Герцог, лениво развалившийся на ковре среди игрушечных солдатиков и пушек, казался огромным и очень красивым.
– А герцогиня знает, на что вы ее обрекли?
– Думаете, я специально заставил ее забрать Эдмунда, чтобы остаться с вами? – Герцог поднялся, протянул ей руку и помог встать: Эванджелина подняла взгляд и невольно залюбовалась им. Она с трудом проглотила слюну и попыталась отстраниться, но герцог продолжал держать ее за руку. – Да, я хотел остаться с вами наедине, но, честно говоря, идея принадлежала матери. Если бы это пришло мне в голову раньше, я бы уже давно был здесь.
Он провел ладонями по ее плечам, шее и заставил поднять подбородок.
– Если я не поцелую вас, то сойду с ума. – Он наклонился, легко прикоснулся губами к ее губам, и она затаила дыхание.
Видит Бог, она хотела отстраниться, но не могла сопротивляться ни ему, ни себе. Эванджелина прильнула к Ричарду и почувствовала его возбуждение. Герцог прижал ее к себе так крепко, что их тела почти слились. В живот Эванджелины уперлось что-то горячее и упругое. Она знала, что это значит. Наслаждение было столь острым, что Эванджелина едва стояла на ногах. Новый поцелуй был крепче прежнего, их языки соприкоснулись, но ненадолго. Ричард был очень осторожен; он боялся напугать ее.
Напугать ее? Что за чушь! В ней не было ни капли страха. Она хотела раздеть его, опрокинуть на спину и сесть сверху. Хотела целовать, пока он не застонет от наслаждения. Хотела прикасаться к нему, ласкать, узнавать его тело от мят до макушки. Но больше всего хотела сказать ему правду, сказать все и…
Она заставила себя отстраниться. Это было труд-i iee всего на свете. Ричард отпустил ее. Он тяжело дышал; она не могла смотреть в его потемневшие глаза, потому что видела в них то же, что ощущала сама. Лютый, отчаянный голод. Эванджелина отвернулась и уставилась в камин.
Что сказать? Что сделать?
– Милорд, я не могу представить себе женщину, которая могла бы спастись от вас.
– Любая женщина, которая не может от меня спастись, имеет право называть меня по имени. Если вам не нравится имя Ричард, можете называть меня Сент-Джон. Отец называл меня Сент-Джоном, когда хотел выпороть. Правда, такое случалось крайне редко… Эванджелина, если вы не можете спастись от меня бегством, то попробуйте отвлечь. У вас острый язык. Но, как вы уже заметили, это не помогает. Я желаю вас. Желаю больше, чем вчера и даже чем сегодня утром. С этим надо что-то делать.
Эванджелина снова закрыла глаза. Он желает ее… Ну и что? Она тоже желает его, но это слишком мягко сказано. Она… нет, невозможно. Все логично. Герцог очень сексуальный мужчина, у которого наверняка были десятки женщин; естественно, он желает ее, потому что считает доступной. Она пробормотала:
– У вас у самого язык без костей.
– Мне очень приятно, что вы так думаете. Особенно после того, как мой язык побывал у вас во рту.
Она вспомнила, как обнаженный Ричард выходит из моря, и начала терять рассудок. Начала понимать, что такое страсть. Нет, не страсть. Похоть. Это было чрезвычайно досадно. Ей хотелось плакать.
– Разве у вас нет содержанки? – спросила она, пытаясь говорить холодным и равнодушным светским тоном. – Не сомневаюсь, что одна-две любовницы не могут дождаться, когда же вы к ним придете.
– Возможно, – ответил герцог и подумал о Моргане. Он оплатил стоимость ее уютной квартиры до конца квартала. – Но это неважно.
Он сомкнул пальцы на шее Эванджелины и нежно погладил пульсирующую жилку. Она не двигалась и по-прежнему смотрела в камин, но ощущала жар, исходивший от тела Ричарда, стоявшего за ее спиной. Его дыхание грело ей затылок.
