– У меня все в порядке, Рис, – шепнула она, думая только о том, чтобы прогнать боль из его чудных серых глаз. Неужели это лицо казалось ей когда-то непроницаемым? Как она могла не замечать чувств, сквозивших из-под глухой маски, которую так долго носил этот необычайный человек!
– Тебе больно? – требовательно спросил он, окидывая взглядом ее накрытое простыней тело. Потом поморщился и сказал, не дав ей времени ответить:
– Конечно, больно. Бедные ножки.
– Все не так уж плохо, Рис, – успокоила она, бесстыдно пренебрегая правдой.
Лицо Риса сказало ей, что обман не удался.
– Плохо, – возразил он. – И голова тоже болит, правда?
Она была слишком занята, рассматривая его, чтобы отвечать на вопросы. У него на шее был пластырь. Другой – на правой щеке. Обе руки забинтованы, и еще небольшие ожоги на ладонях. Если там и были бинты, он их снял.
– А еще есть ожоги? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
– Нет. Все в порядке. Не беспокойся. Анджи посмотрела ему в глаза.
– Ты спас мне жизнь, Рис. Я еще не встречала человека, совершившего такой смелый поступок, какой ты совершил ради меня.
Он очаровательно покраснел.
– Оставь, Анжелика. Любой на моем месте сделал бы то же.
Она улыбнулась его смущению и поднесла руку к его щеке.
– Любой нормальный герой будней, да?
Рис поймал ее руку, поднес ко рту и закрыл глаза. Голос его был груб.
– В этом не было ничего героического. Я должен был вытащить тебя оттуда. Должен был. Если бы ты умерла, я бы тоже умер. Неужели ты не понимаешь?
У потрясенной до глубины души Анджи задрожали пальцы.
– Рис…
Его глаза открылись, и пелена влаги в них вызвала горячую волну слез в ее собственных.
– Я был одинок с трех лет… черт, я был одинок всю жизнь. Я думал, во мне есть какая-то ущербность, из-за которой меня невозможно любить. Айрис и Грэм… да, они научили меня многому, но у них своя жизнь, свои семьи. Но ты – ты полюбила меня. Я говорил себе, что это ненадолго, что ты молода и независима и можешь получить кого и что захочешь.
– Я хочу тебя, – перебила Анджи, с трудом произнося слова из-за комка в горле.
– Я знаю, – ответил Рис. – По какой-то непостижимой причине ты хочешь меня. А я хочу тебя. Ты нужна мне, Анжелика. И я не потеряю тебя, – добавил он яростно, растягивая слова, чтобы подчеркнуть их значение.
Он поцеловал ее ладонь.
– Так что теперь ты видишь, – продолжал он мягче, – что я не совершил ничего героического. Это, может быть, один из самых эгоистических поступков в моей жизни.
Не пряча струившихся по израненным щекам слез, она коснулась пальцами его подбородка.
– Я люблю тебя, – проговорила она.
– Я люблю тебя, Анжелика. – Он нагнулся, чтобы еще раз поцеловать ее, потом приподнял голову и чуть неуверенно улыбнулся. – А вот спасение твоей кошки действительно было героическим поступком, – сообщил он, очевидно желая снизить пафос.
Она нахмурилась.
– Ты мог погибнуть! Это было не геройство, а глупость! Как ты мог рисковать жизнью из-за кошки?
– Это была твоя кошка, – просто ответил он. – И потом, я ведь знал, где она. Это было недалеко.
Она не могла больше хмуриться. Мысль о том, как погибла бы в огне милая киска, заставила ее содрогнуться.
– О, Рис, спасибо. Твоя жизнь мне дороже всего на свете, но я так рада, что Цветик спасена.
Он улыбнулся и поднял руку, демонстрируя длинную глубокую царапину.
– Жаль, что кошка не испытывала такой благодарности. Она перепугалась до безумия и не оценила мою идею вытащить ее из убежища под стулом. Слышала ты когда-нибудь, чтобы кошка кашляла? Она кашляла и ругалась как черт все время, пока я выносил ее.
Анджи подняла бровь и тут же вынуждена была подавить гримасу боли, всколыхнувшейся от этого движения.
– Цветик ругалась? – скептически повторила она, удивленная вдруг проявившимся богатством его воображения.
Он серьезно кивнул.
– Как сапожник.
– А это точно был не ты?
– Я внес свою лепту, – признал Рис. Отпустив наконец ее руку, он поправил простыню и встал. – У тебя утомленный вид, моя любимая. Может быть, попробуешь заснуть?
Зная, что он видит все у нее на лице, Анджи не стала спорить.
– Пожалуй, да, – слабо проговорила она, чуть шевельнувшись под простыней в безуспешной попытке устроиться удобнее.
– Я попрошу, чтобы тебе ввели болеутоляющее, – объявил он, услышав ее стон. – Тебе будет легче уснуть.
– Нет, Рис, я не хочу…
Но он уже нажал на кнопку, взглянув так, что она замолчала. Анджи вздохнула и сдалась, понимая, что имеет дело с тем, кого сослуживцы называют диктатором. Он умел спрятать свою нежную, беззащитную сторону, когда это было нужно.
