Ольга, по скромности, тотчас ушла во двор, а Назар кивнул Борису:
- Сходи-ка к ней, пока не кликну.
Гости вошли в мастерскую и опустились на корточки вдоль стены.
Назар отложил молоток и в тазу, теплой водой, принялся мыть руки.
- Я полью! - встал старший гость. И, поливая, шепнул: - Я вам уже говорил о нашей просьбе.
- Я помню.
- Мы доверяем.
- А без этого как? - взглянул ему в глаза Назар. И то, что они так посмотрели в глаза друг другу, было красноречивее многих слов.
Когда из мастерской Назар привел их в свою келью, двое младших гостей распахнули халаты, и под халатами у них оказались завернутыми в пояса золотые изделия искусной работы.
Назар одну за другой рассматривал эти вещи и расставлял, раскладывал их одна к одной, снова брал и снова дивился работе неведомых далеких мастеров.
Потом подошел к двери и кликнул:
- Борис!
Гости беспокойно переглянулись, а один из младших придвинулся ближе к изделиям, спрашивая:
- Кто это?
Назар обернулся:
- Земляк.
И гости успокоились.
Борис присел, любуясь. Разглядывал, но молчал: не его дело говорить, пока мастер не спросит. Назар сказал:
- Не жалко?
- Жалко! - отвечал гость. - Но ведь... Надо людей послать. Может быть, далеко, надолго. С пустыми руками нельзя. Поедут, будто купцы за товаром; спросят их, они свою казну покажут, им вера будет.
- Когда надо?
- Второй день из города обоз идет. Войско готовится.
- Далеко ль? Я думал, ежели повелитель ушел, эти сидеть тут оставлены, с нами.
- Нас, видно, не опасаются. Уходят. Молчком идут: видно, внезапно напасть надумали.
- А на кого?
- Не столь велико войско, чтоб идти далеко. На Орду с таким не выйдешь... Думаем так: на монголов, - эти ближе всех. А зачем? Подумать надо. Не знаем: брать у них вблизи нечего, а вдаль идти - войска мало. Думаем: попугать идут. Куда бы ни шли, а своих людей послать с ними надо.
- Надо! - согласился Назар. - Свои люди везде нужны.
- Истинно.
И снова Назар склонился над изделиями:
- Жалко!
- Еще бы! Я недавно слыхал: один вельможа говорил при мне: великий, мол, повелитель неустанно трудится, походами себя изнуряет, а тысячи людей щадит, чтобы те люди трудились бы, создавали ему красоту, воздвигали дворцы, украшали бы их снизу доверху, окружали бы вельмож красотой. "Вот, говорит, мы эту красоту создаем по милости повелителя, а народ ее не понимает, не хранит: ума, мол, нет в народе, чтоб истинную красоту постичь, мы, мол, вельможи, создаем и защищаем ее от народа, народ без нас дик и разрушителен!.." Мы и в самом деле собрались сюда разрушить красоту, которую вырвали из рук вельмож. Наш замысел - его словам в подтверждение.
- Авось! - ответил Назар. - Руки при нас. Может, и вельможами хранима, да не ими создана всяческая красота. Руками народа созданная, народом и воссоздастся.
- Да как бы Тимур построил себе дворцы, если б не умельцы из Ургенча, из Тебриза...
- Не только дворцы, а и самая мелкая частица в любом искуснейшем изделии чьей рукой сделана, брат мой? Все, все нами, простыми людьми, сотворено. А коли случится, иной один-одинешенек из вельмож и достигнет какого-либо ремесла, у нас же переймет, не иначе, от кого же еще? Да что-то и я не слыхивал про такого вельможу, ни про одного! Книгу написать могут, да и то лишь потому, что сызмалу к тому готовятся, а нас не допускают, - давно они это оттягали у нас. Но и так бывает: научится из нас один, десятерых выучит. Те десятеро в свой черед себе учеников подберут. Так исстари знание по народу растекается. Так оно и в книжной премудрости пойдет. Народ всему основа и сила. И некому его осилить, когда он весь вместе. Мы это твердо знаем у себя, на Руси.
