Почтенные старцы погублены. А? Он только проходит? Дальше идет? Куда? Куда идет эта чума?
- Какие воззвания? - испуганно переспросил Пушок. - Не слыхал никаких воззваний...
Мкртич, с недоверием отшатнувшись, крикнул:
- Не слыхали? Может, и нет желания слыхать?
- Как нет? Что вы!
- Тогда слушайте!
Мкртич протянул руку к Акобу, и Акоб из кожаного мешочка, свисавшего на ремешках с его шеи, достал скатанный трубочкой потемнелый пергамент.
- Читайте ему! - гневно велел Мкртич.
Отстранив трубочку на всю длину руки, одним пальцем Акоб развернул и, прищурившись, тихо принялся читать послание:
- "Вам, народ айказян, армяне! Слушайте!
Где бы ни были вы, слушайте!
Великое зло сотворено на земле нашей! Горе нам!
Безжалостный, бессовестный, свирепый, преисполненный ярости, слуга дьявола появился с востока, из города Самарканда, главарь разбойников, коновод убийц. Имя ему Тимур-Ланк!
Горе и плач всем нам, армяне! Ибо растерзана вся наша страна от Арчеша и до Иберии, до Куры-реки Агванской, до городов Вана, до стен Себастии, ныне именуемой Сивас, вся отдана на растерзание, на расхищение, на разбой, предана погибели, резне, насилиям, порабощению, залита кровью невинных.
Всех горестей - ни рассказать, ни описать, армяне!
Родная земля взывает к вам:
"Сын мой! Горе мне, горе! Горе дню твоего рождения, горе мне и горе отцу твоему. Горе разломанным рукам моим, что обнимали тебя, сын мой, отнятый у меня для растерзания; сын мой, кинутый в пучину горести!.."
О армяне! Помощи, помощи ждем от вас!
Это пишу я, видевший своими глазами страну, заваленную телами убитых, тысячи женщин и невинных младенцев, угоняемых, как стада, в нечестивое рабство, разрушенные города, где ничего не осталось, осквернение святынь, голод, нищету.
Голыми, без всякого стыда, босыми, подобно скоту, бродят уцелевшие среди развалин. Ни у кого не осталось достояния, некому выкупить родных и земляков из плена.
Книги наши из монастырей и сокровищниц расхищены. И даже на выкуп благих книг из нечестивого плена ни у кого нет достояния.
Я оповещаю об этом, чтобы слезами гнева омыли вы раны и язвы нашего народа.
Это видел своими глазами я, Фома, монах из Мецопа.
О армяне! Где бы вы ни были, спешите на помощь! Выкупайте из плена людей - кровь нашего народа! Паче людей выкупайте наши книги - ум нашего народа!
Читайте это слово всем армянам. Велите им передавать это слово всем армянам, которые встретятся.
Помощи! Помощи!.."
Акоб поднял мокрое от слез лицо и взглянул в серое сарайское небо.
Мкртич и Саргис опустили головы, чтобы скрыть волнение, а может быть - утаить тревоги.
Пушок смекнул: "Повелитель снова шарит по армянским сундукам! Доберутся и до этих! Сам не доберется - здешний хан не упустит случая!"
Пушок украдкой оглянулся: нет ли поблизости кого-нибудь из сарайцев. И спросил:
- Вы только армянам читаете? Здесь никто не видел у вас это?..
Раздавив ладонью слезы на глазах, Акоб сказал:
- Меня послал сам вардапет Фома. Я пронес это, перешагивая через мертвецов, через развалины городов, и везде читал армянам. Везде плакали. Многие собирают деньги и посылают с верными людьми.
- А кроме армян, вас никто не слышал?
- Пусть и нечестивые знают, как велик наш народ в дни бедствия.
- Да это же против Повелителя Вселенной!
- Это о разбойнике?
Пушок повернулся к Саргису:
- Вы будете жертвовать? Пошлете деньги?
- Горе, горе! - покачал головой Саргис. - Где наши дома? Куда деть товар? Мы подаяние пошлем. Но здешние армяне хотят увезти свой товар из Сарая.