– Что происходит, Эванджелина? Вы боитесь меня? Боитесь, что я соблазню вас и брошу? – Сильные мужские пальцы продолжали ласкать ее шею. Наконец Ричард повернул ее лицом к себе. – Вы боитесь меня?
– Нет, – ответила она. – Я боюсь за вас. Черная бровь взлетела вверх.
– Что это значит? Она покачала головой.
– Значит, не скажете?
Эванджелина снова покачала головой, как немая. Тут губы герцога легко коснулись ее рта и заставили ощутить желание. Она плохо представляла себе, что будет дальше. Знала только, что он войдет в нее. Ее ждет нечто странное, но чудесное. Потому что это будет он. Она хотела крепко прижаться к нему, так, чтобы между ними не осталось ни миллиметра. Хотела, чтобы их сердца бились в унисон. Чтобы Ричард делал с ней что хочет. Потому что все, что он сделает, доставит ей наслаждение. Он был близко, совсем близко; она ощущала запах и жар его чистого тела, нежное прикосновение длинных пальцев… Закрыв глаза, она позволила губам Ричард свести ее с ума.
– Ваш покойный муж был настоящим тупицей, – пробормотал он, не отрываясь от ее рта.
Эванджелина попыталась отстраниться, но он держал крепко.
– Нет… Я уже говорила вам, что Андре был чудесным человеком.
– Эванджелина, вы совсем не умеете целоваться. Если бы я не знал правды, то решил бы, что я у вас первый.
– Андре… – пробормотала Эванджелина. – Он был моим мужем…
Ричард снова поцеловал ее; на этот раз его язык проник глубже. Испуганная девушка негромко ахнула. Этого хватило, чтобы герцог отстранился и посмотрел на нее сверху вниз.
– Эванджелина, вы настоящая загадка.
Он все еще ничего не понимал. Она открыла было рот, готовая сказать ему правду, но… Эджертон убьет Эдмунда! Нет, этого она не вынесет!
– Ваша светлость, простите за вторжение, но пришел ваш портной.
Грейсон стоял в коридоре за закрытой дверью.
Герцог уткнулся лбом в ее макушку, тяжело вздохнул, опустил руки и откликнулся:
– Спасибо, Грейсон. Скажи ему, что я сейчас приду.
Наконец он выпрямился, поднял руки, пригладил ей волосы и одернул платье.
– Здесь никто не должен догадываться, что вы были готовы лечь на ковер и отдаться мне. – Он отвернулся и сказал:
– Эванджелина, нам надо решить, как быть дальше. Надеюсь, что дорогой покойный Андре уже не владеет вашим сердцем и душой.
Он не дал ей возможности ответить и вышел, плотно закрыв за собой дверь детской.
Глава 29
– Милый, Эдмунд просил объяснить ему, что такое ирония, – говорила Марианна-Клотильда сыну. – Я только руками развела и не смогла привести ни одного примера. Он заявил, что хочет использовать это слово в рассказе, который придумывает для тебя.
– Вся эта ситуация и есть сплошная ирония, – ответил Ричард, ломая себе голову над тем, куда его ведет судьба.
– Знаешь, я тоже хотела тебе рассказать кое-что интересное. Конечно, ты уже заметил, что Эдмунд очень хорошо ладит с Эванджелиной. Ока нежно любит мальчика, а Эдмунд ее просто обожает. Так что тут все в порядке. Но странно одно… – Она пригубила чашку и продолжила:
– Эванджелина наотрез отказывается идти па бал-маскарад, который устраивают сегодня вечером Сандерсоны. Говорит, что у нее нет подходящего костюма. Я сказала, что дам ей маску и домино, но она не хочет и слышать об этом. И естественно, я говорила с ней так, чтобы она не чувствовала себя бедной родственницей. Так что ее гордость здесь совершенно ни при чем. Ты не потолкуешь с ней? Она такая тихая, почти не выходит из дому и продолжает худеть. Не таю, что с ней происходит, но ты должен подожить этому конец. Конечно, она любит балы, как и все остальные. Подумай об этом, ладно? Даже Грейсон встревожен, хотя это совсем не похоже на старика. Он ее большой поклонник.
