносков, и его лицо зарумянилось от волненья.
—- Ну да, ну да,— повертел граф рукою в воздухе.-— Не был венчан... Но это все равно. У них были дети.
— Помилуйте, это совсем не все равно,— уже совершенно серьезно проговорил Обносков,
— Ну, конечно, конечно, не все равно,—ответил граф совершенно спокойно, но у него слегка покоробило лицо, так что посторонний наблюдатель мог бы заметить под маскою этого наружного спокойствия следы подавленной досады.— Но я хотел сказать,— продолжал он, - что покойный мой друг жил столько лет этом женщиной и гражданском браке...
— У пас, граф, не существует подобных браков,— холодно заметил Обносков.
— Э, боже мой, вы гоняетесь за словами! — не-терпеливо произнес граф, едва не топнув ногою.
- Не за словами, а за идеями, за идеями! Гражданский брак выдумали нигилисты, а это была просто незаконная связь...
—Ну, связь, прекрасно! Вам нравится это слово, возьмите его. Но эта связь продолжалась столько лет и была так серьезна, что ее нельзя считать простым развратом, и та женщина, с которой жил мой покой-ный Друг, имеет право на нашу помощь.
И этих делах, граф, давность по нашим законам! ничего не поправляет,— настойчиво стоял на своем Обносков.— И никто не имеет права отдать этой женщине деньги, следующие наследникам моего дяди,
ник го!
Я! резко проговорил граф Стругов, уже ме-ТавШИЙ глазами молнии на Обноскова.—То есть наша компания,— вдруг спохватился граф, увидав, что Обнос новым подмечено его раздражение, и принял снова свое холодно-спокойное выражение.
— Разве вы, граф, и ваша компания стоите вне Общих государственных законов? — едко спросил Обносков.
— Нет-с, как можно! Мы подчиняемся им, как и все другие, уже насмешливо ответил граф.
Гак как же ВЫ отдадите- наши деньги ей?
Не ваши, а свои. Мы их и за окно можем бросить, уже совсем весело усмехался граф и смотрел па Обпоскова как-то сверху вниз, точно перед ним находилась какая-то маленькая, едва заметная букашка.
Да ведь эти деньги нам следуют по закону!-волновался Обносков.
— По какому? — бросил на него насмешливый-взгляд собеседник.— Где это вы нашли закон, что
компания обязана выдавать годовое жалованье родным ее умерших агентов?
На лбу Обноскова проступил холодный пот; это не ускользнуло от внимания графа; он сохранял спокойствие и смеялся в душе.
— Я, граф, принужден вам сказать, что, по моему мнению, вы просто желаете потакать разврату. Вы хотите покровительствовать тому, что преследуется нашими законами. Я готов все это считать шуткой, так как самое ваше положение в свете не оправдывает такого образа действий. Если бредни какого-нибудь безродного отрицателя брака и законных прав на наследство могут быть только смешны, то ваше поощрение, ваше признание прав любовницы и незаконнорожденных детей на наследство просто опасны.
Граф молчал, точно. Обносков шипел где-то очень далеко внизу и его слова не могли долетать до той вершины, где стоял его гордый противник.
—. Я, граф, должен вам заметить,— прошептал Обносков, задыхаясь от злобы,— что я буду требовать законным порядком.
— Вы? — спросил граф, взглянув сверху вниз прищуренными глазами, и вдруг начал усердно креститься.
Это взбесило Обноскова. Он готов был растерзать противника за эту злую выходку и даже не заметил, что в комнате уже началась служба.
— Я понимаю, что вы стоите так высоко, что я в сравнении с вами...— шипел он, забывая всех и все, кроме шести тысяч пособии.
— Вот вы меня в нигилизме заподозрили, а сами, как кажется, совсем не уважаете святости наших церковных обрядов,— отеческим шепотом заметил граф и добродушнейшим образом с. упреком покачал головою.
Обносков опомнился и стал еще зеленее, а граф продолжал усердно молиться.
Отпевание кончилось. Родные стали прощаться с покойником; раздались дикие крики трех родственниц и утешения гостей. Стефания Высоцкая, закутанная в черную тальму, спускавшуюся почти до полу, стояла неподвижно в углу. Она была бледна, как мертвец. Сын стоял около нее покажется, боялся, что она упа-
дет в обморок. Наконец, гроб понесли. Граф Григорий Стругов, его брат и его друзья были в числе несущих. Высоцкая пошла за гробом в отдалении. Она едва переступала.
— Неужели вы до кладбища думаете идти пешком? — спросил ее кто-то по-французски.
Она вздрогнула, как бы пробуждаясь от тяжелого сна, и обернулась. Перед ней стоял граф Стругов.
— Ах, это вы, граф,— приветливо улыбнулась она грустною улыбкою.— Кажется, не дойду.
— Так садитесь в мою карету. Сыро сегодня. Я тоже еду с Мишелем,— пригласил граф Высоцкую и указал па своего сына Мишеля, учившегося в гимназии вместе с молодым Высоцким.
Товарищи уже разговаривали между собою. Высоцкая согласилась на предложение. Все четверо стали садиться в карету графа.
