Для них это явно был не маскарад. Даже болтая друг с другом, они то и дело принимали значительный вид: сложив руки на груди, доверительно шептали и бросали многозначительные взгляды. Так, будто это веселое сборище имело для них какую-то мрачную важность: не Бенни Гудмен, скорее Брамс.
Огни потускнели и прибыло наше шампанское. Занавес позади танцпола разъехался, и хлопок нашей пробки потонул в аплодисментах. На эстраде человек десять музыкантов в красных блейзерах, белых рубашках и красных галстуках сидели, изготовившись, двумя рядами за пюпитрами с монограммой «ГК». По бокам расположились рояль, контрабас и ударные. На басовом барабане блестящим золотом было натрафаречено: «Шикарные Свингеры». Капельмейстер был без пиджака и с красными резинками на рукавах, в красной бабочке, которая висела незавязанной. На нем цвела величавая улыбка, но он был небрит, и черные плутовские пряди волос свисали ему на глаза. Возможно, слегка обдолбан.
– Гав! Видишь Вито? Первый ряд, с правой стороны. Корнет.
Я кивнул. Вито сидел в таком же щегольском красном блейзере, бритая голова переливалась разноцветными огнями эстрады. Глаза сверкали в тени хулиганских бровей того типа, что здороваются на переносице.
Взмахом красной палочки дирижер запустил круг популярных свинговых вещей, под которые толпа двинулась танцевать. Когда бутылка шампанского стала историей, мы с Энджи оторвались на танцполе под пару вещиц, и я успокоился, не заметив никаких гиперкритических взглядов от танцоров с грамотной техникой. В тот момент я и вправду не мог бы сказать, что мы танцуем – линди, восточный или западный свинг, джиттербаг, джамп или что-то еще. Вообще-то, конечно, двигались мы конспективно. Но я так понимаю: пока можешь кружить свою крошку, макать ее, милашку, подбрасывать барышню и при этом малышку не шмякнуть, ты все делаешь нормально. Азарт я предпочту педантизму при любых обстоятельствах.
Рукоплескания после заключительного номера поредели и стихли, пока мы с Энджи возвращались на места. – Сердечно блдарю вас, леди и дженты, блдарю вас! – Обезвоженный напряжением и свободными радикалами дирижер основательно приложился к стакану с ледяной водой. Провел рукой по голове, убирая с лица мокрые пряди. – Я Роб Гетти, и «Шикарные Свингеры» определенно рады, что вы смогли нынч прийти в «Готам-Клуб». – Пока публика послушно хлопала, он стащил у пианиста из пепельницы на «Стейнвее» сигарету. – А теперь мы хтим, чтоб вы тепло встретили Скуппи Милнера и его Золотой Рыдающий Голос!
Из левой кулисы на сцену выпрыгнул аквамариновый смокинг, заполненный главным артистом вечера – мужчиной, у которого был такой высоты лоб, что там еще два раза поместилось бы его лицо. А наверху примостился жесткий треугольник рыжевато-бурых волос. Крошечные голубые глазки сияли над улыбкой, ширина которой не уступала высоте лба. Я не вполне уверен, был ли у него хоть какой-то нос. Скуппи (скупой хиппи? скотч-гуппи?) был карикатурой на самого себя, смесью нестандартных частей, а боксерская жестикуляция его рук ясно показывала, что он так и рвется врукопашную потягаться с Бастером Пойндекстером. Прикиньте: кино про Годзиллу, два чудовищных лба сомкнулись в схватке, трясут друг на друга колоссальными чубами, здания рушатся, Гринвич-Виллидж лежит в руинах.
Скуппи сверкнул зубами:
– Кто готов услышать кое-что новенькое, а? Оторвемся по полной, люди!
Галерея взорвалась аплодисментами – Скуппи здесь, очевидно, любимец.
Оркестр снова вжарил, на сей раз – в ритме буги, с яркими духовыми и шаманскими тамтамами. Скуппи прикурил сигаретку, подмигнул залу и сжал микрофон в кулаке.
