Судебный исполнитель заносит квитанцию в протокол как вещественное доказательство под тридцать пятым номером. Забрав квитанцию у него, я возвращаюсь к месту для дачи свидетельских показаний.
– Вы нас здорово выручили, – говорю я, обращаясь к свидетельнице, и после паузы добавляю: – И сколько времени машина была в ремонте? Дня два?
– Как минимум. За какой-то деталью пришлось ездить в Фармингтон.
– А он тем временем что делал? Брал машину напрокат?
Она прыскает со смеху.
– Вы что, шутите? Машина напрокат была ему не по карману.
– Тогда как же он обходился?
– Топал на своих двоих. Просил подвезти.
– И вы тоже, когда бывали с ним вместе?
– Да, а как же иначе! Ведь водительское удостоверение у меня отобрали на время, вы же меня уже спрашивали.
– Совершенно верно. Прошу прощения.
Моузби сидит, обхватив голову руками. Волей-неволей ему приходится слышать, что творится, но видеть этого он не хочет. Счастье еще, что в зале сегодня нет Робертсона.
– Если взглянуть на дату, то интересная история получается, – продолжаю я, глядя на квитанцию. – Похоже, дата совпадает с тем днем, когда вы с Ричардом Бартлессом поехали в бар и там познакомились с моими подзащитными, ну и так далее.
– Что-что? – До нее еще не доходит.
– Вы показали, что вместе с Ричардом поехали на машине в бар. Вы заявили об этом уже несколько раз.
– Ну?
– Вы также показали, что у Ричарда вышла размолвка с моим подзащитным и остальными, после чего ему пришлось сматываться, бросив вас на произвол судьбы. Вы же говорили об этом, не так ли?
– Ну да. – Она ерзает на стуле; несмотря на кондиционеры, в зале душно, к тому же она не привыкла к колготкам, мне кажется, что у нее чешется то место, которое на людях чесать не принято.
– Между тем явствует, – говорю я, придвигаясь к ней настолько, что в нос ударяет запах дешевых духов, – именно в тот день его голубая «хонда» была в ремонте. По сути, обратно он ее так и не получил.
– А как же иначе? – язвит она, показывая мне и всем остальным, что тоже не лыком шита. – Сначала его убили.
– Совершенно верно. Сначала его убили. Но в тот вечер, в тот вечер, когда вы поехали в бар, машины-то у него не было. Она была в ремонте, а машину напрокат, по вашим словам, он не взял.
Договаривая эту фразу, я поворачиваюсь лицом к присяжным. Они смотрят то на меня, то на нее.
Она снова ерзает на стуле – попалась в собственную ловушку.
– Черт! – вдруг говорит она. – Как это я могла забыть?
– Забыть что?
– Что машина Ричарда была в ремонте. – Она облизывает губы, прежде чем сломя голову броситься в наступление. – Знаете, на самом деле все было по-другому, сначала мы покатались, затем, как вы и говорили, его прихватили, так что пришлось нам в тот вечер добираться на перекладных.
– В самом деле? – сухо переспрашиваю я, поворачиваясь к присяжным. Какой же я все-таки молодец – только что уличил главную свидетельницу обвинения в самой беззастенчивой лжи!
– Ну да. А как, по-вашему, мы бы добирались до места? Вы когда-нибудь пробовали ездить на автобусе в наших краях?
В задних рядах у кого-то вырывается смешок. Мартинес грохает судейским молотком по столу.
– Вы попросили подбросить вас до бара «Росинка»?
– Ну да. Теперь я припоминаю.
Наверное, зрелище было еще то. Длинноволосый гомик на пару с девицей, у которой вид потаскухи ценой в два доллара.
– Из чего следует, что, рассказывая ранее суду о том, что вы поехали с ним туда на машине, вы лгали.
– Я совсем забыла! Вы что, сами никогда ничего не забываете? – Сквозь пудру на лице у нее проступает пот, на платье под мышками расплываются влажные пятна.