— Гляди, гляди! Развратница-то, развратница-то наша! высунулись из своей кареты сестры покойни-К8, дергая за рукав задумчиво сидевшего против них племянника.— С графом села, в его карету села! Хоть бы братца-то, нашего голубчика, похоронить дала, да уж тогда и шла бы на все четыре стороны...
— А-а! — протяжно проговорил Обносков, что-то соображая. 'Гак нот он отчего ей покровительствует!^
— сына-то, сына-то не стыдится. При нем вешается па шею новому любовнику... Да и он-то хорош! Среди белого дня с публичной женщиной едет, грязью себя марает!
- Э, к ним ничего не пристает! —озлобленно прошептал Обносков и отвернулся в другую сторону.
Только через месяц после свадьбы, то есть после Смерти и похорон Евграфа Александровича, молодой Обносков переехал от Кряжова и устроился своим домом. До сих пор его жена не чувствовала никакой
перемены в своем положении, Только теперь она стала сознавать, что для нее началась новая жизнь. Мать Обноскова поселилась со своим сыном! и рассталась как со своею квартирою на Выборгской стороне, так и со своими жильцами. С первых же дней после переезда на новую квартиру она принялась за хозяйство, за мелкие домашние распоряжения, за перебранку с прислугою и выказала явное намерение не выпускать из своих рук бразды домашнего правления.
— Вы уж, цветочек мой, Агриппина Аркадьевна, не заботьтесь о хозяйстве,— говорила она однажды за утренним чаем невестке.— Вам это дело новое. Хлопот с ним много. Возня с людишками только здоровье ваше испортит. Ведь у нас в Петербурге народ мюшен-ник, выжига, у-у какой продувной!..
— Да я, Марья Ивановна, уже занималась хозяйством у отца,— заметила Груня.— Это совсем не так трудно...
— Из больших средств, не спорю, не трудно, не трудно... У вашего папеньки большие средства были,— заговорила частою дробью Марья Ивановна.— Вот у него и хозяйство совсем другое было, а здесь не то, совсем не то. Ваш папенька богач, а у моего сына средства-то маленькие, надо экономничать, по одежке протягивать ножки...
— Да, маменька права,— заметил Алексей Алексеевич.—Тебе незачем попусту хлопотать и возиться с прислугой и обедами.
— Да я и не настаиваю особенно на этом, но просто мне не хотелось бы без дела сидеть,— промолвила Груня.
— Ну, ангелочек мой, дома дела найдется,—утешала Марья Ивановна.— Без дела не останетесь...
— Делайте, как вам угодно,— ответила Груня и стала пить чай.
Все помолчали.
— Вот вы, кажется, и обиделись,— вдруг упрекнула Марья Ивановна.
— Чем же? Я и не думала обижаться,— изумилась Груня.
— Нет, уж я вижу, что вам не по сердцу мое желание!.. Что ж, я не навязываюсь. Вы хозяйка теперь в доме, вам и книги в руки. Была бы честь предложе-
на, а от убытка бог избавил. Я ведь теперь здесь последняя спица в колеснице...
— Полноте, маменька,— недовольным тоном сказал Обносков.— Что тут за счеты, кто старше. Я не желал бы вообще, чтобы кто-нибудь считал себя здесь старшим, строго заметил он и прибавил: —
Хозяйничаете, распоряжайтесь п не обращайте ни на
кого внимания, делан свое дело.
- Если ты хочешь, я готова. Лепя, только, чтобы после претензий не было, что я худо распоряжаюсь пли много трачу...
- Кто же это будет претендовать, уж не я ли? — Спросила Груня, смущенная всею этою сценою.— Будьте уверены, что я не скажу ни слова, лишь бы Алексей был доволен...
- Алексей! Это вы кого же Алексеем-то величаете? -спросила едким тоном Марья Ивановна.— Уж не мужа ли? Ну, через месяц после свадьбы, кажется, рано бы его так называть. Можно бы и поласковее быть, Ведь это только холопов зовут Алексеями-то.
— Эх! — с досадой махнул рукой Алексей Алексеевич и нетерпеливо начал постукивать ногой.
- И меня-то вот вы все называете Марьей Ивановной да Марьей Ивановной,— не унималась старуха. А ведь не грех бы и маменькой назвать. Ведь уж как вы там ни думайте, а я все-таки мать вашему мужу. Оно, может быть, по-вашему, по-новому, и не принято уважать старших — ну да ведь вам не с теми вертопрахами жить, которые старших-то в грош не ставят. Нет,, голубчик мой, вы со старыми, с честными людьми живете.
- Да что это вы, матушка, левой ногой, верно, встали? с раздражением заметил Обносков.
Марья Ивановна так и развела руками от удивления.
Ну, батюшка, от тебя-то я этого не ожидала,— произнесла она и торопливо поднесла платок к глазам......И то сказать, теперь жена тебе ближе, я третий человек, лишний человек в доме...
Алексей Алексеевич махнул рукою и вышел из комнаты.
— Вот полюбуйтесь, что вы наделали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37