– Я все улажу, – торопливо обещаю я. В животе урчит. – Диксон – бездарь, а она дамочка толковая, хотя и доводится матерью целому выводку болванов. Она раскусит его за неделю.
В комнате тихо. Карандаш, который Фред держал между пальцами, вдруг с треском ломается. Впечатление такое, будто ружье выстрелило. Несмотря на плохие новости, голова с похмелья все еще туго соображает. Я, наверное, потеряю счет чашкам, выпитым до обеда.
– Слушай, Уилл, – повелительным тоном говорит Фред. – Не упрямься, старина, нам нужно поговорить, – уже мягче продолжает он. Вид у него расстроенный, да и у Энди тоже. Все мы – близкие друзья, скоро уже десять лет вместе занимаемся адвокатской практикой. Однажды подав надежды, наша фирма их оправдывает. – Это переходит всякие границы... Я имею в виду то, как ты себя ведешь.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду. – Я держусь по-хамски, просто не люблю нотаций, особенно когда знаю, что заслужил их.
– Это случается уже не в первый раз, – говорит Энди, – и не во второй. С тобой сладу нет, старина. – Он запинается. – От того, что ты в последнее время вытворяешь, тяжело и тебе, и другим.
– У нас с Энди был разговор на этот счет, – вставляет Фред, может, чуть поспешнее, чем следовало. – Беседовали мы и с партнерами, их ведь это тоже касается, но по большому счету решать нужно нам. Компаньонам. Всем троим.
Я отпиваю из чашки, она пустеет наполовину. Полегчало.
– А о чем, собственно, речь? – спрашиваю я. Не уверен, что хочу услышать ответ на свой вопрос.
Энди, сидящий рядом, наклоняется ко мне. Этот парень – медведь, большой ласковый медведь, я обожаю его, лучшего друга у меня никогда в жизни не было.
– Сейчас от тебя, Уилл, никому и прежде всего тебе самому нет никакого проку.
– Слушай, могут у меня быть свои проблемы или нет? Это ведь не конец света!
– Мы хотим, чтобы ты взял отпуск, – говорит Энди. Он что, спятил?
Мне уже доводилось получать такие удары исподтишка, после которых всякий раз начинаешь хватать ртом воздух, даже если внутренне готов к этому. Я глубоко вздыхаю, смотрю сначала на него, потом на Фреда. Надо отдать им должное: они выдерживают мой взгляд. Это не так просто.
Я залпом допиваю кофе.
– Не могу. Не сейчас. Поймите, сейчас не могу.
Тут до меня доходит: компаньоны, лучшие друзья вышибают меня из собственной фирмы. «Александер, Хайт энд Портильо». Именно моя фамилия, ни дна ей ни покрышки, первая на дверной табличке. И тут я взрываюсь.
– Черт бы вас побрал! – ору я, вскакиваю и принимаюсь метаться взад и вперед по комнате, чувствуя, как содержание адреналина в крови растет. На ходу я всегда лучше соображаю.
– Успокойся, Уилл, – говорит Фред. – Ты что, хочешь, чтобы тебя вся контора слышала?
– Черт бы побрал контору и вас вместе с ней! Обоих! – Я расхаживаю взад и вперед, обливаясь потом и кипя от злости, но в глубине души мне страшно. – Именно сейчас, черт побери, когда мне тяжело, как никогда в жизни, – вы же знаете, на носу бракоразводный процесс с Холли. После него я останусь без гроша в кармане, а у меня дочь, и позарез нужны три штуки, чтобы выровнять ей зубы, иначе они останутся кривыми. И миллион других, не менее важных дел. А тут пропустить какую-то вшивую встречу, как вы уже собираетесь дать мне пинка под зад. Спасибо, ребята! Мне нужна поддержка, а вместо этого вы даете мне от ворот поворот!
