Парадокс в том, что он прав. Не по данному делу и не в данный момент. В целом он прав.
– Кто-то наверняка добрался до нее, один из «скорпионов», «ангелов ада», еще кто-нибудь. Каким-то образом они обнаружили ее, несмотря на то что она изо всех сил пыталась выпутаться из этой неприглядной истории, чтобы начать новую жизнь. И до того ее напугали, что она выдумала историю, которую выложила сегодня перед нами в этом зале. И не только...
– Протест! – Я вскакиваю на ноги. – Ваша честь, все это похоже на перекрестный допрос свидетельницы, а не на формальную заключительную речь.
– Согласен, – отвечает Мартинес. – Протест принимается.
– Я хотел бы ответить, Ваша честь, – продолжаю я.
– На что именно?
– На то, что кто-то, мол, добрался до Риты Гомес. Сначала это был я сам. Я нашел ее... впрочем, нет, одна из моих коллег, госпожа Белл, нашла ее, а я присутствовал в тот момент, когда она делала свое заявление. Затем, когда она уже собиралась явиться в суд, кто-то на самом деле добрался до нее. По ее словам, это был один из сотрудников полиции, которые на первых порах заставили ее изменить показания.
– Бред!
Все поворачиваются в ту сторону, откуда раздался крик. Вскочив с места, Моузби стоит красный как рак.
– Это ложь, Ваша честь!
Мартинес со всей силой ударяет молотком по столу.
– Сядьте на место и помалкивайте! – повелительным тоном говорит он. – В противном случае вас в принудительном порядке прямо сейчас выведут из зала суда!
Он поворачивается ко всем нам.
– Сейчас не совсем подходящее время для обсуждения всех этих утверждений. Мы займемся ими позже, но тогда, когда я скажу. Есть у вас еще вопросы к свидетельнице? – спрашивает он у Робертсона, не удосуживаясь скрыть сердитые нотки в голосе.
– Нет, Ваша честь.
– Тогда она может покинуть свое место, в случае необходимости мы вновь ее вызовем. – Подняв голову, он смотрит на настенные часы. – В заседании суда объявляется перерыв до десяти часов утра завтрашнего дня. – Он пристально смотрит на Робертсона, потом на меня. – Постарайтесь вести себя не так истерично и озлобленно, это относится к вам обоим.
Шурша мантией, Мартинес спешно покидает зал, оставляя нас стоять словно вкопанных.
В три часа ночи Эллен, бесстрашная моя помощница, входит в кабинет в компании какого-то дегенерата. Ей удалось невозможное – она разыскала иголку в стоге сена. Представляя его мне, она чуть не лопается от гордости. Мы пожимаем друг другу руки. Они у него холодные и влажные.
Потом этот прыщавый паренек лет двадцати или чуть меньше, помешанный на компьютерах, садится за мой рабочий стол, откидывает крышку портативного компьютера «Тошиба T3100SX», подсоединяет модем к моему телефонному аппарату и принимается печатать.
По настоянию Робертсона (при нашем с Мэри-Лу неохотном согласии, так мне показалось) на место для дачи свидетельских показаний вызываются Сан-чес и Гомес. И тот и другой категорически отрицают как то, что когда-либо отвозили Риту в какую бы то ни было больницу, так и то, что им приходилось промывать ей мозги и вынуждать менять показания. Они напирают на то, что уже говорили раньше, и на то, что их общий стаж службы в качестве помощников шерифа округа Санта-Фе составляет больше сорока лет, в течение которых они не получали от начальства ничего, кроме благодарности.
Все шиворот-навыворот, так что смех разбирает: с одной стороны, показания под присягой двух заслуженных сотрудников полиции, с другой – слова женщины, которая сама публично призналась, что раньше она лгала.
4
– Вызовите для дачи свидетельских показаний Луиса Бонфильо.
Неторопливо пробираясь по проходу между рядами, дегенерат подходит к месту для дачи показаний, вяло вскидывает руку и приносит присягу. Одет он так, словно числится в штате отдела кадров киностудии: рубашка из полиэстера, выглядывающий из нагрудного кармана пенальчик светлой пластмассы набит шариковыми ручками, брюки из габардиновой ткани подпоясаны ремнем, который он задрал чуть ли не до уровня груди, сандалии от «Биркенстока». Коротко подстриженные, нечесаные волосы, землистый цвет лица – видно, что мало бывает на воздухе. Весу в нем на добрых пятьдесят фунтов больше, чем нужно, словом, типичная жертва любви к компьютерам.
Но столе передо мной разложены несколько десятков отпечатанных на компьютере страниц. Я сгребаю их в охапку и, подойдя к нему, улыбаюсь, давая понять, чтобы он расслабился. Он улыбается мне в ответ улыбкой заговорщика, которому все нипочем, которого хлебом не корми – дай утереть нос властям.
