В каком-то смысле это ущербный ч… ч…человек». Сидевшая в ней католичка говорила, что слабые и надломленные мужчины зачастую бывают выдающимися творческими личностями. Природа наделяла их и многими другими качествами, не обязательно приятными.
Представив его, привязанного к позорному колу в штольне Кучхи, она не могла удержаться от беззвучного, неприличного смеха и зажала рот рукой. Это наверняка послужило ему хорошей наукой. Как он, должно быть, испугался. И как он должен жаждать чего-то другого. Но все, что у него было, так это лишь его стиль.
42
Первый айсберг Браун увидел в пятидесятых широтах около одиннадцати часов летнего вечера. Еще на рассвете, с первыми лучами солнца, он заметил далекий отблеск и сразу заподозрил, что это льды. Он не захотел приближаться к ним и немедленно изменил курс. Включив радиолокационную систему предупреждения, он направился на восток. Небо по-прежнему было ясным, лишь на севере тянулась узкая полоска перистых облаков. Кейптаун уже несколько дней обещал понижение давления и ветер в семь баллов, поэтому он оставил все тот же набор парусов: грот с кливером на фоке. Из-за возможной встречи со льдами ему пришлось снять стабилизатор самоуправления и взяться за штурвал. При этом Оуэн чувствовал, что его одолевает сон. С ним как-то уже случилось, что, обвязанный спасательным концом, он задремал в подвесном туалете и очнулся, только когда почувствовал холод на своих оголенных частях. Вот была бы потеха, узнай об этом те, кто остался в том большом мире.
Спустившись в каюту, чтобы перехватить метеосводку, он снова незаметно для себя погрузился в сон. Через некоторое время, еще не совсем пробудившись, устало поднялся на палубу и тут увидел прямо перед собой громадную ледяную башню.
Айсберг вначале показался Брауну паровым буксиром, наподобие тех, что он видел на принадлежавшей его тестю свалке. «Буксир» сиял «медяшками» и золочеными буквами на рубке. Такие цвета, подумалось ему, были в моде на рубеже веков, а теперь считаются устаревшими. Каждый цвет символизировал нечто. Так, нежно-голубой мог обозначать честность и в то же время напоминал о чьих-то глазах. Старые волки с буксиров зачастую были масонами.
В полусне и изумлении, Браун уставился на ледяную глыбу. И, лишь когда глаза привыкли к необыкновенно яркому свету Антарктики, иллюзия рассеялась. Тогда он увидел, какой невообразимо сложной была реальная палитра цветов и какими причудливыми формы, застывшие в своей бесполезной красоте. Брауну казалось, что он уже слышал от кого-то о природе морских льдов, поражавших своим многообразием и изменчивостью.
Положение было опасным, но он все-таки спустился вниз за камерой. Держа ее наготове, развернул «Нону» и сделал еще один проход вдоль айсберга, внимательно наблюдая за тем, что было у него впереди. Но, даже снимая на пленку, он знал, что не может зафиксировать загадочные и таинственные свойства льда. Можно ли сфотографировать психологические нюансы? Ему придется довольствоваться банальным наблюдением. «Это наш первый плосковерхий антарктический айсберг. Первый и, надеюсь, последний из увиденных нами». – Больше ему ничего не приходило в голову. «Ладно, – подумал он, – буду смотреть фильм, тогда и вспомню».
Всю короткую ночь Браун провел за штурвалом. Когда взошло солнце, на море не было ничего, тревожащего взгляд. Ему оставалось лишь вновь поставить стабилизатор самоуправления и положиться на то, что в нужный момент радар выдаст необходимое предупреждение. Этим же утром он проверил свое местонахождение по солнцу и определил, что находится в точке с координатами пятьдесят шесть градусов сорок минут южной широты и девять градусов пятьдесят минут западной долготы. Он продолжал идти на северо-восток и ждать ветра.
Чтение перестало доставлять ему удовольствие. Во Вьетнаме, в самые худшие времена, Оуэн был способен погружаться в книги так, что война переставала существовать для него. Теперь, когда свободного времени было сколько угодно, ему почему-то не хватало терпения прочесть даже страницу. Он выяснил для себя, что в выборе музыки необходимо быть осторожным. Некоторые вещи вызывали у него в душе смятение, от которого потом трудно было освободиться. Лучшим развлечением, как обнаружил Браун, было для него предаваться размышлениям. А еще, как ни странно, развлекало радио.
Вскоре после встречи с айсбергом Брауну опять удалось поймать миссионерскую станцию. Диктор, которого можно было принять за англоязычного африканца, объявил, что в двенадцать часов по Гринвичу на их волне будет звучать инсценировка Книги Бытия. Браун решил отметить это событие. Перед этим он соблюдал пост, чтобы голова была ясной, питаясь, главным образом, неразогретой пищей, всухомятку. Теперь он решил устроить пиршество во время радиопередачи: по рецептам «Поварской книги смешного фермера» он приготовил сосиски с консервированными томатами, луком и чабрецом.
