И не то чтобы я совсем не делал попыток преступить закон. Впрочем, местная полиция не дала мне расправить крылья. Однажды вечером мы с Пончиком шли в боулинг поиграть на новом игровом автомате «Ивел Канивел» и нас по подозрению остановили и допросили копы. У нас были полны карманы четвертаков, из чего копы сделали вывод, что это мы распотрошили газировочный автомат на заправке. Потом был случай, когда мы до позднего вечера заигрались на причале в «Стратего». Миссис Крюгель навела на нас свой телескоп, и в следующий миг копы уже брали штурмом наш предположительный наркопритон.
Я никак не мог понять, почему, но люди, облеченные властью, всегда начинали меня сразу в чем-то подозревать. И как бы Энджи ни оспаривала это, я уверен, что есть что-то в моей внешности, отчего любой проходящий мимо полицейский обязательно бросит на меня второй, внимательный взгляд. Николас жил в соответствии с этой генетической предрасположенностью. И хоть не впрямую, но все равно несправедливо, я обвинял его за то, что мне тоже досталась порция.
Наши дедушки были врачи, бабушки – из первопроходцев фермерской породы. Папа был типичный профессор, мама – тихая домохозяйка. Может, плохие хромосомы перепрыгнули через поколение. О двоюродном дедушке Таддеусе у нас говорили вполголоса, и так, чтобы не слышали дети. Позже я долго приставал к маме с расспросами про Таддеуса, но она лишь повторяла свое «Ой, я правда не помню», добавляя только, что он «пахал где-то на Западе».
Не растрать я свою юность попусту в усердной тяге к знаниям, я был бы лучше подготовлен к той пригоршне джокеров, которых жизнь подсовывала мне в последнее время. Нет, бесспорно, судьбе было угодно, чтобы я стал преступником; иначе я не проводил бы столько времени в полицейских участках и не искал бы сейчас запасного адвоката.
Наутро после того, как по моей квартире прошлась кран-баба, Дадли познакомил меня со своим кузеном, серьезным долговязым парнем по имени Алекс Стайн – в темных очках в черной оправе, с черными вихрами и в красной безрукавке. Он казался толковым, но поди разбери? Впрочем, ведь это Дадли пришел мне на выручку со своей картой.
Пока я ездил к Стайну, милая Энджи оставалась дома. Занималась страховкой, ремонтом двери и вместе с Отто прибиралась в квартире. Полицейские попытались допросить «русски»-гнома, но после пространного рассказа о КГБ, хот-догах и нудистских пляжах Калифорнии отказались от мысли хоть чего-нибудь от него добиться. Да, и еще – о быстро шагающих женщинах.
После того как я рассказал свою историю Стайну, мы продолжили беседу с Цильцером в полицейском участке. Без малого час я убил, пересказывая историю ему – вернее, те ее части, которые позволил рассказать мой поверенный. Как и Роджер Элк, Стайн убедил меня «отформовать» рассказ о событиях, окружавших мертвую женщину на моем крыльце, так, чтобы половчее обойти мои догадки о ее личности.
Я в подробностях изложил им все о Пискуне, ретристах, Слоуне, заговоре цветных вспышек, Букермане, сферах, натуропатах, Роджере Элке, Мортимере, мумиях, нападении на Николаса, логове ретристов на Хановер-сквер, моем похищении, о Вито и о моем спасении. Алекс убедил меня так изложить события, чтобы избежать упоминаний о шокерах, применять которые в Нью-Йорке запрещено. Я просто сказал, что мои друзья ошеломили и отвлекли похитителей – и ведь это правда, – так что я смог вырваться из их кольца и выскочить на Вандербильт-авеню.