- Куда?
- Разное думают: в Каффу, к генуэзцам. В Константинополь, к единоверцам.
Пушок смекнул: "Сбегут, не расплатившись со мной!"
Мкртич, хмурясь, добавил:
- Никто не знает, докуда дойдет эта чума. Он бывал и в Каффе, он может дойти и до Константинополя. Он может пощадить армянских купцов - такое бывало, но армянским товарам от него не жди пощады!
Пушок встал:
- Я пойду. Дела, дела!
Акоб спросил:
- Как получить вашу жертву? Народ в беде!
- Я дам, я дам. Прощайте.
Не замечая привратника, стоявшего поодаль, Пушок заспешил к воротам. Привратник намеревался со скорбным поклоном выпустить Пушка из калитки, но Пушок, торопливой рукой оттолкнув привратника, сам отодвинул засов и почти выпрыгнул через калитку наружу.
Он поспешил, не глядя ни на дождь, ни на вязкую грязь улицы, не по обочине, а серединой дороги, назад на базар.
"Они собираются удирать отсюда! С моими товарами!"
Его охватило нетерпение, решимость.
Он громко застучал каблуками по мосткам и гневно обратился к первому подвернувшемуся купцу из тех, что взяли у него в долг кое-какие товары:
- Торгуете?
- А что? - сонно и нехотя откликнулся должник.
- Давайте, расчет!
- Ах, я уже говорил. Нельзя же об одном и том же...
- Расчет! - закричал Пушок. - Три тюка у меня откупили! Расчет! Немедля! Иначе вся твоя армянская лавчонка полетит в когти дьяволу!
- Что вы! Что вы! - очнулся купец.
- Расчет! Вставай, негодяй! Добывай деньги! Я иду к хану, я ему скажу! Деньги!
- Сейчас, сейчас! Что с вами? Армянин, в такие дни!
- Какие дни? Я попрошу хана спросить, какие это такие дни, чтоб увильнуть от расплаты? К вечеру чтоб были деньги, если хочешь уцелеть!
Уже высовывались из-за товаров и другие купцы. Кое-кто остановился. Выглядев тех, с которых следовало получить, Пушок кинулся и к ним.
Больше не было тихих речей, не было просьб ускорить расчеты. Пушок повелевал, кричал, наподдавал подвертывавшуюся под сапог лавочную рухлядь.
- К вечеру деньги. Полностью! Как уговорено. Ни на теньгу меньше!
Кое-кто предложил вернуть Пушку товар.
- Мне? Обратно? Бракуете самаркандский товар? Мошенники! Платить, как уговорились! Ни на теньгу меньше!
Так, пройдя по всему ряду, свернув и в ряды ювелиров, где тоже оказались его должники, хотя и мусульмане, а не армяне, пройдя и по ряду торговцев тканями, везде покричал, погрозил, побушевал Пушок.
Как на крыльях, свернул он на площадь, на вязкую площадь Таразык, где за весами виднелись ворота ханских палат.
Так торопливо, так смело ринулся Пушок в ханские ворота, что стражи не успели или не решились придержать его. Он ворвался в гостевую палату и, поднимая на ладони Тимурову пайцзу, не кланяясь, подошел к ханскому вельможе, чинно выступавшему под шелест самаркандского халата.
Вельможа благосклонно было склонил венчанную чалмой голову, но Пушок не обратил внимания на его благосклонность и, сверкнув пайцзой перед глазами вельможи, потребовал:
- К хану!..
- Нынче ханского выхода не...
- Выходов мне ждать некогда! Веди к нему!
Вельможа видел в руке купца пайцзу Повелителя Вселенной, его тамгу - три кольца: два внизу, одно сверху; и как ни поверни, так и останется: два внизу, одно сверху.
Не смея глядеть в круглые, дьявольские, налитые кровью глаза Тимурова купца, кланяясь и притом наступая на полы своего халата, он поспешил довести Пушка до ханской двери и открыл ее перед Пушком.