– Вы принесли присягу, госпожа Гомес, – напоминает ей Мартинес. – Важно вспомнить все, что в ваших силах.
– Выходит, – подхватываю я, – когда вы говорили всем нам – мне, судье, присяжным, когда говорили, что некому было отвезти вас домой после того, как, судя по вашим словам, Ричард Бартлесс смылся, испугавшись моего подзащитного и его дружков, это не соответствовало действительности? – Она уже целиком в моей власти. – Вообще говоря, он смылся еще до того, как мои подзащитные появились там, не так ли? – Ни с того ни с сего я срываюсь на крин, мой голос эхом отдается от стен зала.
– Нет!
– Протест!
– Они даже никогда не видели друг друга?
– Нет!
– Протест!
– Протест отклоняется! – отрывисто бросает Мартинес Моузби.
– Возможно, вы в одиночку добрались туда на перекладных или попросили, чтобы вас подбросили, но не захотели таким же способом возвращаться домой поздно вечером. Вы скорее предпочли прокатиться на мотоцикле вместе с симпатичным парнем, которого, может, немного и побаивались, но он от этого только выигрывал в ваших глазах. Разве не так было на самом деле, Рита?
Я несусь вперед сломя голову, она совсем запуталась и не знает, что теперь делать.
– Протест! – Моузби красный как рак брызжет слюной. Такое впечатление, что его вот-вот хватит апоплексический удар.
– Снимаю вопрос, Ваша честь. – Я улыбаюсь судье: – Прошу-прощения-если-я-зашел-слиш-ком-далеко-но-мне-надо-было-докопаться-до-истины, – так примерно можно истолковать мою улыбку.
– Не выходите за рамки дозволенного, господин адвокат, – мягко журит меня Мартинес. Этим меня не проймешь.
– Да, сэр. Прошу прощения.
– Продолжайте, пожалуйста.
Отпив из стакана с водой, я снова подхожу к Рите.
– Вернемся к тому, что произошло в баре. В «Росинке». Вы туда часто заходите?
– Когда как.
– Вы хотите сказать, смотря за чей счет?
– Вроде того. Если в этот день дают зарплату, то обычно да.
– А одна вы там когда-нибудь бывали?
– Ну да, время от времени. Но не в тот вечер! – с жаром добавляет она. – В тот вечер я была там вместе с Ричардом.
– Да, вы говорили. Вы вместе добирались туда на перекладных.
Она кивает. Теперь заставить ее разговориться сложнее.
– Начали пить в семь – вы сказали, что пришли туда примерно в это время.
– Около того.
– И пили до самого ухода.
– Время от времени. Не думайте, что я опрокидывала один стакан за другим!
– То есть начиная с семи вечера и до двух утра.
– Ну да, но не все время. Денег-то у меня было немного. Так что приходилось экономить.
– А Ричард не угощал вас? Предположим, что он там был.
– Он там был. Ну да, угостил несколько раз.
– А еще кто-нибудь? Другие парни?
– Может, двое... ну да, двое парней еще угощали.
– Каждый из них угостил несколько раз.
– Ну да.
– А что вы пили? Текилу? – Догадаться нетрудно.
– Да, немного, в ведерке со льдом.
– Значит, текилу из ведерка со льдом, запивая водой. Наверное, и несколько банок пива в придачу.
– Я не очень-то пью пиво в барах, – качает она головой. – У меня почки слабые. Разве что одна, дома.
– Значит, в основном баловались текилой.
– После текилы у меня не бывает похмелья, – кивает она.
– Подумать только – текила с семи вечера до двух утра! На вашем месте я бы давно уже отрубился!
– А у меня после нее ни в одном глазу, – говорит она, льстя самой себе. Словно речь идет о чем-то таком, чем нужно гордиться. Вообще-то говоря, сам я всегда так и считал. Может, теперь лучше переменить точку зрения?