Тем временем, пока я рассказывал обо всем этом, копы успели проверить кое-какие детали. Штаб-квартира ретристов в «Банке Ирана» заперта, никого нет дома. Николас – неизвестно где, но тоже не дома. В «Готам-Клубе» выступлений Скуппи больше не планируется, а номер телефона, который дирекция клуба дала полиции для связи с «Шикарными Свингерами», оказался номером автомата на станции в Бронксе. Сообщения, оставленные Роджеру Элку у телефонного диспетчера, оставались без ответа. Что касается Букермана, копы навели справки в его последнем местопребывании – в одном из пригородов Чикаго.
– Лью Букерман из «Шоу Генерала Бухера» умер, – неуверенно протянул Цильцер.
– Умер? Не может быть. В смысле, они все ссылаются на Букермана. В смысле, ретристы. Роджер Элк.
Цильцер заглянул в листок бумаги, который держал в руке:
– 12 февраля 1996 года. Свалился в залив на озере Мичиган. Ушел под лед, так что до самой весны поднять машину не могли. Ее так и не нашли, как и тело. Через год суд объявил его умершим. Его имущество и деньги перешли к корпорации «Аврора», которой управляет его племянник.
Что-то знакомое. «Аврора»…
– Конечно, Гарт не может точно знать, что это Букерман. – Алекс положил ногу на ногу. – Он видел его лишь покрытым грязью, а прежде никогда не наблюдал без костюма генерала Бухера, да и то было больше тридцати лет назад.
Цильцер покачал головой:
– Мы кладем немало труда, проверяя каждое ваше утверждение, мистер Карсон. – Он поглядел мне в глаза. – В этом-то и беда.
– Минутку. – Я прищелкнул пальцами. – Роджер Элк. У него в конторе на стене висела табличка – какая-то благодарность от корпорации «Аврора».
Цильцер вздохнул, но все же записал и этот жалкий пустяк. Потом пустил по столу фотографию 8x10.
– Узнаете его?
Я узнал. Слоун – он лежал в какой-то подворотне. Лицо его было густо-фиолетового цвета и резко контрастировало с белыми бровями и волосами. И он по-прежнему был в грязи после ванны. Старинный галстук так туго намотали ему на шею, что он впился в кожу. По крайней мере ему не перерезали горло, как Вито.
Он заговорил, выдал Вито, но его все равно убили.
Я отвел глаза.
– Это Слоун.
– Уверен, у вас нет никаких оснований подозревать моего клиента ни в одном из этих убийств, – фыркнул Алекс.
– А как насчет помехи правосудию? Едва прослышав про заговор этих, как их там… ретристов и их связь с убийством Тайлера Лумиса, он обязан был поставить в известность полицию.
Алекс всплеснул руками:
– Гарт определенно увидел эту связь, лишь когда к нему пришел Слоун с куклой и признался в убийстве. Сразу же после этого Гарта похитили два головореза. Знаете, детектив Цильцер, вы ведь должны обратить не меньшее внимание на похищение мистера Карсона. Он – жертва, а не преступник.
– Карсон позвонил не в полицию, а своему адвокату.
– Гарт имеет право на адвоката, и у него были все причины подозревать, что разговор пойдет о таких предметах, что его могут в чем-нибудь обвинить. – Алекс пожал плечами. – Если хотите, выйдем с этим к судье.
Детектив Цильцер огладил усы и задумчиво посмотрел в блокнот. Я же смотрел на зеркальную стену за его спиной и гадал, сколько копов и помощников прокурора прячутся за ней, пристально наблюдая за мной. Тяжко вздохнув и на всю комнату поскрипев стулом, детектив поднялся и вышел из комнаты. Прежде чем захлопнулась дверь, я заметил восковую физиономию Бальзамировщика.
Рядом с ним, спиной ко мне, стоял громадный мужик с бритой шеей. Я подумал, что этот коп вполне мог бы потягаться с Мортимером. Стейн потрепал меня по плечу.