- Нам трудней!.. - задумчиво сказал гость.
- Вижу. Но и то вижу: один народ крепнет, другому легче.
- Это мы знаем: крепнет Русь, слабеет ордынский хан. Хан слабеет, нам опасности меньше. Но только наш Тимур не так повернул это дело: нам бы строиться, ремесла развивать, сады растить, а он видит: Орда ему не грозит, сам грозу другим народам несет. Была б крепче Орда, он бы смирней был. Тут такой клубок, сразу не размотаешь, а чувствую: в одном клубке ваш народ с нашим, одна у нас доля. Потому и доверяем.
Глянув на двоих младших гостей, он добавил:
- Не я один доверяю. Многие. Нам с вами делить нечего, а нужда друг в друге у нас велика. Тут такой клубок, надо размотать, понять.
- Редко мы видаемся.
- Нельзя. Мы сегодня пошли, давно день выбирали, чтоб неприметно до вас дойти. Нонче грязь; если б и пошел кто за нами, приметно было бы.
- А все ж чаще видаться нам надо.
- Это золото, - сказал гость, - в малой части дадим своим людям, которые купцами едут; в большей части в своей казне сбережем: тяжело стало с купцами торговаться. Скупщики нас давить стали. Чтоб крепче спорить, чтоб не стать податливыми, нам под ногами твердая земля нужна.
Назар улыбнулся:
- Вот и обопрутся об это золото!
- Думаем так.
- Правильно. Только надолго ль этого хватит? Ведь золоту конец виден, а скупщикам нет числа.
- Народ в своем числе не убывает!
- Народ? Он тогда не убывает, когда в нем сила растет. А мы, на Руси, в давние времена и такое знавали: народу много, а силы нет. Это когда все врозь живут.
- У нас это доселе так. Тимур хитер, всех держит порознь: держит да поглядывает, чтоб воедино не сошлись; хочет из разных народов свое царство сложить, но чтоб каждый народ свое особое место знал, не заодно бы с другими, но в одном царстве. Крепко ли такое царство? Думаем, а не знаем...
Затихший было, снова начинался дождь.
Гости поднялись.
После их ухода Назар долго разглядывал красоту, которая, стольких людей восхитив, кончится под ударами его молота, чтоб подвигнуть других людей на создание новой красоты.
Семнадцатая глава
ЦАРЕВИЧИ
Аяр прискакал в Самарканд из Герата с письмом от мирзы Шахруха. Объявив о себе на дворе правителя, гонец отправился в караульню обсушиться, закусить, поразузнать здешние новости.
В таких караульнях всегда бывало людно и тесновато: сюда сходились, здесь засиживались и усталые воины, и запасные слуги, и дворцовые лежебоки. Сиживали здесь чинно, перенося сюда повадки и обычаи из хозяйских палат, и оттого в караульнях часто бывало благообразнее, чем в знатных палатах. Проголодавшиеся, усталые, продрогшие притворялись, что ни огонь под котлом, ни варево в котле, ничто никого не отвлекает от степенной беседы, хотя краем глаза, краем уха, краем ноздри каждый косил в ту сторону, где повар орудует у очага или вот-вот поднимет над котлом деревянную крышку.
Но, как ни чванились, здесь всегда и слова бывали прямей, и шутки веселей, и люди смешливей, чем в хозяйских палатах. Аяр, однако, нынче тут приметил иное: людей сидело немного, а те, что сидели, говорили мало, а если и беседовали, то не говорили, а переговаривались или перешептывались. Да и сидели они как-то наспех, бочком, будто не сели, а лишь присели, все в запахнутых халатах, а то и в опоясанных чекменях, словно вот-вот их покличут куда-то. Очаг под котлом еле теплился, изредка потрескивая искрами из-под пепла: видно, спешили разжечь, пихая в огонь что попало.