– Если бы я столько выпил, то сомневаюсь, что смог бы вспомнить, как меня зовут, не говоря уже о том, что вообще произошло в тот вечер.
– А вот я помню! – с вызовом отвечает она. – Помню, причем довольно отчетливо.
– Вы об этом уже говорили. Когда последний раз вы были в «Росинке» до того вечера, о котором идет речь? – спрашиваю я, вновь меняя тему.
Она сосредоточенно сводит брови.
– По-моему... не могу сказать точно.
– Накануне вечером были?
– Не знаю. Не могу же я упомнить всего, что делала каждый божий день!
– Бывает.
– Ну да, по-моему.
– Если я вызову свидетелей, которые совершенно точно видели вас там накануне вечером, это не поможет освежить вашу память?
Она снова облизывает пересохшие губы. Помада на них крошится. Пожалуй, обвинению пора ходатайствовать перед судьей о перерыве, чтобы поднатаскать ее. А то она не производит благоприятного впечатления на присяжных.
– Да, теперь я сама припоминаю, – соглашается она, – я абсолютно уверена, что была там накануне вечером.
– Вы ведь постоянно там бываете, не так ли?
– Более или менее. Хотя и не сижу там дни напролет, если вы на это намекаете.
– Нет, не на это, – качаю я головой. – Просто я пытаюсь хотя бы отчасти уяснить, что вы за человек, госпожа Гомес, как ведете себя на людях. – Я было наклоняюсь к ней, но тут же резко отстраняюсь: разит духами так, что стоять рядом просто невозможно.
– Значит, вы были там накануне вечером, – гну я свою линию.
Она кивает. Мартинес обращает внимание присяжных на то, что она ответила утвердительно.
– С Ричардом, еще с кем-нибудь, одна?
– Одна. Не нашла никого, с кем могла бы пойти туда.
– Но нашли кого-то, с кем оттуда вышли, не так ли?
– Протест! Это совершенно не относится к делу, Ваша честь, – чуть не хнычет Моузби.
Мартинес смотрит на нее, размышляя. Я вижу, что чем дольше он видит и слышит ее, тем меньше верит.
– Протест отклоняется. Я считаю, в данном случае важно понять, как она ведет себя на людях, – поясняет он, обращаясь к Моузби. Вот это дело, думаю я, он заговорил моими словами, значит, прислушивается! – Пусть защита досконально разберется в этом вопросе. Если окажется, что этот путь ни к чему не приведет, мне придется остановить вас, господин адвокат, – говорит он мне.
– Благодарю, Ваша честь. – Я снова поворачиваюсь к ней.
– Вы познакомились с парнем вечером, за сутки до того, как, согласно вашим показаниям, было совершено убийство, и пригласили его к себе домой, так?
Она бросает на Моузби взгляд, в котором читается немой вопрос: я должна отвечать? Он пристально глядит на нее. Видно невооруженным глазом, как он злится из-за того, что мало-помалу теряет инициативу.
– Отвечайте на вопрос, госпожа Гомес, – повелительным тоном приказывает Мартинес.
– Да, – говорит она чуть ли не шепотом.
– Говорите громче, чтобы присяжные могли слышать.
– Хорошо, – отвечает она и уже громче, с вызовом добавляет: – Да, я пошла домой с парнем, с которым познакомилась в баре.
– Это что, ваш знакомый? – спрашиваю я. – Друг?
– Я его раньше видела.
– В баре.
– Ну да.
– Но вы не были с ним знакомы.
– Я раньше его видела.
– Вы завели знакомство с парнем, с которым никогда раньше не встречались, пошли с ним домой и переспали, не так ли?
Теперь она ненавидит меня лютой ненавистью, но еще больше ненавидит Моузби. Он не подготовил ее к такому повороту дела. Конечно, если бы он все предусмотрел, она, пожалуй, хорошо подумала бы, прежде чем раскрываться.