– Не думаю, чтобы у них нашлись основания вас задержать, Гарт, – тихо сказал он и выпятил нижнюю губу для пущей убедительности. – Не думаю, что они вообще представляют, в чем тут дело. – Стейн вопросительно вгляделся в меня. – Я к тому, что все это выглядит довольно ненатурально, даже если на сто процентов правда. Только знайте, что если по каким-нибудь причинам ваши воспоминания о событиях изменятся, мы можем оказаться в трудном положении. То есть это может выглядеть так, будто вы чините препятствия правосудию.
Я молчал. Его недоверие было вполне понятно, и, могу сказать, я оценил его попытку намекнуть мне. Хотелось бы мне пойти ему навстречу…
– В общем, – добавил Стейн, – если он сейчас вернется и вы захотите что-нибудь добавить или изменить, это вряд ли чем-то опасно для вас. С другой стороны, если мы сейчас уйдем отсюда, а какие-то аспекты…
– Стейн, так все и было – так же дико, как оно и звучит.
Он похлопал меня по плечу:
– Ну, в общем, вы понимаете.
Выждав сколько надо, Цильцер вернулся в комнату, руки в карманах, взгляд в пол. Дверь не закрыл.
– Можете идти.
Стейн взял свой кейс и похлопал меня по спине. Мы двинулись к двери, но Цильцер, пустив в ход палец, задержал меня и сказал:
– Если вся эта параша хоть на каплю правда, у вас, дружище, будет еще немало хлопот из-за этих парней. Поосторожнее.
Едва выйдя из комнаты, мы увидели Энджи – в своей овечьей бекеше она вышла из соседней комнаты в компании с Бальзамировщиком.
– Что она здесь делала? – возмущенно спросил Стейн у Цильцера.
– Мы спросили, не могла бы она прийти и ответить на несколько вопросов. – Цильцер пожал плечами. – Она сказала – без проблем.
Я бросил на Энджи укоризненный взгляд, она ответила мне дерзким.
– Нам нечего скрывать, – объявила любимая и прошагала под табличку «Выход».
Мы со Стейном вышли следом, и после нескольких чашек кофе (Стейн пил «Клево-Форму») в закусочной за углом, установили, что ее рассказ вполне совпадал с моим. Наверное, это и стало причиной того, что меня отпустили.
Когда вышли из закусочной, Стейн оставил мне номер своего пейджера.
– Итак, Гарт. Имейте в виду, что скорее всего это был еще не конец. Наверняка вы скоро заметите, что полиция за вами следит. Это нормально. Более того – это хорошо. Так и надо. Неплохо будет, если вас будут видеть в обыденной жизни, без всяких подозрительных занятий или посетителей. Что относится и к вашему брату. Понимаете, о чем я?
Я понимал и послушно кивнул. Пусть у копов скулы сведет от скуки.
Стейн заторопился на дачу показаний в суд, а мы с Энджи зашагали домой. Небо затянуло, а холодный пыльный ветер заставил меня поднять ворот куртки.
– Я правильно сделала, разве нет? – начала Энджи. Я взял ее за руку.
– В итоге. А только это, наверное, имеет значение.
– Знаешь, я хотела, чтобы по крайней мере полиция знала все, даже если ты почему-нибудь решишь о чем-то умолчать. Я беспокоюсь и хочу, чтобы полиция была за нас.
– А почему бы тебе не отдохнуть от всей этой кутерьмы, Энджи? Возьми недельку, навести друзей в Германии. Я тоже поеду, только мне надо с этими змеями…
– О нет, не выйдет! Ты от меня так просто не отделаешься.
– Слушай, Энджи, я не знаю, что будет дальше. Все может повернуться еще страшнее, и я не хочу…
– Ага, а как насчет того, что я хочу? – Она выдернула руку. – Это тебя похитили! Я знаю, ты всегда стремишься меня опекать, но я тоже, пес возьми, за тебя боюсь. – Она взяла меня за лацканы, нос у нее покраснел, глаза заблестели. – Так что я буду здесь, рядом с тобой, понял? В любых передрягах, вот так. Я не дам этим гадам тебя обидеть.
