– Я думаю, тебе нужно есть меньше сахара, Джасмин. Он тебя ожесточает.
После ухода Бетти Джасмин расстроилась. Все же она была хорошей подругой. Они подружились почти сразу, как Джасмин с Дэниелом переехали в этот район. Бетти была единственной, кто постучал к ним в дверь и захотел познакомиться. В тот день она притащила с собой огромную банку сырно-маслиново-помидорно-лукового соуса и килограммовый пакет кукурузных чипсов, чем немедленно закрепила дружбу. Джасмин и Бетти, на ходу открывая пакет, кинулись в гостиную. Они болтали с набитыми ртами, прерываясь лишь на то, чтобы обмакнуть чипсы в острый соус, и опять говорили и ели, пока не съели все. Именно тогда Джасмин поняла, что нашла верного друга. И вот Бетти ушла, оставив лишь три бутылки из-под диетической кока-колы и пустую коробку «Энтеманн».
Джасмин подняла себя со стула. Взгляд ее упал на рабочий стол, где она в строгом порядке разложила на инвентаризацию свои ножи. Здесь был нож для рубки костей – с гладкой литой ручкой, он всегда так удобно лежал в ее руке; хлебный нож с волнистым лезвием; нож для мяса – с лезвием как у ятагана; универсальный китайский нож, которым можно было крошить, резать, слоить, шинковать и даже рубить куриные кости и мясные хрящи. Здесь был и ее поварской нож с изящно изогнутым треугольным жалом. Японский нож, кривой, как меч самурая; нож для устриц с коротким заостренным лезвием и нож-ломтерезка, чтобы тонко и ровно пластовать холодное мясо. Замыкал ряд филейный нож для рыбы, им удобно было вынимать кости и тонко слоить рыбную плоть.
К выбору ножей Джасмин подходила скрупулезно. Они должны быть жаропрочными и с нескользкими ручками. Сама ручка должна быть толстой и расширяющейся к концу. Лезвие к ручке должно быть приклепано, а не приклеено. Для своего хозяйства она выбрала ножи из высокоуглеродистой нержавеющей стали. Гораздо дороже обычной нержавейки, зато не покрывается пятнами. Трижды в год она отдавала их опытному точильщику. Из всей кухонной утвари ножи она лелеяла больше всего. Джасмин считала, что от хорошего острого ножа при соответствующем уходе пользы больше, чем от красоты.
Она открыла буфет и склонилась над выдвижными полками. Ну чего, чего, чего бы такого хорошего съесть? Картофельного пюре? Нет. Слишком долго готовить. Макароны? Нет. А может, сыру? Чего-нибудь такого сырного, плавленого. Сандвич с жареным сыром. Вот это пойдет. Так. Масло, чеддер, зерновой хлеб и сковородка. И просто, и вкусно. Она густо намазала хлеб маслом и толсто нарезала сыр. Пританцовывая от нетерпения, она лопаткой прижимала сандвич к сковородке, чтобы сыр поскорее расплавился. Он наконец потек, и Джасмин рухнула за стол, придвинув к себе тарелку с сандвичем. Она заглатывала его большими кусками, ее вкусовые рецепторы с каждым укусом набухали и раскрывались. Счастливые-пресчастливые вкусовые рецепторы. Джасмин сидела за кухонным столом и, мерно чавкая и облизываясь, ела сандвич. Она прервалась, чтобы выпить холодного молока, и продолжила.
Пока она ублажала душу сандвичем, в ее голове окончательно созрела мысль… Все-таки права она, а не Гарретт. И не его публика. Они, может, даже и не понимают, что им опротивела вся эта низкокалорийная еда. Нужно им, всем этим людям, навязать что-то такое, что их подпитает, утешит. Нынешний мир жесток, и нет в нем ни верности, ни совести. И смысла тоже нет. Что им нужно, так это полноценное питание. Полноценная вкусная еда, и к тому же с изюминкой.