Все приметил Аяр наметанным глазом, но достоинство гонца не дозволяло ему лезть к людям с расспросами: сами скажут о причинах сих перемен.
Он прошел к очагу и, прикидываясь, что ничего не заметил, скинул сырой чекмень, обтряхнул шапку, стянул промокшие сапоги и, велев какому-то рабу просушить все это, растянулся неподалеку от очага на сухой, теплой, пахнущей хлебом кошме.
Он разлегся вольготно и независимо, предоставляя засидевшимся в городе любознательным людям допытываться от него, новоприбывшего, бывалого человека, новостей и повествований.
Он полежал, почванился, но самаркандцы не спешили к нему подсесть, занятые какими-то своими заботами, безучастные к гератским новостям. Да у Аяра и не было особых новостей; много раз побывал он в Герате, в эта поездка ничем не отличалась от прошлых. "А все-таки жизнь в Герате, - думал он, - не та, что здесь; степенная, неторопливая, без суеты, без празднеств, но по-своему богатая жизнь. Мирза Шахрух - правитель не воинственный, но хозяйственный. Царевна Гаухар-Шад-ага хотя и не наша великая госпожа, но в повадках, в распорядительности самой великой госпоже не уступит: властна, взыскательна; нередко сама спрашивает отчета от вельмож, чтоб бренные дела не мешали мирзе Шахруху соблюдать молитвы или беседовать со святыми людьми".
Дожидаясь, пока с ним заговорят, Аяр сам мучился от нетерпеливого любопытства: что же это такое случилось, что вокруг все заняты сами собой, разговаривают вполслова, вполголоса?
Аяр не стерпел и, перевалившись на другой бок, повернулся к людям:
- Ну? Что у вас?
Воины, смолкнув, посмотрели на Аяра и ничего не ответили.
Он переспросил:
- А?
Нехотя и не сразу один из воинов отозвался:
- Все то же.
- Многих тут не видать.
- Да как их увидишь, когда их нет?
- Куда ж делись?
- Как куда? Ушли.
- Далеко ль?
Воин опять, словно в раздумье, перемолчал, и опять Аяру пришлось допытываться:
- Далеко ль ушли?
- Далеко ли, близко ли... Куда ведут, туда идут.
- Нынче-то они где?
- Где, где... В походе.
- Не всех же повелитель увел!
- Они не с повелителем. Они с обозом.
- С каким это?
- Ну...
Воин задумался: как бы ответить так, чтобы не сказать лишнего? Всем тут велено держать язык за зубами, да от этого Аяра не отмолчишься: насквозь видит - гонец! И воин нехотя ответил:
- С каким обозом? Сам, что ли, не знаешь?
- Давно?
- На той неделе.
- К повелителю везут?
- Да сказал же тебе: не в ту сторону.
- А... Так в другую?
- Про повелителя я сразу бы сказал. А про это, как не велено, так я и помалкиваю.
- Про это, значит, пока помалкивают?
- Сам видишь!
- Еще бы! И с кем поехали?
- Сами по себе, вослед за войском.
- Войско-то с повелителем!
- Да они не за тем, они за нашим войском.
Вся караульня смолкла, прислушиваясь: ведь разговор затеялся про такое дело, о котором велено молчать. Не сболтнется ли чего лишнего?
Аяр отозвался так равнодушно, что все успокоились: этот не любопытен, этому можно говорить.
- Так... - тянул Аяр. - А я было думал - за Великим Повелителем! А они за своим. Ну, это другое дело. Это что! Об этом и говорить нечего. Это, значит, они... туда?
Аяр махнул рукой, сам не зная в какую сторону. Воин подтвердил:
- Ну да, на Ашпару на эту.