Я плюхаюсь в кресло. Из-за двери выглядывает вопросительное личико Джейн, редактора юридического «Мишиган ло ревью», мы взяли ее к себе только в прошлом году, уведя из-под носа у двух крупных фирм на Уолл-стрит. Нетерпеливым взмахом руки Энди выпроваживает ее. Она даже подпрыгивает от удивления, так это на него не похоже. Наверное, вся наша контора сидит сейчас как на иголках.
Они оборачиваются ко мне. Это мои друзья, они искренне за меня переживают. А я им не помогаю. Не могу. С уходом из фирмы исчезнет единственная надежда, которая осталась у меня в жизни.
Фред первым прерывает молчание – не зря же мы зовем его «скальпелем».
– Ты наносишь ущерб фирме. – Простые, откровенные, беспощадные слова.
– Это ни для кого не секрет, – добавляет Энди. – О тебе уже начинают болтать разное.
– Ну и пусть, что с того! По работе ко мне есть претензии?
Они молчат.
– О'кей... – Теперь будь осторожен, это ведь твои друзья и компаньоны, слишком многое поставлено на нарту, не вынуждай их делать шаг, о котором потом все пожалеют. – Да, я сорвался, причем уже не в первый раз, далеко не в первый, но теперь, честно, с этим покончено, теперь я понимаю, что важно, а что – нет, и займусь работой. Работой и ничем другим. Я не пью, целую неделю спиртного в рот не беру. – О'кей, ради собственного блага можно разок и приврать, свои люди – сочтемся.
– Ты пил вчера вечером, – холодно сообщает мне Энди. Он уже не напоминает большого добродушного медведя. – Вы с Баком Берджессом битый час пили вместе в «Лонгхорне». А теперь кончай молоть вздор и выкладывай все начистоту, если не хочешь, чтобы я выбросил тебя из окна на улицу.
– Боже правый, так то же было пиво, одна-единственная бутылка паршивого пива! – Я чуть не наложил в штаны от облегчения, думая, что натворил что-то серьезное или кто-то видел, как я оседлал ту дамочку из Тручас. – О'кей, строго говоря, бутылок пива было две, и пива слабого, – поспешно вставляю я, адвокату приходится соображать на ходу, – а его и выпивкой-то не назовешь. Черт побери, – добавляю я, изображая улыбку, – от стакана чая со льдом и то больше захмелеешь!
– Тогда советую исключить чай со льдом из твоего рациона, – холодно говорит Фред. – Послушай, Уилл, выбирай – либо ты берешь отпуск и занимаешься решением своих проблем...
Он обрывает себя на полуслове. Даже ему, парню, который чувствует себя в борьбе как рыба в воде, разговор со мной дается непросто. С меня же взятки гладки, придется им доиграть эту партию до конца, пусть покажут, что еще у них запасено в колоде.
Энди и бровью не ведет. Он классно играет в покер.
– Мы не хотим выкупать твою долю, Уилл. Но сделаем это, если придется, если другого выхода не будет. Но мы этого не хотим. Не хотим ни в коем случае.
Это положение было закреплено в уставе при создании нашей фирмы: если двое из троих компаньонов, стоявших у истоков фирмы, сочтут, что третий наносит ей невосполнимый ущерб, то они вправе выкупить его долю по номинальной стоимости в текущих ценах и выплатить гонорары по делам, который он ведет на данный момент. Это бешеные деньги, никто из нас никогда даже не помышлял об этом. Теперь все иначе. Мы сидим, словно воды в рот набрали.
У меня первого сдают нервы.
– Сколько продлится отпуск?
Фред пожимает плечами.
– Неделю? Месяц?
– Месяца мало, Уилл, – кивает головой Энди. Он опять наклоняется ко мне с видом миротворца. – Впрочем, дело не только в тебе самом, добавляет он дипломатично, хотя и чуть поспешнее, чем следует. Ему не хватает изворотливости, бесхитростная натура Энди видна невооруженным глазом. – Твое материальное благополучие для нас важнее всего.
– Ты хочешь сказать, что фирму нужно сохранить в целости и сохранности, – подхватываю я.