А когда она закрылась, поглотив их, все слышавшие беседу Пушка с вельможей поспешили на базар оповестить всех об этом взбесившемся армянине, у которого даже перед ханом Золотой Орды нет ни смирения, ни почтения, ни страха. И тогда все должники Пушка обрели страх и почтение к Пушку и поспешили выполнить его требования, вечером полностью за все рассчитаться с ним.
А Пушок стоял перед Едигеем в том длинном, узком покое, где Едигей любил, прохаживаясь, думать о судьбах стран и об участи людей, зависимых и независимых от золотоордынского хана. В том покое, где никто не смел тревожить хана Едигея, не всегда решавшегося титуловать себя ханом, но ни одному из ханов не дававшего власти над Золотой Ордой.
Едигей, брезгливо и сурово взглянув на ворвавшегося, откинул голову, вжал ее в плечи, посмотрел на растерянного вельможу и наконец вник в слова Пушка. А вникнув, внял им.
Пушок, размахивая пайцзой, кричал:
- Самаркандского купца разорять? А? Что ж это? Товар закупили, а платить? Я сижу, сижу, жду, а они что? Повелитель Вселенной послал меня куда? В Москву. А тут перехватывают товар, запирают к себе в амбар - и конец. Так? Я дойду до повелителя, он мне хозяин! Я скажу: сарайские купцы забрали твой товар! Так? Я скажу!
Едигей, разглядев пайцзу, обеспокоился:
- Кто забрал товар?
- Вот они! Все тут!
Пушок пригнулся, вытянул из-за голенища трубочку пергамента и развернул:
- Тут все! И с кого сколько! Вот они! Мне надо для повелителя закупки делать. А в Москве как я их сделаю, когда деньги в Сарае, по рукам у сарайцев. Так? Я ж не от себя, я от повелителя! Так?
Едигей крикнул вельможе:
- Вы что же? Купец торгует, товар расхватан, от нас помощи ждет. А вы?
Вельможа, не видавший такой строгости от Едигея, кланялся, бормоча:
- Пожалуйста! Пожалуйста!..
Едигей, не слушая вельможу, приказывал:
- Пристава ему дать. Пускай идет по базару. Все, кто тут записан, чтоб расчет... Немедля! А заспорят, - лавку на запор, а должника - на цепь, пока не расплатится. Вот!
Но Пушок не отступал:
- К тому ж мне на Москву надо! Чтоб по дороге никаких помех! А то вон что делается: проплывешь ночь, наутро новая застава, опять стой! Река чтоб была чистая!
- Соберетесь плыть, - своих людей с вами пошлю.
- Ну вот! - одобрил Пушок, все еще тяжело дыша, все еще не в силах отдышаться от своего подвига. - Ну вот! Так? Так!
Вельможа сам повел Пушка на Таразык. У весов нашел пристава и велел ему сопровождать Пушка.
- Слово хана: "Немедля расчет!" Кто заспорит, помни слово хана: "Лавку - на запор, должника - на цепь!" А будешь запирать своим замком! Понял? И ключи - мне!
Пристав повел Пушка по рядам, с готовностью спрашивая:
- Этот должен? Нет? Вспомните-ка, ведь это человек богатый. И к тому ж армянин.
И случалось, нечаянные-негаданные люди оказывались среди должников Пушка в этот хлопотливый сентябрьский день перед отбытием из Сарая.
***
Сарайские сапоги Пушок носил еще с лета. К ним он прикупил рыжий сарайский чекмень из жесткой шерстяной домотканины, круглую войлочную шапку с острым донышком. Армянские кудри подкоротил, чтоб не торчали из-под шапки. И теперь казалось Пушку, нет в нем отличия от прочих сарайцев. Он был готов в путь. Но Едигей медлил с посылкой своих людей, обещанных Пушку в попутчики.
