– Они похожи друг на друга, ты видишь? У нее даже подбородок кажется тяжеловатым.
– Она тебе нравится? – Памела посмотрела ему в глаза и провела кончиком языка по верхней губе.
Стрикланд пожал плечами.
– Я не знаю. Когда я смотрю на нее, мне представляется стодвадцатипятифунтовый торт, в котором по фунту всего, что хочешь. Конечно, я бы не отказался от такого торта.
– Спустись на землю, – не вытерпела Памела. – У нее есть прекрасный и сексуально привлекательный принц, какой мне только снится.
– Он еще и герой. Странник.
– Ох, Ронни, какое веселое время у тебя впереди.
– Я тоже считаю, что время у меня будет веселое, – согласился Стрикланд, – но не называй меня Ронни, пожалуйста.
– Не могу ли я встретиться с ними, Рон?
– А почему бы нет? Как-нибудь обязательно устроим.
Он взял у Памелы фотографии и стал разглядывать их. Памела, внимательно наблюдавшая за ним, опять вздрогнула.
– Что с тобой?
– Я не знаю, – ответила она.
– Взгляни, какой у нее роскошный зад, – с гордостью произнес Стрикланд.
– Он у нее derri?re poire, – заявила Памела.
– Да? И что это значит?
– Это значит, «в форме груши».
– Да-а? Это хорошо или плохо?
– Думаю, что во Франции он бы понравился. Я подцепила это выражение у француза.
– И о ком же он говорил? О тебе?
– Да нет, он имел в виду Ким Бэссинджер. Актрису.
Но все это интересовало Стрикланда гораздо меньше, чем оказавшаяся перед ним фотография. Оуэн, Энн и их дочь Мэгги были сняты настолько театрально и в такой многозначительной манере, что трудно было поверить, что это не монтаж. Они стояли на фоне штормового горизонта, обращенные к темно-серому океану. Их серые брюки и свитера были тех же оттенков, что море и небо. Троица стойко и смело встречала надвигающийся шторм. Похожие друг на друга внешне, Энн Браун и ее дочь на фотографии одинаково одухотворенно и как-то пророчески улыбались. Браун стоял между своими женщинами и грозной стихией.
– Иисус, – подытожил Стрикланд.
– Мне так нравится девочка, – умилялась Памела, – что даже хочется лизнуть.
– О Боже, – тихо проговорил Стрикланд, – я, кажется, ухватил здесь что-то. Не дай мне это упустить. И, если я справлюсь, тут будет что-то.
Памела размахивала воображаемым флагом.
– Давай, Рон! Вперед!
16
Тихим весенним днем Стрикланд сидел за ленчем с капитаном Риггз-Бауэном в манхэттенском клубе среди живописного нагромождения книг, старинных картин и древних скульптур. Приятный ветерок шевелил кружево длинных штор. В качестве аперитива Риггз-Бауэн предпочитал воду «эвиан».
– Вы удачно подметили в отношении Брауна. – Капитан одобрительно глядел на Стрикланда. – Ваша фраза о «глазах поэта» доставила мне истинное наслаждение.
– Благодарю, – скромно произнес Стрикланд. – А что думают о нем в Саутчестере? О Брауне, я имею в виду.
– Они ничего не думают, насколько мне известно. Коммерческие интересы – это часть сегодняшней жизни, не так ли? – Ответ капитана прозвучал высокопарно.
– Это вы о Брауне? Коммерческие интересы? – Стрикланд искренне удивился.
– Так ведь он занимается торговлей.
Насколько было известно Стрикланду, капитан Риггз-Бауэн уже дважды пристраивался в уютные гавани, женясь на богатых американках. Он заметил у него два платочка: один – в нагрудном кармашке, второй – за обшлагом рукава.
– Но в составе Саутчестерского к-клуба есть немало таких, кого можно назвать торговцами.
Капитан стал утрачивать свою невозмутимость.
– Не заблуждайтесь на этот счет, пожалуйста. Мы в Новом Свете. Не важно, чем люди зарабатывают себе на жизнь и работают ли они вообще, если вы понимаете, что я имею в виду. Коммерция – это склад ума.
Стрикланд понимающе кивнул:
– Склонность?
– Вот именно. На самом деле, я имею в виду Мэтью Хайлана. И мистера Гарри Торна. – Он придал лицу простодушное выражение и, пародируя нью-йоркский выговор Торна, произнес:
– Поглядите-ка!
Стрикланд с улыбкой наблюдал за ним.
– Гарри Торн сейчас постоянно с нами, – продолжал капитан.
– Действительно?
– В общем, да. Он открыл нас. Открыл для себя мир парусного спорта.
– В самом деле?
– О да. И его энергия приносит нам большую пользу.
– Он, очевидно, из тех, кто любит побеждать, – заметил Стрикланд.
Капитан Риггз-Бауэн хотел что-то сказать, но в последний момент явно передумал. Молодой официант-ирландец унес их бокалы. На ленч Стрикланд заказал бифштекс по-солсберийски. Капитан выбрал филе из конины.
– Клубный деликатес со времен войны, – пояснил он. – Напоминает мне о годах, проведенных во Франции.