Жить с ним будет нелегко, подумала Анджи, закрыв глаза. Ой, как не скоро он научится открывать свою душу – если научится вообще, – хотя уже успел доказать, что способен сделать это. А она так любит его, что не захочет менять в нем ничего, даже если бы это было возможно.
Он – это он. А она – это она. Навсегда.
* * *
Анджи поморщилась, читая утром статью в субботней газете. Одна из сестер решила, что ей будет интересно, и принесла газету вместе с завтраком. После сухого сообщения о скоплении газа, которое было признано причиной взрыва – расследование продолжается, – статья сообщала обо всех драматических деталях спасения одним из самых богатых и преуспевающих бизнесменов Бирмингема своей невесты, не упустив случая посмаковать тот факт, что Рис оказался у ее дома в столь поздний час. Невеста, добавлялось затем, является дочерью Нолана Сен-Клера, бостонского финансиста, осужденного на тюремное заключение за уклонение от налогов и другие криминальные действия.
После очень тяжелой ночи это было не то начало дня, какое выбрала бы Анджи.
Позже начал звонить телефон на тумбочке. Гей, Дала, Джун и Ким по очереди осведомлялись о ее самочувствии и спрашивали, не нужно ли что-нибудь принести. Микки потребовал трубку, чтобы лично убедиться, что Анджи в порядке, и заверить, что он наилучшим образом позаботится о Цветике, пока она в больнице.
Анджи в четвертый раз повесила трубку, задумчиво покусывая нижнюю губу. Очевидно, сейчас уже все знают об отце. Если это изменило отношение к ней новых друзей, то она не заметила. Только ли социальное положение привлекало к ней прежних бостонских друзей? Действительно ли друзья, которых она приобрела в Бирмингеме, менее корыстны и более человечны – или изменилась она сама? Наверно, раздумывала Анджи, в Бостоне она не правильно выбирала друзей. Пожалуй, она не меньше их виновата в том, что деньги и социальное положение были обязательным условием вхождения в элитарный круг. Может быть, она отдавала новым друзьям больше себя, не имея возможности предложить что-нибудь другое. Об этом определенно стоило подумать.
Невидяще уставившись на свои ноги, Анджи хмурилась, решая философские проблемы.
– Как дела? Болит? Нужно болеутоляющее?
Анджи не заметила, что Рис вошел в комнату, пока он не заговорил так обеспокоенно. Она взглянула и увидела, что он выглядит гораздо лучше, чем вчера вечером, когда она наконец уговорила его пойти поспать. Если бы она могла сказать то же о себе! У нее-то вид, наверное, ужасный.
– Нет, Рис, не болит. По крайней мере не сильно. Просто я задумалась.
Он заметил газету на кровати и нахмурился.
– Откуда это?
– Сестра принесла.
– Которая? – грозно поинтересовался он.
– Рис, все в порядке. Она думала, что мне будет интересно. И была права.
– Ты же не хотела читать эту грязь, – мгновенно парировал он.
– Нет, – согласилась Анджи. – Но мне нужно было знать. Это не так плохо, как могло быть. По крайней мере статья не упоминает о допросах, которым я подвергалась во время расследования отцовского дела.
– Вообще нечего было им упоминать о твоем отце, – заявил он, с отвращением глянув на газету. – Он не имеет никакого отношения к тому, что случилось с домом.
Она небрежно махнула рукой.
– Очень дотошный репортер. Провел расследование, чтобы выяснить, не водится ли чего-нибудь интересного за будущей женой генерального директора «Вейк-тек». Выяснил, что водится. Это его работа.
– Его работа – сообщать новости, а не сплетни. Взрыв – новость. О твоем отце – сплетня.
– Ты пришел навестить меня или обсуждать вопросы журналистской этики? – сурово спросила Анжелика, наградив его ироническим взглядом.
Он улыбнулся, нагнулся и поцеловал ее.
– Навестить. Как ты спала?
– Бывали ночи и получше, – призналась она. – И мне не хватало тебя.
– Я хотел остаться. Ты сама меня выгнала.
– Тебе нужен был отдых, – ответила Анджи и улыбнулась. – И душ.
Рис хмыкнул.
– Понял. Я пару раз был под душем с тех пор, как уехал отсюда вчера. Один – как только добрался до дома, и второй – этим утром после того, как провел пару часов, осматривая твой участок.
– Ты ездил ко мне домой?
Он кивнул, перестав улыбаться.
– Да. Хотел узнать размеры ущерба.
Она сглотнула.
– Там что-нибудь осталось?
Ответ был написан в его глазах.
– Боюсь, нет. Огонь распространялся слишком быстро, чтобы пожарные могли локализовать его. Хорошо еще, что они не дали пожару перекинуться на соседние дома.
«Не буду плакать», – говорила она себе. В конце концов, важно только то, что она и Рис живы, что они вместе.
– Я рада, что больше никто не пострадал, – сказала она вслух.
Рис неуклюже протянул бумажную сумку, которую держал в руке.
