Я с трудом поборол желание протянуть руку и закрыть их.– Да, – сказал я. – Это тот самый парень. «Сельский парнишка» задернул простыню, и мы поднялись на ноги.– Как вы себя чувствуете? – спросил он и взял меня под локоть, уводя от трупа.– Со мной все в порядке, – ответил я и вдруг, к своему удивлению, почувствовал, как на лице моем появляется ухмылка. Усилием воли я заставил себя сдержаться, стискивая зубы и напрягая челюсти. Всему виной оказалось неимоверное облегчение, которое я испытал; оно затмило грусть по поводу смерти Карла, заставило по-иному взглянуть на нее, принять как должное, как своего рода плату за обладание мешком сокровищ. Впервые за последние несколько месяцев я почувствовал себя в полной безопасности. Сара была права: случившееся нам оказалось на руку, последняя нить, связывающая нас с деньгами, разорвалась. Все, кто в той или иной степени имел отношение к этой истории, были мертвы: Вернон и его брат, Карл, Лу, Ненси, Джекоб, Сонни, Педерсон. Все.И деньги отныне принадлежали нам одним.Коллинз отправился докладывать по радио шерифу Маккеллрою, что я опознал тело, а «сельский парнишка» тем временем завязал беседу с одним из полицейских. Я решил вернуться в машину – становилось холодно, и мне захотелось присесть, – но вдруг передумал и остался на месте происшествия. Мне было интересно узнать, найден ли мешок с деньгами, и я подумал, что, слоняясь среди полицейских, смогу раздобыть какую-нибудь информацию. Я подошел к пропускному пункту и остановился, с невозмутимым видом засунув руки в карманы.Рыжеволосый полицейский начал производить фотосъемку. Откинув простыню, он сфотографировал труп. Затем «тойоту», кабинку пропускного пункта, кровь на мостовой – все с разных углов. Хотя погода и прояснялась, день все-таки был довольно хмурым, и фотографировать пришлось со вспышкой. Трескотня фотоаппарата не утихала ни на секунду, вспышки света были подобны пляшущим в зеркале солнечным зайчикам.Через несколько минут в желтом фургоне подкатила команда репортеров. «КАНАЛ 13» – было выведено на кузове большими красными буквами, а чуть ниже – черными – «РЕПОРТАЖИ С КОЛЕС». Вооружившись видеокамерами, репортеры начали съемки. Они попытались подобраться поближе к телу Вернона, но один из полицейских приказал им отойти.Вслед за фургоном прибыл темно-коричневый автомобиль, и из него вышли двое мужчин. Лишь только завидев их, я сразу догадался, что они из ФБР. Они были очень похожи на Вернона – высокие и худые, коротко подстриженные и без шапок. Оба – в расстегнутых пальто, из-под которых выглядывали темные костюмы и неброской расцветки галстуки. На ногах у них были черные ботинки, руки – в черных кожаных перчатках. И во всем – в походке, жестах, проскальзывавших в разговоре с полицейскими, – чувствовалась та же спокойная уверенность профессионалов, точный расчет и хладнокровие, которые Вернон так успешно имитировал при нашей первой встрече. И вновь я поддался этой магии: грудь сдавило, сердце учащенно забилось, по спине заструились первые ручейки пота.Жуткий страх при мысли о том, что я мог упустить что-то из виду, оставив какую-либо улику, безошибочно подтверждавшую мою связь с преступлением, расползался по телу, сковывая мышцы. Я с содроганием подумал о том, что если меня вдруг арестуют, то сделают это именно эти двое.Я видел, как они подошли к телу Вернона и опустились возле него на корточки. Откинув простыню, они начали шарить по его карманам. Один из агентов, взяв Вернона за подбородок, стал крутить его голову, словно изучая лицо. Закончив осмотр, он вытер руки концом простыни и, обращаясь к своему коллеге, что-то пробормотал. Тот покачал головой.Отойдя от тела Вернона, они приступили к осмотру «тойоты», потом коротко побеседовали с одним из полицейских. Через минуту тот позвал «сельского парнишку» и представил его агентам. Они о чем-то поговорили с ним, и «сельский парнишка», повернувшись, указал в мою сторону.– Мистер Митчелл? – окликнул меня один из агентов, направляясь ко мне. – Хэнк Митчелл?– Да? – отозвался я и шагнул ему навстречу. – Я Хэнк Митчелл.Он полез в карман пальто и достал бумажник. Открыв его, он показал мне свое удостоверение. Жест этот вызвал во мне тревожное чувство – как будто меня уже арестовывали.– Я – агент Ренкинс, – представился он. – Из Федерального бюро расследований.Я кивнул, не отводя взгляда от его удостоверения.– Мы с моим коллегой хотели бы попросить вас вернуться с нами в город, чтобы вы могли подробно рассказать все, что вам известно об этом деле.– Я уже дал показания полиции, – сказал я. – Разве нельзя взять у них мое заявление?– Мы бы предпочли сами выслушать вас. Вам ведь не составит труда оказать нам такую любезность? – И он одарил меня фальшивой улыбкой из арсенала Вернона.Я не ответил, понимая лишь одно: выбора у меня нет. К нам подошел другой агент. Под мышкой он держал пластиковый мешок для мусора.– Наша машина стоит там. – Ренкинс указал мне место стоянки. Я развернулся и отправился следом за ним.