– Как вы думаете, у Брауна мощная поддержка?
– Понятия не имею, – сказал Риггз-Бауэн.
– Вам не кажется привлекательным то, что его родители были англичанами?
Теперь заикаться начал капитан. Его охватило легкое смущение.
– О да, я и забыл. Они были прислугой. Там, на острове. Конечно же.
– О чем это вы? Какой прислугой? На каком острове?
– На Лонг-Айленде. В одном из домов. Я же, – вдруг сообщил он Стрикланду, – гражданин США. Вот уже двадцать лет.
– Кого вы хотели бы видеть победителем?
– Мне все равно, кто победит. Совершенно. Мы хотим только одного – чтобы гонка удалась на славу.
– А как относятся к Брауну коммерческие круги?
Капитан пропустил вопрос Стрикланда мимо ушей, сделав вид, что не понял его.
Через некоторое время он возобновил разговор.
– Вы читаете пресс-релизы «Хайлан»?
– Они полны дифирамбов.
– Это бред собачий, а не пресс-релизы, – отрезал капитан. – Сплошное очковтирательство.
– Почему?
– Видите ли, – продолжал Риггз-Бауэн, – это все манера Торна обращать свои поражения в победы. Или пытаться сделать так, используя клуб.
– А разве Хайлан не член клуба?
– Член. К сожалению.
– А как бы вы отнеслись к предложению дать интервью перед камерой?
– С удовольствием, – не раздумывая ответил капитан.
Стрикланд совершенно не ожидал такой готовности, но не подал виду.
– Мне хотелось бы, чтобы вы высказали все то, что говорите сейчас.
– В самом деле? То, что я рассказываю вам?
– Вы рассказываете интересные вещи. – Стрикланд постарался, чтобы его голос прозвучал проникновенно. – Вы очень проницательны в ваших суждениях о Торне и корпорации «Хайлан».
– Как хорошо, – обрадовался Риггз-Бауэн, – что вы так думаете. То есть я должен буду сказать все это перед вашей камерой?
– Совершенно верно, – подтвердил Стрикланд. – Этим будет задан тон всему фильму.
– О, как хорошо, – повторил Риггз-Бауэн. – Но этого не будет. – Он добродушно посмеивался, словно радуясь удовольствию, полученному от вина, и своего клуба, и вида на Центральный парк.
– Вы могли бы задать уникальный тон всему, – не сдавался Стрикланд.
Капитан, не обращая внимания на его слова, купался в собственном блеске.
– У клуба захватывающая история. Он один из старейших по обе стороны океана. О да, мистер Стрикланд. Нам есть что рассказать. Ха-ха, да. Но комментарии по поводу гонки? Ее нынешних участников? Нет уж, увольте.
Стрикланд почувствовал приступ нарастающей злости. Он решил про себя, что, даже если ему не удастся использовать эти фиглярские комментарии Риггз-Бауэна по поводу гонки, он все равно заставит капитана появиться в кадре. И потом пожалеть об этом.
– Что бы вы ни захотели рассказать, – внешне он оставался совершенно спокоен, – устроит нас самым прекрасным образом.
– Мы всегда готовы служить средствам массовой информации, когда это возможно, – заметил Риггз-Бауэн. – Мы любим сиять. Но осторожно.
– Что ж, будем считать, что сегодня мы обсуждаем один только ф… ф…
– Фон, – произнес за него капитан, словно радуясь возможности быть полезным. – Я понимаю. – Он разлил остатки вина. – Ну а фон таков: Хайлан был неплохим яхтсменом. Он был ненадежным мелким ирландским негодяем. Из Пибоди, или Согаса, или еще откуда-то. Но при всем том – неплохим яхтсменом. Заказал у финнов яхту по высшему классу, но так и не рассчитался за нее.
– Думаю, что мне известно все это, – подытожил Стрикланд.
– Вам все это известно. Теперь вот Торн, который разбирается в яхтах как свинья в апельсинах, но которому втемяшилась в голову победа. Итак, он одаривает нас личностью по фамилии Браун, о котором никто никогда не слышал, который никогда нигде не выступал и не был членом клуба, словом, подсовывает нам одного из своих торговцев. При этом замысел у них следующий: они берут свою так называемую новую серийную лодку «Сороковка Алтан» или что-то в этом роде и побеждают на ней.
– И вы считаете, что это невозможно?
– Я бы на вашем месте, Стрикланд, заглянул в эту яхту.
– А как насчет Брауна?
Риггз-Бауэн от души рассмеялся.
– Но, Стрикланд, вам же все известно о Брауне. Вы же сами сказали. У него глаза поэта.
– В нем что-то есть, только это трудно выразить словами. – Стрикланд надеялся подбить капитана на разговор. – Если вы считаете его неподготовленным, то почему допускаете к участию в гонке?
– Видите ли, если у них есть необходимая финансовая поддержка, то они становятся участниками автоматически. И потом, – он вопросительно уставился на Стрикланда, – что значит «неподготовленный»? Чэй Блайт не мог отличить паруса от простыни, когда отправлялся на свой первый «Золотой глобус». Теперь новички запросто ходят в кругосветку. И прессе это нравится. Так что, если он победит, я первый пожму ему руку. И даже перед вашими камерами.