Но пиршество Брауну не удалось. Всю вторую половину дня он пытался прочистить топливные форсунки в генераторе, и, когда вернулся на камбуз, руки у него все еще были по локоть в мазуте. Каким-то непостижимым образом мазут попал в приготовленную пищу, и ему пришлось открыть банку солонины. Покончив с ней, он устроился слушать библейскую драму.
Речь шла об Исааке и его семье. Роль Иакова исполнял молодой канадец, Исава с некоторым юмором играл африканец. Ревекку озвучивала женщина с приятным и чистым голосом уроженки Северо-Запада, напоминавшим ему о женщине из Орегона, с которой он был когда-то знаком. Некоторым актерам приходилось исполнять несколько ролей. Исаак был также Лаваном, а Ревекка – Рахилью и Лией.
Рассказчица, которой вполне могла быть уже знакомая Брауну английская леди, напомнила слушателям о том, как Исаак избежал участи всесожжения и мытарствовал среди филистимлян в земле Герарской. Она подчеркнула, что даже в сегодняшнем мире путешественники должны заботиться о защите своих любимых.
– Сколько наших слушателей, – спросила она, – порой оказываются среди других народов? Скольким приходится испытывать страх за своих любимых? Знаем ли мы, как надо вести себя, когда нашим любимым грозит опасность?
Когда действие подходило к кульминации, Браун завернул остатки солонины в фольгу, включил обогрев каюты и, закутавшись в сухое одеяло, удобно устроился на койке.
– Ох, как вкусно пахнет эта красная похлебка, – с тоской произнес Исав. – Я голоден так, что свет меркнет в моих глазах.
– Хочешь, чтобы я дал тебе поесть? – спросил Иаков честным голосом добропорядочного североамериканца. – Тогда продай мне свое право первородства.
Раздумывая над предложением, Исав громко шептал:
– Зачем мне это право первородства, когда я умираю с голоду. Хорошо, будь ты старшим в доме, только дай мне чечевичной похлебки.
Брауну показалось, что зашумела вся Африка: «Остановись, Исав!»
– И тогда Иаков дал Исаву хлеба и чечевичной похлебки, – продекламировала английская леди, – он поел и попил и, встав на ноги, отправился своей дорогой. – Помолчав, она провозгласила суровым голосом: – Так Исав презрел свое право первородства.
Действие переместилось в шатер старого Исаака. Ревекка разговаривала с сыном голосом той дочери первооткрывателей Америки, с которой Браун был когда-то знаком. Она наказывала ему зарезать козлят, которых она приготовит так, как любит отец. Затем молодой Иаков отнесет отцу поесть и тот благословит его, прежде чем умрет.
Та девушка, знакомая Брауна, о которой напомнил ему голос Ревекки, была дочерью капитана американского корабля «Поллакс», стоявшего в Бремертоне. Это она просила Брауна совершить с ней поход на паруснике вокруг островов Королевы Шарлотты. Храня супружескую верность, он отказался. Потом ему пришлось соврать, что он плавал в тех водах.
– Но, матушка, – сказал Иаков слегка изменившимся голосом, – ведь наследником является Исав! У меня нежная кожа. Отец может узнать мою руку. И тогда он скажет, что я обманщик. Вместо благословения он проклянет меня.
Ответ Ревекки был приятным, как глоток родниковой воды. В ее голосе было больше смирения, чем коварства, как у человека, который вынужден поступать так, а не иначе.
– Проклятие ляжет на меня. Ты, сын, только слушайся.
Так Иаков и поступил. Как поступили бы многие в его возрасте.
Одна строка привлекла особое внимание Брауна, потому что он не раз слышал, как ее произносил его отец:
– Мой сын пахнет так же, как пахнет поле, которое благословил Господь.
Позднее, когда Исав узнал, что он лишен отцовского благословения, а также права первородства, горе его было безутешным. Голос актера страшно дрожал. «Кому в Африке, – подумал Браун, – известно, на что была похожа его жизнь и что он в ней видел?»
– Разве у тебя только одно благословение, отец? Батюшка, благослови и меня! – Но была ему не судьба.
– Голос у Исава сорвался, – объявила суровая английская леди, – и он заплакал.
Закутанный в одеяло, Браун прослушал всю передачу до конца. Слезы струились по его щекам, но он не замечал их. Исаак бросил Исава на произвол судьбы. Затем Иаков стал работать на Лавана, и Лаван обманул его, подсунув Лию вместо Рахили и присвоив себе его труд. Потом он вернулся, и простосердечный Исав принял его, и свершилось чудо.