Воин было спохватился: может, и не следовало называть Ашпару Ашпарой? Но Аяр его успокоил:
- Про это кто не знает! Значит, пошли?
- Ну да!
Аяр, однако, не понял толком, что за войско пошло, почему на Ашпару в этакую пору, в самую зиму, зачем? Он уже приметил: вокруг все замерли, насторожились, хмурятся при каждом ответе воина. Аяр не решился расспрашивать дальше... Беспечно потягиваясь, он зевнул, бормоча сквозь зевоту:
- Про это кто не слыхал! Я думал, не случилось ли еще чего!..
Он знал: теперь, когда разговорились, все остальное ему расскажут без утайки; только торопить их не следует. Но тут раньше, чем предполагал Аяр, его вызвали во дворец, и пришлось наспех собираться.
Едва ли позвали бы Аяра во дворец столь поспешно, не окажись здесь в тот час Аргун-шаха.
Узнав о прибытии царского гонца, начальник города решил немедля сам его расспросить, чтоб явиться с новостями к Мухаммед-Султану и тем показать свою распорядительность в делах.
В прихожей толпились посетители, самаркандская знать и приезжие люди. Аргун-шаху не терпелось выказать перед ними свою занятость и свою власть. Поэтому Аргун-шах, вызвав гонца, не сразу его подозвал, сперва заставил постоять у двери, пока сам занимался то разговором с кем-то из подвернувшихся вельмож, то громко давал подробные распоряжения слугам, и лишь много времени спустя как бы нехотя повернулся к гонцу:
- Ну? Что у тебя?
- К мирзе Мухаммед-Султану.
Аргун-шах нахмурился:
- Я передам; что за дело?
- К самому мирзе.
- Я передам!
Но Аяр заупрямился, помня свое право:
- К самому мирзе!
- Ему не до гонцов.
- Подожду.
Аргун-шах не полагал, что в доме Мухаммед-Султана дедушкин порядок соблюдается и в правах гонцов: царских гонцов и у Тимура проводили сразу к нему самому. Не полагал Аргун-шах и того, что слуги, оповестив о гонце начальника города, не остановились на том, а оповестили и самого правителя.
Аргун-шах, сердясь, придумывал слово, каким бы он смог осрамить гонца, чтоб выйти с достоинством из этой перебранки, к которой, смолкнув, прислушивались все посетители. Но не успел: последнее слово осталось за Аяром; гонца требовал к себе Мухаммед-Султан.
Чтобы сохранить свое достоинство, Аргун-шах снисходительно сказал:
- А ну пойдем!
Однако, едва услышав вызов к правителю, гонец, будто Аргун-шаха и не было перед ним, резко повернулся к высокой двери и решительно, быстро пошел, зная, что все перед ним расступятся: царский гонец идет! И Аргун-шаху пришлось лишь следовать за Аяром.
Мухаммед-Султан, принимая от Аяра свиток простой бумаги, покосился на Аргун-шаха, вошедшего вслед за гонцом:
- А вы?.. Я еще не звал вас.
Аргун-шах замер, кланяясь:
- Я полагал... Не понадоблюсь ли?
- Я бы позвал.
- Ну, если не надо... - попятился Аргун-шах, шаря за спиной у себя растопыренными пальцами, чтобы не ткнуться спиной в дверь. - Если не надо...
- Не надо задерживать гонцов, когда они ко мне, а не к вам! Поняли?
- Понял, понял...
- То-то!
За дверью Аргун-шах остановился, чтобы сердце успокоилось, чтобы колени перестали дрожать; на это потребовалось больше времени, чем на весь разговор с правителем. А Мухаммед-Султан, озадаченный, вертел в руках письмо Шахруха, написанное в Самарканд, но не правителю, а повелителю.
- В Герате не знают, что государь в походе?
- Весь народ знает.
- Почему ж тебя послали сюда?
- Было сказано: "Вези в Самарканд". Я еще переспросил. Мне повторили: "В Самарканд".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176