Я сидел сзади. Ренкинс был за рулем, а его коллега, агент Фремонт, сидел рядом с ним. Со спины оба они выглядели как братья-близнецы: у них были одной ширины плечи, головы возвышались над спинками сидений на одном уровне, и короткие темные волосы одинаково ровно окутывали их круглые черепа.Я отметил лишь одно различие между ними, но весьма существенное: уши Фремонта были слишком большими для его головы. Всю дорогу я не мог оторвать от них взгляда; это были огромные изогнутые раковины, с виду очень жесткие и на удивление белые.Не знаю почему, но из-за этих ушей я проникся симпатией к их обладателю. Я подумал о том, что в детстве его, наверное, дразнили из-за них, и мне сразу вспомнились детские годы Джекоба, когда его полнота была предметом всеобщих насмешек. Я почувствовал прилив жалости к агенту Фремонту.Путешествие на заднем сиденье автомобиля агента Ренкинса вызвало у меня совершенно иные ощущения в сравнении с тем, как я себя чувствовал, сидя на переднем сиденье патрульной машины. С виду это был обычный автомобиль, какой можно приобрести у любого торговца – черный виниловый интерьер, маленькие пепельницы на дверцах, дешевая приборная панель, – но, сидя сзади, в одиночестве, я сам себе напоминал арестованного. В патрульной машине меня такие мысли не посещали.Мы ехали в сторону Ашенвиля, и я по дороге рассказывал им свою историю. Магнитофон был включен и записывал мои показания, но агенты, казалось, не проявляли большого интереса к моему рассказу. Они не задавали мне никаких вопросов и даже не оглядывались назад, когда я делал паузы, не кивали головой, поощряя мои откровения. С абсолютно невозмутимым видом они сидели, уставившись вперед, на дорогу. Мы следовали тем же маршрутом, что и утром с Коллинзом и «сельским парнишкой», проезжали те же указатели, дома, фермы. Единственная разница состояла в том, что сейчас воздух был прозрачным и сухим. Солнце, совершая свое медленное шествие по небосклону к западу, ярким огнем высвечивало крыши домов.По мере того как я говорил, мне в голову пришла мысль о том, что молчание агентов могло означать одно из двух: либо они уже ознакомились с моими показаниями и нашли их вполне убедительными, так что теперь выслушивали меня, дабы соблюсти все формальности; или же им удалось обнаружить на месте преступления какую-то убийственную улику, которая перечеркивала все, что я сочинил, и теперь они лишь ждали, пока я закончу свой рассказ, милостиво предоставляя мне возможность увязнуть поглубже в собственной лжи, чтобы потом наконец разоблачить меня как вора, лгуна и убийцу. Чем ближе был конец моей сказки, тем неторопливее становилась моя речь, все чаще и длиннее паузы; я начал повторяться, со страхом думая только о том, какой альтернативе мне придется противостоять.Как я ни тянул время, рассказ мой подошел к концу.Фремонт нажал на кнопку, останавливая магнитофонную запись. Потом обернулся ко мне.– В вашем рассказе, мистер Митчелл, есть одна неувязка.Я почувствовал, как от страха у меня подвело живот. Усилием воли я заставил себя не спешить с ответом и сделал вид, будто оглядываю мелькавшие за окном поля. Вдали показалось чучело, одетое в черное. На нем была соломенная шляпа, и с первого взгляда его вполне можно было принять за живого человека.– Неувязка? – спросил я.Фремонт кивнул головой, и его слоновьи уши задвигались, словно гигантские плавники.– Человек, труп которого вы только что опознали, вовсе не был агентом ФБР.Облегчение, которое я испытал при этих словах, было столь велико, что я даже почувствовал слабость. Мне показалось, будто у меня раскрылись все поры и из них хлынул пот. Это было странное, жутковатое ощущение – словно начисто теряешь контроль над мочевым пузырем. Мне даже захотелось хихикнуть, но я подавил в себе это желание и вытер рукой лоб.– Не понимаю, – сказал я. Голос мой прозвучал хрипловато, совсем не так, как мне бы хотелось. Но Фремонт, казалось, не заметил этого.– Его настоящее имя – Вернон Боковски. В том самолете с неисправным двигателем, рев которого вы слышали в декабре, находился его брат. Самолет упал на территорию заповедника.– Так он искал своего брата?Фремонт покачал головой.– Нет, он искал вот это. – И он поднял пластиковый мешок, валявшийся у него в ногах.Я подался вперед, чтобы получше рассмотреть его. Меня охватило глубокое волнение при виде столь хорошо знакомого мне предмета.– Мешок для мусора? – удивился я.