Я не расслышал все слова, но позже купил компакт «Шикарных Свингеров», где текст был напечатан. И сама песня – «Мигающий свет» – звучала так:
Крошка, беги от экрана прочь,
будем вопить, свинговать во всю мочь.
Нам даже завтра не стоит терять
Сегодня прошло, барабаны гремят.
Это велит нам мигающий свет:
мыслей нет и тревог тоже нет.
Только без продыху все покупать –
не отходя от экрана съедать.
Крошка, прислушайся: слышишь ли звон?
Твой разум проснулся – окончен сон.
Вижу, глаза полыхают пожаром –
смоемся вместе из техно-кошмара!
Крошка, беги… [припев]
Крошка, твой так сладок язык
Он замшелую ересь молоть не привык.
Брось свою мышь, танцуем скорей,
в доме из цифр – ни окон, ни дверей.
Доктор сказал, мы здоровьем рискуем,
Если с тобою как черти танцуем.
Лучевая пушка прошила гипоталамус:
Красный, синий, зеленый – он больше не с нами.
Крошка, беги…
И хотя я не полностью уловил это свинговое либретто, суть песни до меня дошла. Может, только у меня так, но пафос показался мне чуточку странным – как-то далеко от «Прыг, джайв и вой». Пока Скуппи заливался, я оглянулся на галерею. Кое-кто отплясывал во весь рост. Бинг, боулер, пернатая вертихвостка и их дружки тем временем перевесились через перила, отщелкивали ритм пальцами, взвизгивали, мотали головами и вообще всячески колбасились.
Славно – современная свинговая музыка мне нравится, и должен сказать, я рад был увидеть, что она входит в моду; а особенно – что свинг, похоже, начал вытеснять моду на семидесятые. Так что этот свинговый угар пришелся мне по нутру. Но надо заметить, что в музыке, которая звучала со сцены в «Готам-Клубе», было что-то темное – одновременно соблазнительное и зловещее.
Через несколько номеров «Шикарные Свингеры» закончили свое выступление, покачав тромбонами и взревев трубами. Мы с Энджи едва успели допросить Дадли и Кармелу о будущей свадьбе, как чьи-то руки опустились мне на плечи.
– Ба, подумать только!
У меня из-за спины вышел Вито, осклабился и выдвинул себе стул.
– Эй, Вито, отлично играли. – Я встал и пожал ему руку. – Энджи, это Вито.
– Твоя женщина? Не может быть! – Вито в роли чаровника, ага.
Энджи подала руку; Вито ее поцеловал.
– Гарт, у тебя такие форсовые знакомые! – подколола Энджи. Вито обернулся к Кармеле:
– А этот прелестный цветок – неужели Кармела? – Та злобно уставилась на его вощеную лысину. Без заминки и не моргнув глазом, Вито взял ее руку и пожал. – А мне, выходит, ловить букет невесты?
Дадли загоготал:
– Ой, да садись уже, хамло.
Он махнул официантке, и та унесла пустую бутылку.
Мы повспоминали о судебных деньках, обсудили, чем занимаемся мы с Энджи, и после пары фраз о работе Кармелы в Отделе автотранспорта и текущих занятиях Дадли. мы перешли к Вито.
– Ну что, есть какие-нибудь новшества в стеклянных глазах? – спросил я – Я тут подыскиваю себе козлиный глаз или парочку.
Вито ткнул в меня пальцем:
– Знаешь новые глаза с обводкой и сдвинутой склеральной полоской, соединенной с роговицей?
– Склеральная полоска? – спросила Энджи.
– Это с белком вокруг, – объяснил я.
– А видел хоть раз предориентированные, с расширенными сосудиками, где используют промышленный золотой порошок? – Вито грохнул ладонью по столу, чтобы звучало весомее. – Представляешь, как обалденно для фотографии, когда глаза загораются, а не выглядят, как черные стекляшки. Тебе, наверное, для козла понадобятся со зрачком-щелью. Какого размера?