– А нашел я вот это, – тихо сказал он. – Единственное, что не обгорело до неузнаваемости.
Одна рука Анджи все еще была под капельницей, и она жестом попросила Риса открыть сумку. Он достал серебряный прямоугольник и мрачно протянул ей.
Стекло треснуло, серебро почернело, но каким-то чудом фотография дедушки и бабушки, которая так долго стояла на изящном столике в гостиной, не пострадала. Их милые морщинистые лица улыбались ей сквозь пелену слез.
– О, Рис.
Он тихо застонал, сел рядом и принялся неуверенно гладить ее по голове.
– Мне очень жаль, Анжелика. Я понимаю, что это не слишком много. Все твои вещи…
Она замотала головой, от чего слезы пролились на щеки.
– Ты не понимаешь. Я не разочарована. Будь у меня выбор, я спасла бы именно это. Спасибо, Рис.
Его большой палец прошелся по влажной дорожке.
– Я знаю, что большинство твоих вещей незаменимы, потому что с ними связаны воспоминания, но что поделаешь? Завтра мы первым делом позвоним в твою страховую компанию. Твои подруги предлагали помочь с покупками, пока ты не начнешь ходить; а жить будешь, конечно, у меня. То есть ты можешь не беспокоиться о том, что связано с финансами. Я позабочусь о тебе.
– Я знаю, Рис. – Она не стала говорить, что вполне может позаботиться о себе сама, как уже сделала в этом году, попав в подобную ситуацию. Рису нужно было чувствовать, что она нуждается в нем. Она понимала это, потому что чувствовала то же самое. – Только я не хочу, чтобы ты жалел меня, слышишь? Ноги мне починят. Очень скоро я снова буду ходить. Доктор обещал, что шрамы будут почти незаметны, хотя на этот счет я мало волновалась.
– Он, наверное, решил, что это будет волновать тебя больше всего. Большинство невероятно красивых женщин немного тщеславны. Ты – исключение.
Она поймала его руку и поцеловала.
– Льстец. – Она прекрасно знала, как выглядит сейчас. Бледная, в синяках, волосы спутаны. Только очень любящий человек мог вспомнить сейчас, что она невероятно красива. – Я к тому, Рис, что считаю себя очень счастливым человеком. Когда мой мир рухнул в прошлый раз, я осталась ни с чем: ни семьи, ни друзей, ни самоуважения и очень мало вещей. На этот раз у меня вообще не осталось вещей, кроме этой, – она прижала к груди фотографию, – но это не важно. Новые друзья знают об отце, и их это, кажется, совершенно не волнует; у меня есть свой путь в жизни, по которому я прошла достаточно, чтобы знать, что могу идти дальше; и самое главное – у меня есть ты. На что же мне жаловаться?
– Я хочу, чтобы мы поженились. Немедленно. Теперь, когда пресса положила на нас глаз, я не хочу репортажей о нашей совместной жизни, не освященной браком.
Она хихикнула.
– Рис, ты такой старомодный. Никому не важно, что мы будем жить вместе до свадьбы.
– Мне важно, – уточнил он, выпятив челюсть. – Извини, если ты надеялась на венчание в церкви со всеми причиндалами…
– Вовсе нет, – быстро перебила она.
– Хорошо. Значит, мы поженимся здесь, до того, как ты выпишешься, – как только я смогу все организовать.
– Здесь? – слабо переспросила она, обводя глазами палату. Она действительно не лелеяла мечту о пышном церковном обряде, но и больничная палата в качестве венчального собора ей не представлялась. Равно как и то, что она будет лежать пластом со сломанными ногами.
– Здесь. – Его тон не располагал к дискуссии.
Рис защитит от всего, что в его власти, уныло подумала она, – от огня, инженеров, подсовывающих невинного вида напитки, сплетен людей, которых они никогда не увидят. Нужно будет только поговорить с ним, чтобы не заходил слишком далеко в своем рвении. Позже.
– Хорошо, – тихо согласилась она. – Если ты так хочешь. – Потом улыбнулась. – Я очень рада, что ты сделал мне предложение до того, как все случилось. Очень бы не хотелось возбуждать в тебе подозрения, не ради ли денег выхожу я за тебя теперь, когда у меня ничего нет.
Он надменно вскинул голову.
– Если бы мне пришло в голову, что ты из тех женщин, что выходят за деньги, я никогда не сделал бы тебе предложения, – проговорил он со стальной нотой, которая так пугала не знающих его столь хорошо, как она. И она верила в сказанное им. Рис не из тех, кого можно обмануть. Он не дал бы обмануть себя даже женщине, которую желал.
Он сплел свои пальцы с ее и смотрел на соединенные руки, избегая ее взгляда.
– У меня никогда не было семьи, Анжелика, – сказал он уже без следов надменности в голосе. – А так хотелось! Обещаю, что буду тебе хорошим мужем и хорошим отцом для наших детей, несмотря на недостаток опыта в той и другой области.
– Я знаю, что будешь, милый, – заверила она нежно, чувствуя, как до боли сжимается сердце. Он вскинул глаза, вспыхнувшие под ее взглядом. – Я люблю тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21