– Совершенно верно. – Фремонт ухмыльнулся. – Набитый очень дорогим мусором.Он открыл пакет и встряхнул его, чтобы я мог разглядеть деньги.Я уставился на них, мысленно считая до десяти, выдерживая паузу, во время которой я изображал из себя лишившегося дара речи.– Они что же, настоящие? – вымолвил я.– Настоящие. – Фремонт запустил в мешок руку, затянутую в черную кожаную перчатку, достал пачку денег и покрутил ею перед моим носом. – Это выкуп, – сказал он. – Боковски и его брат – те самые бандиты, что похитили девицу Макмартин в ноябре прошлого года.– Девицу Макмартин?– Да, наследницу огромного состояния. Они потом застрелили ее и утопили в озере.Я не сводил глаз с денег.– Можно потрогать? Я в перчатках.Агенты расхохотались.– Конечно, – сказал Фремонт. – Давайте, смелее.Я протянул руку, и он передал мне пачку. Я внимательно осмотрел ее, потом взвесил на ладони. Ренкинс наблюдал за мной в зеркальце заднего вида, на губах его блуждала дружеская улыбка.– Тяжеленькая, правда? – спросил он.– Да, – согласился я. – Почти как маленькая книжица.Мы уже подъезжали к Ашенвилю. Он вставал на горизонте низким холмиком из приземистых зданий, теснившихся по углам перекрестков. Выглядел он иллюзорным, напоминая город-призрак.Я передал пачку денег Фремонту, и он швырнул ее обратно в мешок.За время моего отсутствия Ашенвиль успел вернуться к своему привычному распорядку. Телестанции уехали, толпы горожан растаяли, и теперь город выглядел так, как ему и положено выглядеть в субботний послеобеденный час – пустынным, сонным, чуть обессилевшим. Единственным напоминанием о недавней трагедии оставался приспущенный флаг, лениво колышущийся на ветру.Ренкинс припарковал автомобиль у входа в ратушу, и мы вышли, чтобы попрощаться.– Вы уж извините, что пришлось вас втягивать в эту историю, – проговорил Фремонт. – Но вы нам очень помогли.Мы стояли на нижней ступеньке лестницы. Возле ратуши осталась лишь одна патрульная машина.– Я до сих пор так и не понял толком, что же произошло, – сказал я.Ренкинс, взглянув на меня, ухмыльнулся.– Я расскажу вам, в чем дело, – произнес он. – Двое братьев похитили девушку под Детройтом. Они убили семерых, в том числе и ее, и скрылись, прихватив с собой выкуп в четыре миллиона восемьсот тысяч долларов. Один из братьев погиб в самолете, упавшем на территорию парка. Другой начал его разыскивать, представляясь всем агентом ФБР. Найдя самолет, он убивает офицера Дженкинса.Улыбка еще шире расползлась по его лицу.– А потом и сам погибает от руки полицейского.– Неужели в этом мешке четыре с лишним миллиона долларов? – спросил я, сделав вид, что готов этому поверить.– Нет, – ответил Ренкинс. – Здесь только пятьсот тысяч.– Где же остальные?Он пожал плечами и взглянул на Фремонта.– Нам пока неизвестно.Я начал глазеть по сторонам. Чуть поодаль, в сточной канавке, сцепились из-за добычи две птички. Они громко чирикали и по очереди пытались взлететь с отвоеванным куском, но он был слишком велик, и ни одной из них не удавалось поднять его. Я так и не смог определить, что это был за трофей.– Так, значит, где-то гуляют по свету четыре миллиона триста тысяч долларов?– Рано или поздно они все равно всплывут, – сказал Фремонт.Я пристально посмотрел на него, но лицо его оставалось абсолютно бесстрастным. Ренкинс же был занят созерцанием дерущихся птиц.– Что вы имеете в виду? – спросил я.– Перед тем как мистер Макмартин отвез деньги в указанное похитителями место, мы их заполучили на два часа. Пометить их мы не могли – опасались, что бандиты определят, что банкноты меченые, и убьют девушку; и тогда мы привлекли к работе два десятка наших агентов, которые переписали столько номеров серий, сколько можно было успеть сделать за это время. – Он улыбнулся, явно ожидая моей реакции. – Мы переписали около пяти тысяч штук, примерно каждую десятую банкноту, – добавил он.Я тупо уставился на агента, онемев от потрясения. Мне даже трудно было заставить себя сосредоточиться на том, что он сказал, ухватить его мысль.– Мы обязательно отследим их, – продолжал он. – Остается лишь дождаться, пока всплывут эти номера. Когда повсюду расплачиваешься стодолларовыми банкнотами, это неизменно обращает на себя внимание.– Меченые деньги, – медленно произнес я. И хмуро уставился себе под ноги, стараясь не выказывать своего отношения к обрушившейся на меня новости и казаться спокойным, невозмутимым, равнодушным. Я полностью сконцентрировал внимание на своих сапогах, заставляя себя угадать, какого же они цвета, употребив на это всю мощь своего разума, отчетливо сознавая, что если займусь сейчас осмыслением сказанного Фремонтом, то просто не выдержу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50