Когда радиодрама закончилась, вновь послышался голос леди:
– Неужели Исав и вправду умирал от голода, – обратилась она с вопросом к аудитории, – когда он вернулся с поля? В это трудно поверить. Ему просто сильно хотелось есть после целого дня работы. Легко же он отказался от своего права первородства. Разве это не легкомысленный поступок?
Английская леди не сомневалась, что многие слушатели прониклись сочувствием к Исаву из-за того, что все так неудачно обернулось для него. Она признавала, что жалеть его было естественно с их стороны.
– Но как мы должны относиться к поведению Иакова? – спросила она и вновь замолчала, предоставляя людям время на размышление. – Разве он поступил правильно? Что думают слушатели?
Поведение Иакова было совершенно непростительным – так утверждала леди. Он поступил неправильно, выдав себя за Исава. В отношении Ревекки она воздержалась от комментариев.
– Как мы должны относиться к этому сказанию? – спросила леди. – Что оно доносит до нас?
– Хороший вопрос, – сказал Браун, лежа на койке.
– Оно доносит, – ответила сама себе леди, – что воля Господня всесильна. Никогда не забывайте, что Бог силен. Воля Господа охватывает весь мир и каждого в нем. От нее нельзя отмахнуться. Она неумолима.
Браун заворочался на койке и гневно сжал зубы.
– Когда мы говорим, что Бог наш – это крепость, – объявила рассказчица, – мы провозглашаем Его силу. Разве стали бы люди поклоняться слабому Богу? Разве слабого Бога можно любить?
Несмотря на подспудно испытываемые чувства жалости к себе, одиночества, разочарования, Браун обнаружил, что вынужден согласиться: слабый Бог не был бы достоин любви. Что касалось английской леди, то у нее не возникало в этом ни малейших сомнений.
– Конечно, не достоин, – энергично заявила она. – Слабость маленького ребенка трогательна. Всем нам приходилось видеть больных и несчастных детей. Сегодня их миллионы. Мы жалеем их. Мы помогаем им. Но это не значит, что мы преклоняемся перед слабостью. Всемогущий Бог – наш всевышний Отец, Господь силы, сильнейший из сильных. Всемогущий Господь делает снисхождение к слабым в своей милости, – продолжала леди, – так же как он сделал снисхождение Исаву. Но его слабость и небрежение не были благословлены. Они были прощены, но не забыты. Бог не согласился с Исавом.
– Разве природа не провозглашает всемогущество Божие? Разве мы не видим, как сильные ростки пробиваются сквозь землю? Разве мы не видим, как множатся сильные животные, давая нам пропитание? Неужели мы не радуемся силе наших молодых людей? Кого бы предпочли слушатели в качестве сына? Исава? Или Иакова?
Браун задумался о своей дочери, единственном ребенке, близком его сердцу. Она была бесхитростной. И ему очень многое хотелось бы объяснить ей.
– Думаю, что им следовало бы предпочесть Иакова, – провозгласила леди, – точно так же, как это сделала Ревекка. Отдавая предпочтение Иакову, Ревекка предвосхищала волю Господа. Она была Его указующим перстом.
Браун задумался над умозаключением, к которому приходили христиане путем ухищрений, которые он только что слышал. Они были обращены к Африке, переживающей процессы осознания христианских ценностей. «Надо было проделать долгий путь на край света, – думал он, – чтобы услышать об этом. Эта женщина была, конечно, права».
– Когда Иаков стал угоден Богу, он был возвышен до Израиля, – заключила леди – Человеку легко возвыситься, если на то есть воля Всемогущего.
Наступила белая ночь. Отблески льдов все еще стояли перед его внутренним взором и не давали ему уснуть. Около часа ночи он попытался запустить двигатель, чтобы зарядить аккумуляторы, и обнаружил, что правые топливные баки забиты водорослями. Другие баки были в порядке, но ему пришлось провозиться несколько часов, чтобы очистить форсунки от животно-растительно-минерального геля. Наконец двигатель зачихал и завелся.
Смывая с рук мазут, Браун все еще размышлял о том, какой суровой была воля Бога. Под утро он забрался на койку и долго лежал без сна. Мозг лихорадочно работал в поисках истины, и он неожиданно подумал о возможности существования некоторой формы ложных мыслей, берущих свое начало за пределами рассудка и даже за пределами окружающей реальности. С этим выводом он и погрузился в сон.
Ему снилось, что он неловко плывет в море, с трудом поднимая подбородок, чтобы перевести дыхание. В действительности, Браун был сильным и умелым пловцом. Сразу за ним в воде крутился водоворот, из которого он пытался вырваться. В сером небе над ним разносился гневный голос. Браун знал, что его настигает отец, пьяный и разъяренный. Это был своего рода урок плавания. Он очнулся от удушья и ужаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54