У них вырывается вздох облегчения, они, наверное, думают, что теперь со мной сладить будет нетрудно.
– Деньги-то принадлежат ей. – Рано они радуются, я их еще помучаю. – А вы хоть можете выкупить мою долю?
Я провоцирую их: если они ответят утвердительно, значит, все уже решено.
– Для этого придется попотеть, – говорит Фред. – Но если не будет другого выхода, если ты так ставишь вопрос, то да, сможем.
– Так о каком же сроке идет речь? Три месяца? Четыре? – Пот льет с меня градом.
– Как минимум, – отвечает Энди, вновь обретая уверенность. – Тебе нужно успокоиться, Уилл. Нервы у тебя вконец сдали.
Вот так.
– А как насчет денег? – спрашиваю я. – Ведь не может же наша фирма платить деньги, если я не буду приносить прибыль, во всяком случае, в течение столь долгого времени.
Они пристально смотрят на меня. О Боже, что-то я туго соображаю сегодня утром!
– Черт бы вас побрал!
– Именно это я тебе хотел сказать, – отвечает Фред тоном, в котором сквозят обиженные нотки. – Твоя взяла, брат. Ничего у нас не выйдет, как ни крути. Будь на твоем месте один из нас, мы поступили бы точно так же, – вкрадчиво добавляет он.
– На месяц мы тебя отпустить можем, а то и на два. – Энди, по крайней мере, сдается не так легко, как Фред. Интересно, ловлю я себя на мысли, а Фред вообще вызывал у меня симпатию? Вряд ли.
– А если я откажусь наотрез? – Я уже закусил удила. Какого черта, в самом деле, мы же всегда были компаньонами, друзьями, а теперь эти жалкие, двуличные сукины дети берут меня за горло?
– Не советую, – ровным, бесстрастным голосом отвечает Энди. Теперь его уже ничем не проймешь.
Я сникаю, они это видят, в таком состоянии, как сегодня утром, я ничего не могу с собой поделать. Ни дать ни взять бескровный дворцовый переворот, который окончился, не успев толком начаться.
– Чем мы все это объясним? Я не допущу, чтобы меня публично унижали, и уж позабочусь о том, чтобы бросить тень на фирму. – Я с вызовом встречаю их взгляды.
– Ты попросился в длительный отпуск, – наставляет меня Фред. Мерзавцы, они уже все продумали, может, заготовили и бумаги, которые мне осталось только подписать! – Ты здорово переволновался из-за развода, много лет занимаешься адвокатской практикой, устал и нуждаешься в передышке, чтобы оценить масштабы достигнутого. Мы не хотели бы отпускать тебя, но, руководствуясь долговременными интересами фирмы и заботой о твоем благополучии, скрепя сердце идем тебе навстречу и желаем всяческих успехов. Надеемся, что форель будет клевать отменно, что отпуск пройдет отлично, и с нетерпением ждем твоего возвращения в фирму, у истоков которой ты и стоял.
Я испускаю шумный вздох облегчения, дверь для меня оставлена полуоткрытой. Может, они правы, надо немного отдохнуть. В таких рассуждениях есть доля истины.
– К какому сроку мне нужно вернуться?
– Мы сами с тобой свяжемся, – говорит Энди. – Никаких гарантий я дать не могу.
– Значит, нельзя исключить, что я никогда не вернусь. – Здорово! В сорок лет начинать заново в городе, где все тайное становится явным. Завтра о моем позорище будут судачить на каждом углу.
– Давай не будем предаваться мрачным мыслям, старина, – говорит Энди, – нам самим все это в тягость. Ты нужен нам, Уилл, ты наша звезда, мы сразу лишимся половины клиентов, а некоторых – навсегда.
– Тогда на кой черт вам сдались такие драконовские меры?
– Ты вынудил нас, Уилл. В противном случае, нам кажется, фирме не уцелеть.
О Боже, неужели дела на самом деле так плохи? Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, затем – выдох. Может, попросить прощения? Нет, если уходить, так с достоинством, как я умею. Конечно, если я извинюсь, они будут считать себя последними подонками.