Джасмин хлопнула по столу лопаткой. Ему не удастся ее изолировать. У нее есть публика, которую надо кормить. Она подумала о господине Дюпри. Ему что же, в качестве поддержки подать поваренную книгу о низкокалорийной пище без токсинов? Это же самая настоящая эвтаназия. Она не станет в этом участвовать. Нет, от оков надо освобождаться. Она поделится с публикой тем, о чем знает ее сердце и, разумеется, желудок, и даст им то, по чему они так истосковались. Она вернет Америке жир. Великолепный стопроцентный жир. Плотный, роскошный, мягкий. Густой и восхитительный. И что самое главное – жир без чувства вины. И тогда мир под весом всех этих пухлых, счастливых людей потихоньку остепенится и успокоится. А уж в том, что толстяки попадают в рай, она не сомневалась.
Глава 4
Дэниел изучал лицо Тины: слегка неправильный прикус, чистые белки глаз, тициановские волосы, чуть потрескавшиеся губы под слоем прозрачной помады.
Он ткнул себя кулаком в живот.
– Отсюда. Не чувствую, чтобы шло отсюда.
– Но…
Он схватил ее за руку, ломая ее пальцы, сложил их в кулак и ударил ее под дых.
– Теперь говори.
– Что?
– Свой диалог.
– Да ч-ч-что же это ты делаешь? Я…
– Что она ему говорит?
– Ей больно.
– Знаю, что ей больно. Но что она ему говорит?
Тина уставилась на Дэниела.
– Она говорит… – Тина замолкла в недоумении.
– Представь, что ты узнала, будто твой приятель тебе изменяет. Что ты ему скажешь?
– Я не знаю.
– Не знаешь.
– Мне никто не изменял.
– Ты уверена?
Тина пожала плечами.
– Что бы ты сказала, если бы изменил?
– Послала бы к черту!!
– Во! Вот именно.
– Что?
– К черту! Ты в ярости. Пока еще не больно. Боль – это потом. Когда ты будешь в одиночестве зализывать свои раны. А сейчас тебе хочется только прокусить ему горло и вырвать язык. Я прав?
Тина наклонилась и, почти коснувшись губ Дэниела, поцеловала его в щеку. От нее слегка пахло чесноком.
– Ох, Дэниел, – выдохнула она. – Ты такой классный.
Глядя на его губы, она медленно улыбнулась и отправилась через ряды стульев на свое место у подножия сцены.
Тине нравилось, закинув босые ноги на стоящий впереди стул, разглядывать Дэниела, когда он давал уроки актерского мастерства. Она покусывала кончик ручки, и взгляд ее гулял по его телу. Неплохо для мужика его возраста. Жилистый, подтянутый, стройный. Рубашка-поло, заправленная в обтягивающие джинсы, слегка топорщится на талии, подчеркивая узкие бедра. Черные волосы подстрижены коротко-прекоротко, и от этого пробивающаяся седина видна еще отчетливее. Она вспомнила, что слышала о Дэниеле еще десять лет назад, когда он считался «золотым мальчиком» округа Колумбия. В то время он был везде – в Кеннеди-центре, в Арене, в Фолджерс. Тине очень польстило, когда ей разрешили занять место в его классе. Правда, о том, что в классе, рассчитанном на двенадцать человек, их было всего девять, а следовательно, и конкуренции никакой, Тика старалась не думать. Все-таки Дэниел был человеком выдающимся, легендой, и Тина записывала каждое его слово. Она обязательно упомянет его в своей речи на вручении Оскара.