Мы устанавливаем, кто он такой, и вот что получается: студент колледжа Сент-Джонс, который находится у нас, в Санта-Фе (он значится в сборнике наиболее престижных учебных заведений страны, здесь учатся провинциальные гении, которым заказана дорога в такие места, как Гарвард или Принстон), один из лучших студентов, специализирующихся в области математики и физики, а также президент студенческого компьютерного клуба. Своей известностью в подпольном мире компьютерных взломщиков он обязан тем, что в прошлом году проник в память компьютера, который контролирует работу атомных электростанций, снабжающих электроэнергией большую часть территории Соединенных Штатов, в результате чего на несколько часов они оказались парализованы. (Он известен не только благодаря этому поступку, но еще потому, что ему так и не было предъявлено обвинение; власти не захотели затевать дело, которое выставило бы их в неприглядном виде, поэтому, сделав строгое внушение, его отпустили на все четыре стороны. А теперь следят за каждым его шагом, словно ястребы.)
С тех самых пор он более или менее ладит с законом. До вчерашнего вечера.
– Вам недавно удалось раздобыть эти документы? – спрашиваю я, передавая ему пачку распечаток с экрана компьютера.
Он мельком бросает на них взгляд.
– Ну да.
Я поднимаю руку с бумагами, чтобы их было видно Мартинесу.
– Это сырые, неотредактированные распечатки компьютера травматологического отделения больницы Пресвятой Девы Марии у нас, в Санта-Фе, Ваша честь, за тот день, когда, как говорит Рита Гомес, ее доставили агенты сыскной полиции Санчес и Гомес. Женщина по имени Рита Гомес там значится. – Я указываю пальцем в середину страницы.
Мартинес широко раскрывает глаза.
– Дайте, я посмотрю.
Я передаю распечатки на судейское место. Он начинает читать.
Резко повернувшись на стуле, Робертсон бросает взгляд на обоих полицейских, сидящих у него за спиной. Они отводят глаза. Он вскакивает на ноги.
– Я сам хочу посмотреть.
– В свое время посмотришь! – обещаю я.
Он остается стоять на месте, кипя от негодования. Мартинес листает одну страницу за другой, затем возвращается к той, что я пометил для него, загнув уголок.
– Это все подлинники? – наконец спрашивает он.
– Как нельзя более, – заверяю я. – Это и есть единственные подлинные документы из больницы, попавшие в стены этого суда.
Он передает их судебному приставу.
– Оформите в качестве вещественного доказательства, – повелительным тоном говорит он и, подумав немного, добавляет: – Позаботьтесь о том, чтобы окружная прокуратура получила один экземпляр.
Встав с места за нашим столом, Мэри-Лу бросает экземпляр распечатки на стол, где располагаются представители обвинения. Робертсон хватает его и сразу принимается читать.
– Как вы это раздобыли? – спрашивает Мартинес.
– Господин Бонфильо доставил их по моей просьбе, Ваша честь. Сегодня в четыре часа утра они уже были у меня.
Терзаемый противоречивыми чувствами, судья пристально смотрит в нашу сторону.
– А вы их получили с соблюдением закона? – Чувствуется, он не хочет задавать данный вопрос, но вынужден это сделать.
– По правде говоря, Ваша честь, трудно сказать определенно. Как таковые, эти документы не предназначены для общего пользования, но больница Пресвятой Девы Марии финансируется из государственного бюджета, из чего можно заключить, что вся ее документация предназначается для общего пользования в той мере, в какой ее обнародование не представляет нарушения доверительных отношений, существующих между врачом и пациентом, а в данном конкретном случае, как мне кажется, этого не произошло.
Тем временем Робертсон, закончив читать, решительно выступает вперед.
– При всем моем уважении к вам, Ваша честь, эти документы никогда не попадались мне на глаза. До настоящего момента я и понятия не имел об их существовании. Однако мне представляется очевидным, что они были получены с нарушением закона, и Вы не должны допустить, чтобы их внесли в протокол настоящего судебного слушания и вообще каким-либо образом использовали при рассмотрении дела.
Мартинес окидывает его взглядом, способным пригвоздить к месту носорога, несущегося сломя голову.
– Это же не суд, черт бы вас побрал! Мы пытаемся выяснить, что, черт побери, происходит! – Он снова поворачивается ко мне. – Объясните, как их удалось раздобыть и почему эти данные не фигурируют в официальном порядке.
– Если позволите, пусть это объяснит мой свидетель.
Мартинес поворачивается к пареньку.
– Объясните.
Бонфильо улыбается – сейчас он выплывет на волю и будет как рыба в воде.
– Само собой, господин судья, буду рад. Значит, так.
Я делаю шаг назад, нужно, чтобы всеобщее внимание было сосредоточено на нем. Все смотрят сейчас на этого дегенерата: рокеры, Мартинес, Робертсон, Моузби – все, одним словом.