Герцог хмуро уставился на догоравшие в камине угли. После состоявшейся накануне сцены в детской, когда Ричард чуть не овладел ею на ковре, Эванджелина сторонилась его. Что было бы, если бы не пришел Грейсон? Ричард прекрасно знал, что было бы, и от досады скрежетал зубами.
Эванджелина сгорала от желания. Казалось, Ричард был первым, кто прикасался к ней, и она была готова сама наброситься на него. Герцогу это безумно нравилось, хотя он прекрасно понимал, что не должен трогать ее. Однако стоило им остаться наедине, как его руки сами принимались за дело. Он говорил, что нужно что-то решать, и при этом не лукавил. Просто он не знал, что делать, поскольку не понимал эту женщину… Обращаясь скорее к камину, чем к матери, он произнес:
– Еще немного, и я окажусь в сумасшедшем доме.
– Нет, – очень спокойно ответила ему Марианна-Клотильда. – Милый, я еще никогда не видела тебя в таком состоянии, но в нем нет ничего особенного. Можешь поверить матери, которая любит и знает тебя: ты совершенно здоров.
Сын поднял на нее измученные глаза.
– Проклятье! Избавь меня от своих советов и материнских наставлений!
– Очень хорошо. Я буду сидеть и молча следить за тем, как ты терзаешься, испытывая новое для тебя чувство.
– Я уже испытал все, что может испытать мужчина, – сказал герцог и пнул носком сапога выпавший наружу уголек.
– Это тебе только кажется.
– Можешь думать что угодно, это все равно ничего не изменит… Ладно, будь по-твоему. Я тоже хочу, чтобы Эванджелина поехала на этот проклятый бал. Просто скажу, что она едет с нами, и заставлю взять у тебя маску и домино. Она не посмеет отказаться.
Марианна-Клотильда опустила взгляд на свои изящные длинные пальцы.
– Знаешь, когда речь заходит об Эванджелине, ты слишком склонен применять силу. На твоем месте я бы действовала тоньше. Немного хитрости, немного обмана…
Герцог бросил на нее грозный взгляд.
– Она сделает все, что я велю! А если не сделает…
– Я уже сказала, что в данном случае деспотические замашки не пойдут тебе на пользу.
Ричард грохнул кулаком по каминной полке, поморщился от боли и наконец овладел собой.
– Мадам, вам самой не хватает хитрости. Если натягивать поводья слишком туго, можно задушить лошадь. Я вижу, вы тоже предпочитаете действовать силой.
Марианна-Клотильда едва удержалась от смеха. Взбешенный герцог готов был выкинуть в окно один из ее драгоценных стульев. Точнее, тот, на котором сидела она сама. Наконец она промолвила:
– Ладно, милый, больше не скажу ни слова. Я не хочу, чтобы ты считал меня старой каргой, которая во все сует свой нос.
– Ха! – воскликнул герцог. – Я пришлю к тебе Эдмунда. Не сомневаюсь, что сейчас он с Эванджелиной, а я не хотел бы улаживать это дело в присутствии сына. – С этими словами он вышел из гостиной.
Как и ожидал герцог, Эванджелина с Эдмундом были в детской. Они, скрестив ноги, сидели у камина, голова к голове, и рассматривали гравюры с видами Парижа.
– Эдмунд, а вот это Бастилия, – говорила она. – Когда у людей больше не осталось ни еды, ни надежды, они взяли эту огромную, мрачную тюрьму штурмом и снесли до основания, не оставив камня на камне. Это произошло в тысяча семьсот восемьдесят девятом году и стало началом революции. – Видя, что Эдмунд серьезно задумался, Эванджелина спросила: – Ты считаешь, что об этом можно придумать рассказ?