Она смотрела на его полные губы. Интересно, как он целуется? Сухо, влажно, крепко? Счастлив ли он в браке? Вряд ли. Вечно торчит в театре, домой не торопится. Один из тех браков, которые со временем скисают. Тина наморщила нос. С ней такого никогда не случится. Если уж она выйдет замуж, то для страстной лю6еи. У них будут общие интересы, и они будут о них говорить-говорить-говорить… А потом, изнурив друг друга в постели, возьмут навынос чего-нибудь поесть и опять будут говорить… Они помогут друг другу сделать карьеру, ко при этом всегда будут помнить, что главное – это их брак, их союз. Ее муж будет супермужественным, таким сильным, что не побоится показывать и небольшие свои слабости. Конечно, работа у него будет лучше, чем у нее сейчас, и денег будет хватать на то, чтобы жить в одном из этих шикарных домов в стиле ар деко на Адамс Морган. Все женщины будут оборачиваться ему вслед, он же будет смотреть только на нее. И еще: он никогда не станет есть белки одновременно с крахмалом.
Конечно, со временем она рассчитывала найти человека, хотя бы отдаленно напоминающего ее идеал, но пока не гнушалась обществом женатых мужчин, которые кормили и поили ее за свой счет, а потом накидывались на нее, как на последний кусок пирога.
Тина слишком давно искала пристойного кандидата, мужчину, который разбудил бы ее, рассмешил. Такого, который мог бы пойти с ней куда-нибудь в субботу вечером. Ей хотелось уюта, нежности и тепла семейной жизни. Чтобы поздним воскресным утром, выбравшись из постели и надев джинсы и футболки, они шли бы вдвоем на ланч куда-нибудь вроде ресторана «Тнмберлейк», объедались бы там яичницей с беконом на тостах, а на гарнир – яичные желтки, соус и воскресный номер «Нью-Йорк таймс». Она хотела – и признавалась себе в этом – мужа. Своего собственного. Пусть даже чьего-то бывшего. Но постоянного, законного. Иначе говоря, она хотела юридически оформленных отношений.
Тина согнула ноги в коленях, выставив лодыжки на обозрение. Отметила, что Дэниел посмотрел на них. Пожевала кончик ручки. Н-да, маловероятно, что он готов к совместным воскресным завтракам.
Вернувшись с работы, Дэниел, не заходя на кухню, отправился наверх. Ему хотелось только одного: встать под горячий душ и, стоя под ним долго-долго, полностью и без угрызений совести отдаться грязным мыслям. Силы у него кончились. Проходя мимо комнаты дочери, он заглянул в ее приоткрытую дверь. Карим сидела на кровати к нему спиной. Голова, утонувшая в огромных наушниках, дергалась в такт несущемуся из них реву музыки. Дэниел окинул взглядом ее комнату. В отличие от всех нормальных подростков, оклеивавших свои комнаты портретами музыкантов и актеров, Карим обвешала стены фотографиями наиболее успешных руководителей высшего звена из ежегодного обзора журнала «Форбс». С почетного места над кроватью взирал Уоррен Баффетт. Она хотела, когда вырастет, стать инвестиционным банкиром. Так и заявила за завтраком где-то с полгода назад. Сказала, что это серьезно, а не пустая болтовня.
Представив свою дочь банкиром, Дэниел рассмеялся и, поперхнувшись, закашлялся. Карим оглянулась, встала с постели, не снимая наушников, подошла к двери и с загадочной улыбкой захлопнула ее перед носом отца.
Бетти сидела, крепко сжав колени и стараясь занять как можно меньше места на обитом ситцем диване. Джасмин передала ей чашку с чаем для похудения, подслащенным двумя горошинами заменителя сахара.
Бетти высморкалась в салфетку.
– Огромное тебе спасибо, Джасмин, что поедешь со мной.
– Мы же подруги, правда?
– Спасибо, а то я прямо сама не своя.
Бетти позвонила ей в совершенной панике, и Джасмин в самый час пик сорвалась с места, чтобы поехать вместе с ней на прием к врачу. Конечно, во время предыдущего разговора они поссорились, но настоящая дружба сильнее любых размолвок.
Джасмин похлопала Бетти по руке.
– Давай, пей свой чай, раз он тебе так помогает.