– Прошу прощения. Не знаю, чем уж я так провинился, но, судя по всему, доставил всем массу неприятностей.
Я попал в точку. Их лица выражают неподдельную печаль. Фред, что совсем на него не похоже, накрывает мою руку своей – на редкость неуместный, хотя и трогательный, старомодный жест.
– Ты еще вернешься, – сдержанно говорит он.
Я так же сдержанно киваю в ответ.
– А что делать со Сьюзен?
– Это уже наша забота, – поспешно отвечает Энди, парируя провокационный вопрос. – Мы с ней уже говорили... – Вдруг он осекается, явно лукавя, но, сумев взять себя в руки, врет дальше, будто ничего не произошло. – В частном порядке, само собой, намекнули, что, возможно, ты возьмешь отпуск, пусть думает, что это твоя идея. Она будет выполнять отдельные поручения, без работы мы ее не оставим. Она согласна, – добавляет он. – Ты ее уже давно беспокоишь.
Может, это и так. Сьюзен, образцово-показательная секретарша в лучшем смысле этого слова. Слава Богу, в рабочее время я никогда не напивался так, чтобы приставать к ней.
– Кому достанется мой кабинет? – У меня шикарный угловой кабинет, окна с двух сторон, откуда открывается великолепный вид.
Я думал, они попадутся на крючок, ан нет. Неужели и такой вопрос предвидели?
– Никому, – отвечает Энди. – Он останется за тобой, пока все мы не примем окончательное решение.
– Хорошо, – говорю я и вызывающим тоном добавляю: – Возможно, время от времени он будет мне нужен... для личных целей.
Они переглядываются.
– Само собой. – Фред кивает в знак согласия. – Только баб туда не води, о'кей? – подмигивает он. Неплохая острота, принятая в кругу своих, мы то и дело подшучиваем так друг над другом. Просто на этот раз решили подшутить надо мной.
Энди не улыбается, он переживает сильнее, так я и знал. Он делает шаг вперед, протягивает руку.
– Ты не очень обиделся?
– Пока не знаю. Может, и обиделся.
Он отдергивает руку.
– Можно утешаться хотя бы тем, что решение нелегко далось каждому из нас.
– Ты прав. Только утешаться тут нечем.
– Если понадобятся деньги, сразу же дай мне знать, – предлагает он. Я знаю, он говорит искренне.
Пошли они со своими сантиментами куда подальше! Если до этого дойдет, я скорее сдохну, чем стану просить у одного из них.
Мы грустно смотрим друг на друга. Впечатление такое, что сама судьба развела нас по разные стороны стола в зале заседаний: с одной стороны они, не желающие отступать ни на шаг, с другой – я, отчаянно пытающийся сохранять непринужденный вид.
– Постараюсь освободить кабинет до конца недели.
– Тебя никто не торопит. – Не услышав от меня очередной колкости, Фред решил, что может проявить великодушие. – Сьюзен передаст, если кто будет о тебе справляться.
– Тогда, пожалуй, все. За неделю постараюсь управиться.
– Не пропадай, Уилл! – Не отдавая себе в этом отчета, Энди уже говорит обо мне как бы в прошедшем времени, а Фред поглощен видом, открывающимся из окна.
Обсуждать больше нечего, они выходят из комнаты. Я без сил падаю в кресло. Голова раскалывается, но, по правде сказать, похмелье тут уже ни при чем.
3
По идее, рокеры должны бы уже лыка не вязать. Прикатив три часа назад, они перед этим только и делали, что накачивали себя крепкой текилой, а еще до того, как приехали сюда из Таоса, перепробовали кокаин вперемешку с гашишем, контрабандные таблетки, вызывающие галлюцинации, которые кто-то припрятал много лет назад, а теперь извлек на свет Божий, чтобы произвести на них впечатление (а заодно и настроение поднять), и кое-какие новомодные препараты, будто бы в три тысячи раз сильнее морфия, украденные у местного анестезиолога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70