Дни ожидания Пушок не потерял попусту: из Сарая на Москву провоза долго не было, на многие азиатские товары не только в Москве, но и в Нижнем спрос возрос. И взамен тюков, сбытых сарайским купцам, Пушок богато закупился другими товарами, не столь знатными, как индийские тюки повелителя, но не менее доходными на повседневном торгу. Закупки же свои Пушок делал задешево: сарайские армяне спешили распродаться, встревоженные нерадостными слухами, зная, что в тревожные дни деньги спрятать легче, чем товары, да и в пути они занимают меньше места.
Свои закупки Пушок предпочитал совершать среди армян, приговаривая:
- Почтеннейший, зачем дорожитесь? Хотите свой товар для нечестивых мухаммедан сберечь? Берегитесь: они у вас отнимут задаром. А я - христианин! Мне грех христиан разорять, я вам деньги плачу. Так? Зачем же перед христианским купцом дорожиться? Лучше дать дешевле, но своему, чем дать выгоду, но неверному. Так? Так!
На Бухарском дворе Пушковы закупки увьючивали, и вьюки складывали в сухих лабазах. За немногие дни вьюков набралось на целое судно. Но судна еще не было: Едигей медлил, отбирая людей, которых посылал с Пушком до Нижнего.
Наконец Пушок пошел к Едигею поторопить хана.
У ханских ворот стражи перед купцом скрестили копья:
- Нельзя!
- У меня дела! Дела! Так? Как же нельзя?
- Милостивый хан заболел.
- Почему?
- Болен! Нельзя!
Но из палат, увидев Пушка, появился в раздувающемся самаркандском халате ханский вельможа. Он выражал почтение, даже подобострастие Пушку и тут же - гнев на стражей:
- Пустите! Пустите! Не видите разве, кто это?
Ведя Пушка в палату, он приговаривал:
- Молим аллаха о здоровье нашего милостивого хана. Болен, тяжело болен. Но я ему скажу о вашем прибытии. Иду сказать.
Все, кто был в гостевой палате: писцы, военачальники, приближенные хана, муллы - все поднялись, кланяясь Пушку. Пока он ждал, все стояли, украдкой перешептываясь:
- Пайцза Тимура...
- О!..
- Самаркандский. Подослан...
- О!..
И вскоре ханский вельможа сам повел купца к хану.
Через длинную палату прошли в маленькую келью, в полутьму, где Пушок не сразу мог оглядеться. Наконец увидел хана в углу, на деревянной кровати, прикрытого стеганым малиновым одеялом.
Приподнявшись на локте, Едигей сказал:
- Поезжай, купец. Судно готовится. День-другой пройдет, можешь товар на судно класть. Да помни: будешь в Нижнем - русским купцам говори: в Сарае, мол, товару много, товары хороши, дешевы. Обид никому не будет, а барыш - всякому. По Волге, мол, люди на каждой пристани - и в Услане, и в Урде, и в Казани, - до Булгара Волгу послал стеречь; русским купцам обид не будут чинить. Так и скажи. А с тобой своих людей посылаю до Нижнего, чтобы с нижегородцами уговор сделали: пускай с нами торгуют. А ты пусти по Руси весть: Сарай богат товарами, русских купцов ждет. Понял? Не правоверные ведь, - дерзкие нечестивцы, а вот зазываем!..
И хан в досаде снова повалился на подушки.
- Кланяюсь за помощь, милостивый хан, за сбор недоимок с должников моих. От души повезу добрый слух о Сарае.
Но хан уже не отвечал, катая голову по подушкам.
И день-другой спустя, на скрипучих арбах, в длинных телегах, перевезли Пушковы вьюки-тюки к Волге, на приставь. Сперва было укрыли товар рогожами, но вдруг распогодилось: засветлело небо, прорвались тучи, целый месяц недружелюбно клубившиеся над Сараем.
Наступил последний вечер перед отплытием.
Солнце, будто стосковавшись по приволжской земле, ударило рдяным, полыхающим закатом. От такой ярости света задрожали бы, зазвенели бы золотые деревья, если б их не клонил к земле крепкий холодный ветер последних дней сентября.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176