– Эта больная была доставлена в больницу. У нее получили все нужные данные, группу крови и так далее, занесли их вот сюда. – Он показывает соответствующие места на распечатках. – Все пациенты, которые обращаются в больницу, заносятся в компьютер. Они вынуждены это делать на случай, если потом какой-нибудь адвокат, который точит зуб на «скорую», захочет привлечь их к суду в надежде хапнуть бабки. – Он зло улыбается мне. Черт с ним, может, он и в самом деле дегенерат и ублюдок, но этот ублюдок работает на меня.
– Потом они принялись за лечение. Судя по тому, что здесь говорится, – читает он, – они назначили ей следующие процедуры: сначала расширили и выскоблили влагалище, потом обработали его лекарством, способствующим свертыванию крови, сделали инъекцию антибиотиков и напоследок стерилизовали рану.
– Так обычно и делают врачи, имея дело с изнасилованными женщинами, и когда не прекращается кровотечение, – прерывает его Мэри-Лу, вставая с места на нашим столом. – Если вы сочтете необходимым, мы можем пригласить гинеколога, который это подтвердит.
– Мне достаточно ваших слов, – отвечает Мартинес. Затем поворачивается к этому недоумку: – Продолжайте! – В голосе у него явное нетерпение.
– О'кей. После того как они привели ее в порядок, на что ушло, давайте-ка поглядим... пять часов, вот, смотрите сюда, это время, когда она поступила в больницу, а вот время, когда она оттуда вышла, здесь все, как в армии, так что комар носа не подточит, потому все двадцать четыре часа в сутки...
– Все это мне понятно, – перебивает его Мартинес. – Давайте говорить о компьютерных данных.
– Ну ладно. А теперь... – Он останавливается, усмехается. – Вот в этом-то вся и штука!
Он указывает на звездочку в конце истории болезни.
– Потом она пропала.
– Что значит «пропала»? – спрашивает Мартинес.
– Все записи о ней стерли. Так, словно ее там и не было.
– А это что, можно сделать?
– Да так все время делается.
Я бросаю взгляд на Робертсона. Челюсть у него отвисла, он просто отказывается верить в то, что слышит.
– В самом деле? – спрашивает Мартинес.
Дегенерат окидывает его презрительным взглядом.
– Господин судья... Вы что, никогда не слышали о преступлениях компьютерных пиратов? О компьютерных взломщиках?
– Слышал.
– Ну, так об этом и речь! Просто кто-то проник в компьютерную память изнутри, вместо того чтобы, как и я, проделать это снаружи. Разницы никакой. Только что она там еще значилась, а потом раз – и нет!
– Понимаю... как мне кажется, – с сомнением отвечает Мартинес.
– Ничего вы не понимаете! Правда. Но ничего страшного. Вы только должны себе уяснить, что кто-то стер из памяти эти файлы. Рита Гомес? Только что она была, а теперь ее нет. Раз, два – и готово.
Мартинес смотрит на Бонфильо так, словно тот принадлежит к какому-то неизвестному виду живых существ, до сих пор не живших на планете.
– Хорошо. Но если все упоминания о ней были стерты из памяти, то как она снова там оказалась?
Мы с Мэри-Лу тайком улыбаемся друг другу. Сегодня утром, когда только занимался рассвет, мы задавали тот же самый вопрос.
– Они опростоволосились.
– Каким образом?
– Они стерли все упоминания о ней из памяти рабочего компьютера, но забыли про запасной. – И он победоносно улыбается. – Может, это произошло потому, что тот, кто все это сотворил, медсестра или еще какой тупица, и понятия не имел, что такой есть. А он был.
Мартинес прищелкивает пальцами.
– И что, это широко распространенная практика?
– Что вы имеете в виду – запасные компьютеры или удаление файлов из памяти?
– И то и другое.
Паренек утвердительно кивает.
– Удаление из компьютерной памяти файлов официального характера – широко распространенная практика?
– Да ЦРУ занимается этим каждый день! За год набегает до двух миллионов файлов. Современный способ писать историю заново, господин судья.
Мартинес отупело кивает. Он не принадлежит к современному поколению, не то что этот самодовольный панк.
– А как насчет запасных компьютеров?
– В учреждениях они встречаются сплошь да рядом. Полиция, ФБР, военные... и больницы. Информация теряется в два счета. На редкость надежный метод, как у доктора Стрейнджлава.
– У какого доктора?
– Проехали! Это шутка для посвященных. Сразу видно, господин судья, что вы не сходите с ума по Кубрику.
От такого нахальства Мартинес лупится на него во все глаза.
– Мне кажется, что эти запасные компьютеры не предназначены для общего пользования, – помолчав, говорит он.
– Точно, сэр. Ни в коем случае.
– Тогда как же вам удалось проникнуть в память?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70