– Может, двадцать семь миллиметров? Или даже меньше.
– Позвони, я посмотрю, что у меня есть. Поверишь ли, так был занят музыкой, что в последнее время не выполнял заказов.
– Свинг?
– Да, свинг всех сквозняков загружает по полной. Раньше-то я за неделю играл всего три больших концерта, а теперь? Я вас умоляю! – Пальцами по столу он отбил барабанную дробь торжества. – Поверишь ли, если бы я хотел обслуживать больше тусовок, этот большой злой волк сдувал бы поросячьи домики семь вечеров в неделю.
– Так вы играете не в одном оркестре? – спросила Энджи.
Вито мрачно кивнул:
– А все, по-вашему, что делают? То есть, кроме основной банды, по случаю лабаешь и с другими, сборные команды, понимаете? Несколько студийных музыкантов, два-три парня из симфонического, садимся вместе, и что получается? Оркестр, и как его назвать? Я играю в «Хеп-стерах Бадди Фелпса», «Сезонниках Адской кухни», «Шайке Пита-Пистолета»… Иногда мы выдумываем название, когда приезжаем в клуб или подаем заявку в агентство, чтобы нас включили в список музыкантов для частных вечеринок.
– И все свинг? – спросил я.
– Разновидности. Одна команда играет вещи двадцатых годов, другая – чистый зут-свинг, третья – больше рокабилли, джамп, или традиционный джаз. Сколько вкусов в рожке мороженого?
– Вито, Гав хочет узнать про ретристов, – вмешался Дадли.
Вито задумчиво кивнул, ожидая моего вопроса.
– Ну, мне, наверное, любопытны вон те люди возле бара. Я так понимаю, у них это не просто маскарад.
Вито поджал губы:
– Пожалуй, нет.
– И что за этим?
Он пожал плечами:
– Мода, причуда? А может, через пару лет мы будем опять играть в диксилендах.
– Вот так, да? Я послушал слова в той первой песне у Скуппи. Не похоже на обычную эстрадную шнягу.
Вито вдруг нетерпеливо глянул на часы:
– Они собираются писать песни о войне, знаешь?
– О войне? – переспросила Энджи.
Вито поднялся, глядя на эстраду, где какой-то музыкант вытряхивал слюни из клапанов своего инструмента.
– Раньше – Гитлер, Вьетнам. А теперь? Можно сказать, теперь воюют стили жизни. Технологии прикончат нас всех. Ладно, приятно было вас повидать, ребята. Мне надо за кулисы, следующее отделение.
Мы с Энджи переглянулись, но Дадли, кажется, не увидел в неожиданном уходе Вито ничего особенного.
– Ты так и не спросил его про тетю-колу, – отметил Дадли. Мы с Энджи опять переглянулись – но уже иначе. Свеча мигнула, и в хитром взгляде Энджи как будто мелькнуло подозрение:
– А почему Гарт должен спрашивать Вито про тетю-колу?
Дадли побарабанил мизинцами по столу и посмотрел в потолок, соображая, что сглупил. Кармела пальцем помешивала в стакане содовую, смиряя, как мне показалось, гнев звяканьем и буро-золотистым мерцанием льда.
Так вот, некоторые люди считают, что со своей половиной нужно делиться всеми мыслями, и при обычных обстоятельствах – я сам один из таких. Но, как я уже намекал, в последние пару лет тут обозначились кое-какие довольно необычайные обстоятельства. Точнее – обстоятельства опасные, и я не то чтобы сам их искал, но, похоже, мне суждено было с ними столкнуться. Разумеется, я понимал, что розыски тети-колы – фактически убийцы – известный риск. Учитывая это, я просто держал ушки на макушке, проверяя, не удастся ли мне при исполнении дружеских обязательств перед Дадли и выхода в свет с Энджи попутно вычислить тетю-колу. На основании тех Николасовых догадок.