А теперь уже слишком поздно.
– Хорошо. Пусть так. Ну и что? Они... – показывает она на подсудимых, – все равно сделали то, о чем я сказала. А то, сделала я что-то или нет в другое время, ничего не меняет.
– Сколько он заплатил за ночь? – пропускаю я мимо ушей ее объяснение.
– Протест! – Моузби вне себя от ярости.
– Протест отклоняется. – Мартинес сидит в кресле, подавшись вперед, он явно заинтересовался.
– Сколько? – повторяю я. – Вы легли в постель с этим парнем, с которым свели знакомство в «Росинке». У вас были половые сношения, и он рассчитался с вами. Сколько?
– Пятнадцать, – запинаясь, отвечает она, не поднимая глаз от кончиков туфель.
– Пятнадцать долларов? – переспрашиваю я. О Боже, ну и дешевые нынче шлюхи пошли!
– Сначала он несколько раз угостил меня спиртным. – Она канючит, пытаясь сохранить остатки самоуважения. – Он оказался приятным парнем, я пошла с ним совсем не из-за денег, – в отчаянии добавляет она.
В зале раздаются смешки. О Боже, хоть бы кто-нибудь подсказал этой сучке, что делать! Если бы на карту не была поставлена жизнь подзащитных, я, пожалуй, и сам ее пожалел.
Мартинес ударяет молотком по столу, требуя тишины.
– Расходы, ясное дело, – говорю я, приходя ей на помощь.
– Ну да. А то я на два часа опоздала на работу.
– Надо же девушке на что-то жить! – как бы между делом бросаю я и тут же добавляю: – Прошу прощения, Ваша честь. – Не зарывайся, Уилл, напоминаю я самому себе, Мартинес мало-помалу склоняется на твою сторону, так что нет нужды его раздражать без особой на то необходимости.
– О'кей, – подвожу я итог. – В протокол уже занесено, что вы часто одна посещаете бары, ложитесь в постель с мужчинами, с которыми никогда раньше не встречались, и берете с них за это деньги. В нашем штате, госпожа Гомес, все это называется проституцией. – И сразу вопрос, как будто он только что пришел мне в голову: – Вас никогда не привлекали к ответственности за проституцию, госпожа Гомес, а?
Я искоса бросаю взгляд на присяжных, спать пока никто еще не думает.
Она словно воды в рот набрала.
– Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, – говорит ей Мартинес Бог знает в какой раз.
– А это обязательно? – хнычет она.
– Да, обязательно. – Он даже не пытается скрыть раздражение. – Вы обязаны отвечать на все вопросы, которые вам задают, а не только на те, на которые хочется.
Она скрещивает ноги, расставляет их в стороны, потом снова скрещивает, ерзает на стуле, пытаясь избежать неминуемого; нога, перестав ее слушаться, повисает над полом, туфелька с нее того и гляди свалится.
– Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, – прошу я.
– Да, – еле слышно отвечает она.
– Сколько раз?
– Я... я не помню.
Подойдя к столу, за которым сидят представители защиты, я беру досье на нее и возвращаюсь на прежнее место.
– Разве вы дважды не привлекались к ответственности за проституцию? – спрашиваю я, заглядывая в досье. – И еще дважды за приставание к прохожим на улице?
– Вы же сами все прочитали.
– Иными словами, вы согласны с тем, что здесь написано?
– Если там так написано, то да! – зло выкрикивает она. – Так я и сказала, о'кей? Теперь довольны? – хнычет она, словно маленькая девочка, которая изо всех сил старается не расплакаться.
Я снова заглядываю в досье. Делаю я это для отвода глаз, потому что наперед знаю, что там написано.
– Здесь сказано также, что вы привлекались к судебной ответственности за пьянство в общественном месте.
– Я никогда не...
Я сую ей досье под нос, пальцем указывая на нужную строку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70