Я обнял ее за талию и улыбнулся:
– Я, можно сказать, надеялся, что ты так скажешь.
Она ухмыльнулась, фыркнула и чмокнула меня:
– Ты, можно сказать, знал, что скажу.
Мы прошли под руку по 19-й улице, мимо школы и домов, потом свернули на Десятую авеню.
– И к тому же, – продолжила Энджи, – я все равно не могла бы поехать в Германию. Я только что узнала от Питера замечательную новость. – Энджи радостно погладила меня по руке. – Знаешь принцессу Мадлен?
– Ну.
– Так вот, благотворительный концерт, который она устраивает? Для которого мои серьги? Он будет послезавтра, вечером. Питер пойдет, и у него есть лишняя пара билетов по тысяче долларов, но все его клиенты уже и так с билетами. – Энджи от возбуждения начала подскакивать на ходу. – Вот: мы с тобой идем!
– Здорово.
Наверное, я даже смог изобразить восторг. Ах, вечное очарование венценосцев. И подумать только, если бы я не харкнул мятным полосканием на Армию спасения, мне не в чем было бы пойти.
Глава 25
На следующий день я заскочил к Дадли. Слушая мой отчет об эффективности «Дадко-Карты», он порозовел от удовольствия.
– Твоя карта – а вернее сказать, ты, Дадли – по-настоящему спас мою задницу. – Я отдал ему карту.
– Не хотел бы напоминать, Гав, но я же тебе говорил… – довольно фыркнул Дадли. – В любом случае, спасибо, что испытал ее. Ты сам-то не получил заряд, нет?
– Ни капельки. И сочту за честь испытать еще что-нибудь. Если у тебя что-то еще есть тут… А это что, Дадли? Вон та лиловая штучка.
– Где что? Вот это? – Дадли указал крошечным скальпелем на кишки канадского поползня, потрошением которого занимался. – Это мускульный желудок. Он перемалывает семечки.
Я вытянул шею, чтобы получше разглядеть его сквозь громадную лупу. Дадли сидел почти неподвижно, сложив руки на деревянной колодке. Он был в полном хирургическом облачении: маска, резиновые перчатки, халат, лампочка на лбу и все остальное. Вся работа происходила на площади не больше десятицентовика. Птица была пришпилена к парафиновой колодке, крылья раскинуты.
– Вот эти потроха? – сказал я через маску. Меня Дадли тоже заставил надеть. Хотя полного хирургического костюма я не удостоился.
– Ты думаешь, зоологи употребляют термин потроха, а? Потроха – это то, что бабуля кладет дедуле в похлебку. А вот еще замечательная штучка. Вот эта желтоватая фигня – поджелудочная, красноватая – селезенка, а зеленая – желчный пузырь. А ты знал, что поползень – единственная птица, которая умеет лазить по стволам вниз головой? Именно так узнают поползня в природе.
Дадли закрепил булавкой край птичкиной плоти и вынул пинцетом какие-то ошметки, отрезав от хребта сразу под черепом. У таких маленьких птичек череп оставляют внутри чучела, а мозг осторожно удаляют.
– Откуда птичка?
– С радиаторной решетки «понтиака».
– Наверное, нужна целая сеть агентов, чтобы находить такие вещи.
Дадли фыркнул:
– Эх ты, старьевщик, это называется Интернет. Настанет время, и ты все свои дела будешь вести через него.
– Я постараюсь, чтобы это случилось как можно позже.
Моя охота на коралловую змею продвигалась плохо, и я уже опасался, что без Интернета обойтись не удастся.
– К счастью, у меня нет конкурентов.
– А ты все еще слушаешь радио «Оупри»? Гав, у тебя есть масса, масса клиентов, которые просто не знают о тебе. Вот если бы ты дал мне состряпать для тебя сайт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27