Я уверен, что в большинстве пар именно женщины склонны вздыхать над тягой мужчин к опасным занятиям. Ну, знаете, типа: «Ты же не будешь сам чинить крышу?» или «Затяжной с парашютом? Не думаю», – но Энджи не из таких женщин, и в этом еще одна причина, почему я ее так люблю. Однако есть и оборотная сторона: Энджи – неисправимая охотница до головоломок. Кроссворды, мозаики, «Выиграй деньги Кена Кляйна», даже телевизионные детективчики – все годится. К тому же в этом она мастер – за чашкой кофе разделывается с кроссвордом в «Таймс», а сюжет фильма угадывает, пока на экране еще идут начальные титры. Упорство в поиске – вот ее конек. Взяв в руки кроссворд, Энджи не выпустит его, пока не разгадает до конца. И не думай промчаться мимо незаконченного пазла в гостиной пансиона. Что-то в ее психике заставляет ее накинуться и разрешить загадку. В прошлом она уже впутывалась в мои «необычные обстоятельства», и я вопреки здравому смыслу совал нос куда не надо, лишь бы только удовлетворить ее детективный рефлекс. По ходу ее едва не подстрелили и едва не взорвали. Меня едва не прикончили и не раздавили каменной глыбой.
Можете считать, что я ее слишком опекаю, но мне совсем не хотелось, чтобы Энджи повстречалась с тетей-колой или вмешалась в затеянную мной погоню за Малахольным Орехом.
Энджи уже наложила лапу на загадку самого Николаса, и что она оставит в покое другую – случай в ВВС – тоже ожидать не приходилось. Упаси боже, она заметит здесь связь. Да только, самой собой, было уже поздно. За тетю-колу она зацепилась.
– Я просто мимоходом упомянул Дадли, что раз тетя-кола была одета как бы старомодно, понимаешь, мог быть какой-то незначительный шанс, что мы ее тут встретим.
Плечами я пожал, наверное, раз десять. Самое гнусное в совместной жизни – становишься таким прозрачным для партнера.
– А. – Энджи торжествующе скривила губы. Она увидела связь, и уже начала увлеченно ворошить кусочки мозаики. Поняв, что в ближайшее время мне об этом ничего больше не услышать, я вышел в туалет, пока оркестр не заиграл снова.
Поднимаясь по плюшевым ступеням от столиков на галерею, я поглядывал, нет ли тети-колы – хоть и всерьез не рассчитывал встретить ее. Определенно, в «Готам-Клубе» она не будет одета под Элли Мэй, и я, наверное, в любом случае ее не узнаю. Но опять же, глядя вокруг, я понимал, что и в том костюме она не будет здесь так уж неуместна.
На галерее толпилось куда больше народу, чем когда мы пришли, – ко второму отделению в заведение текла ночная публика. И демография стилей соответственно становилась шизанутее. Я заметил парочку рокабилли-мальчиков, щеголявших гигантскими коками и заложенными за ухо сигаретами. Разновидностей джайв-прикида были миллионы, начиная от мужчин в пальто с треугольными пуговицами с ладонь и галстуках-шнурках, заканчивая женщинами в струящихся бабушкиных пеньюарах с подобранными в тон оперенными туфельками. Я уже стал замечать чистые темы и влияния в костюмах. Пламенно-оранжевые брюки-капри и топ в серебряных блестках: Лора Петри отправляется в Вегас на охоту. Гладкий переливающийся пиджак, черная рубашка, прическа ежиком, сигара «Эль пресиденте»: Доби Гиллис трансформируется в Джерри Льюиса. У одной дамы была прическа Вероники Лейк, красная фланелевая рубашка, шляпа-пирожок, мешковатые штаны, толстые башмаки, подтяжки. Ее подружка была в черном пиджаке, белой рубашке, узком черном галстуке и с прической Дебби Рейнолдс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27