Бетти погрузилась в свои мысли. Ей казалось, что перед ней снова доктор в безукоризненно белом халате и ее ассистентка. Они ждут. Стараются казаться спокойными. Но их профессиональные улыбки очерствели, как вчерашняя помадка. Бетти слышала, как за окном шумят машины, поют птицы, ветер ласкает деревья. Никто даже и не представлял себе, что ей предстоит. Она чувствовала себя такой одинокой, такой беззащитной. Но готовой проявить мужество. Нужно быть сильной. Бетти отпила укрепляющего дух чаю и кивнула.
– Хорошо, что пришли, миссис Джонсон, – с хрустким британским акцентом сказала доктор. – Много времени мы у вас не отнимем.
На высоких белых каблуках она процокала в заднюю комнату. Что-то пробормотала. Потом вновь появилась в дверях и приглашающим жестом протянула руку. Бетти послушно, как собачонка, хоть и дорого одетая собачонка, пошла за ней. В комнате ее ждали две медсестры. В белых перчатках. Волосы забраны под сетчатые шапочки. Ободряюще кивнули. За их спинами – штора. А за шторой, Бетти знала, стоит эта штука. Она старалась о ней не думать, когда снимала костюм от Генри Бендела.
– Чудный цвет, – отметила одна из медсестер, когда Бетти повесила костюм на вешалку.
Бетти хотела было снять и нижнее белье, но постеснялась показывать свои складчатые телеса.
– Готовы, миссис Джонсон?
Бетти кивнула.
Они отодвинули штору. За шторой стояли весы.
– Скажете, когда будете готовы, миссис Джонсон.
Бетти заковыляла, как закованная в кандалы.
Медсестра, помогая ей подняться, подала руку.
Врач заглянула в медицинскую карту Бетти.
– В последний раз вы были у нас две недели назад, миссис Джонсон. А мне казалось, что я назначала вам являться ежедневно.
– Д-да, назначали.
– Это для вашей же пользы, миссис Джонсон.
– Да, доктор. – Губы у Бетти задрожали.
– Ну хорошо, давайте.
Бетти, дрожа, встала на весы. Они зашатались под ней, как при землетрясении. Глядя поверх очков, доктор сняла показания. Потом повторила процедуру.
– Боже, Бо… – проговорила она и что-то записала в карту. Потом быстро взглянула на Бетти. – Не подсматривайте, миссис Джонсон.
Но Бетти уже увидела.
Ее качнуло. В голове загудело, щелкнуло и рассыпалось звездами и пляшущими искрами.
– О господи, – проговорила доктор, она же администратор Клиники Контроля Веса, все так же глядя поверх ненужных, надетых для солидности очков. – Старая корова упала в обморок.
Стоя вечером у плиты, Джасмин думала о Бетти и бессмысленных тратах – денег, волнений, жизни. В дверь позвонили, и Джасмин недовольно заворчала.
– Джасмин, откроешь? – крикнул Дэниел из ванной.
Джасмин отодвинула стакан вина и пошла открывать. Она знала, кто там. Джей Ди и Эллен. Стоят по ту сторону двери, напряженно улыбаются и боятся, что, если Джасмин будет слишком долго спускаться, на них нападут прямо на лестнице. Интересно, насколько их хватит?
Джей Ди и Эллен были соседями и друзьями Джасмин и Дэниела уже много лет. И дети у них родились почти одновременно. Странная связь: вроде бы друзья, а общих интересов – никаких. Кроме того, что сумели одновременно произвести на свет потомство, подарили планете еще по одному живому существу. Первое время они говорили о том, как их малютки спят, едят, какают. Потом о загородках на лестницах, о первых велосипедах. Теперь же все разговоры были о том, сколько с детьми проблем. Нет, нашу с вашей и не сравнить, одна головная боль. То, что испытывала по отношению к ним Джасмин, можно было бы назвать привязанностью, но никак не интересом или любовью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29