– Вы не верите в то, что он может победить?
– Это определяется в море, с благословения Божьего. Очковтирательство там не проходит. И он, конечно же, может отказаться.
– Следует ли ему отказаться? – с улыбкой спросил Стрикланд.
– Я бы отказался. – Риггз-Бауэн был категоричен. И тут его взгляд поплыл в сторону, а на лице возникло выражение неописуемого блаженства. Одними губами он передал кому-то свое приветствие и нетерпеливо потребовал счет. Стрикланд проследил за его взглядом и увидел в выставочном зале симпатичную даму неопределенного возраста, стоявшую перед офортами с нерешительно приподнятой в знак приветствия рукой.
– Я бы отказался, – повторил капитан, протягивая официанту подписанный счет. – Тем более на серийной яхте Хайлана. – Он встал, показывая, что ленч закончен.
– Что, если он все же победит? – спросил Стрикланд.
– Тогда мы порадуемся за него. А у вас будет фильм со счастливым концом. В котором буду и я, надеюсь. От лица нашего клуба. Тогда я буду говорить о гонке, вот увидите. И все мы заживем припеваючи.
Капитан повернулся и пружинистым шагом направился в выставочный зал.
– Дорогая леди, – проникновенным голосом пропел он ожидавшей его женщине, – ну разве не ужасный был ленч? А как наши друзья из «Городской лиги»?
Стрикланд, не дослушав долетавших до него излияний, покинул клуб. Шагая через парк, залитый ярким весенним солнцем, он задумался о личности капитана. Риггз-Бауэн, несомненно, изворотливый, высокомерный, подлый и самоуверенный политик. «Мой предмет», – решил Стрикланд. Но для фильма ему ничего пока не удалось заполучить.
На его пути оказалась детская площадка «Мама-гусыня», и он не раздумывая направился к ней. Однажды он набрел здесь на любопытную няню, и теперь, движимый этим воспоминанием, захотел взглянуть на гуляющих здесь нянь и молодых мам, еще не вполне понимая, зачем это нужно ему.
У недействующего фонтана пожилая дама бросала крошки голубям. Когда Стрикланд проходил мимо, с качелей соскочил малец и что есть мочи понесся к фонтану, распугивая птиц. Когда стая уселась, малыш вспугнул ее вновь, и теперь птицы взлетели и пошли по кругу над площадкой. Чувство, которое испытывал Стрикланд от их полета и порхания крыльев над головой, нельзя было выразить словами. «В этом есть какая-то несказанная правда», – думал он. Центральная Америка. Впервые за последнее время он вновь ощутил в себе способность взяться за монтаж фильма.
17
Он назвал яхту «Нона» в честь лодки своего отца. Его же отец назвал так свою лодку в честь шлюпа, который вывела в Ирландское море Хилари Беллок. После «Ноны» отец приобрел шхуну на двадцать четыре фута и ничтоже сумняшеся окрестил ее «Дон Жуан». Это была та самая шхуна, которая подвела Шелли в заливе Спезиа. У Шелли она была гончей, раздетой донага, чтобы выжать всю скорость. Он и его команда погибли во время преследования, еще до того как их взяли на абордаж. В тот раз лодка не смогла проявить свои великолепные ходовые качества, ибо ее паруса ловили лишь жалкое подобие западного ветра. Отец Брауна, когда был в ударе, мог часами читать по памяти длинные куски из Ветхого завета. Но шхуну Шелли, как предполагал Браун, он знал еще лучше, чем библейские стихи.
Как только началось лето, он стал проводить ночи на верфи острова Статен, ночуя в одном из уже отстроенных отсеков «Ноны». Он хотел испытать ее жилое пространство и привыкнуть к нему. Каждый вечер в глухом конце улицы, выходившем на обрывистый берег, собирались подростки и пили пиво, а иногда покуривали марихуану. Браун лежал на своей походной койке и слушал их непристойно дикий смех, разносящийся над бухтой. Поздно ночью появлялись курильщики кокаина и принимались гоготать и завывать, словно какие-нибудь ночные создания в джунглях. Он не привык находиться среди людского смеха. Иногда он включал радио, чтобы заглушить эти звуки. Некоторое время спустя ему стало доставлять удовольствие одинокое пребывание в ночи на окраине города с его вечным разноголосьем. Это была своего рода подготовка к новой и таинственной жизни.
Из музыки Браун всегда предпочитал джазовые мелодии и блюзы довоенной поры. Он отыскал станцию, которая передавала их несколько раз в неделю, и иногда всю ночь напролет слушал Расса Коламбо, Бадди Боуэна или Бесси Смит. Он даже начал записывать программы радиопередач, стараясь не пропустить ничего, что могло бы усладить его слух. Иная музыка вызывала у него воспоминания о детстве, родном доме, об отце. Отец любил Вагнера и Элгара, чье имя неизменно произносил с его полным дворянским титулом.
Днем «Нону» затаскивали на подставки для переоборудования. Работы велись под небрежным руководством Фанелли или Кроуфорда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54