– Да, – ответил мальчик. – Рассказ о том, как маленькую девочку посадили в Бастилию за то, что она отказалась есть невкусный обед, приготовленный для нее злой мачехой, а маленький мальчик пришел, чтобы спасти ее.
Герцог откашлялся.
– Эдмунд, и кто же будет этим маленьким мальчиком?
– Конечно, я, папа!
– Я так и думал. Само собой, после этого ты кормил бы бедняжку только самыми вкусными блюдами.
– Да. Я попросил бы миссис Дент готовить ей. Тогда девочке не нужно было бы возвращаться в Бастилию. Она очень хорошая девочка, и я не хочу, чтобы ее обижали.
Ричарда иногда поражало, что у него родился такой замечательный мальчик. Не каждого мужчину Господь награждает хорошим сыном… Внезапно у Ричарда перехватило дыхание. Он отчетливо вспомнил слова отца, говорившего, что его сын лучше всех на свете. На мгновение герцог прикрыл глаза, а потом снова откашлялся.
– Извините меня, Эванджелина, но внизу Эдмунда ждет бабушка. Кажется, в отличие от злой мачехи, не умеющей готовить, повариха испекла его любимый лимонный торт.
– Что, настоящий лимонный торт, который тает во рту?
– Тот самый, – ответил герцог.
– Ева, я пойду?
– Ну, раз ты ухитрился сделать вид, будто умираешь с голоду, мне остается только отпустить тебя. Может быть, вечером ты подробно расскажешь мне о маленькой девочке, которую мальчик спас из Бастилии.
– Я подумаю, – сказал Эдмунд, поцеловал Эванджелину и убежал из детской.
Она улыбнулась герцогу.
– Уже поздно. Я не заметила времени. Спасибо за то, что пришли к нему на выручку.
– Это вам спасибо. За то, что не ушли с ним.
– Я не любительница лимонного торта.
– Вы могли уйти с ним, лишь бы не оставаться наедине с его отцом.
Это заставило ее вздернуть подбородок.
– Я уже говорила, что не боюсь вас!
– Нет, вы боитесь себя, боитесь за меня – что совершенно бессмысленно – и боитесь того, что может случиться, когда я нахожусь рядом с вами.
Чистая правда, подумала она, а вслух насмешливо сказала:
– Ваше тщеславие не имеет себе равных.
– Можете не волноваться. Я не собираюсь приближаться к вам и буду строго придерживаться этого правила. Вчера я совершил чудовищную глупость, прикоснувшись к вам. В конце концов мы с вами легли бы на ковер прямо у камина и на нас наткнулся бы любой из дюжины слуг.
У Эванджелины расширились глаза. Она выглядела испуганной и возбужденной одновременно. Это действовало на герцога сильнее, чем приворотное зелье. Ричард сделал два шага назад и только тут увидел темные круги под ее глазами. Мать говорила, что она худеет. Молодая женщина действительно выглядела бледной и осунувшейся. Беспокойство за нее сделало голос герцога необычно резким:
– Эванджелина, я пришел уладить дело.
– Я не знаю, о чем вы говорите, – ответила она, хотя все прекрасно понимала. Герцог хочет, чтобы она стала его любовницей. В конце концов, она была замужем и…
– Сколько времени вы прослужили в должности гувернантки Эдмунда?
Ее удивлению не было предела.
– Минутку, милорд. – Она уставилась на свои ногти. Нельзя забывать об огромном обаянии этого человека и его столь же огромном опыте. Да, Ричард желает ее, но это для него ничего не значит. Она вздохнула, а затем заставила себя улыбнуться. – Вы ошиблись. Я скорее няня, чем гувернантка. Гувернантке требуется специальное образование. Возможно, правильнее всего следовало бы называть меня компаньонкой Эдмунда, которая знает понемногу обо всем и ничего толком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39