Неожиданно налетел сильный шквал. Видимость упала до нуля. Вокруг все потемнело. Я чувствовал лишь сильные порывистые удары дождевых струй по капюшону. Волны ударяли в борта лодки со страшным гулом. Воздух настолько пропитался водяной пылью, что я задыхался: дышать буквально нечем. Тьма сгустилась еще больше. Не видно даже паруса. Мерцала лишь лампочка у компаса. Я ощущал направление ветра и старался удержать курс, не позволить лодке развернуться. А румпель стал невыносимо тяжелым: он тянул из меня последние силы. Этот кромешный ад продолжался минут двадцать. Потом шквал выдохся: ветер внезапно стих. Наступила невероятная тишина. В ушах стоит звон. От пережитого напряжения веки вспухли и горят, ломит натруженные руки.
И тут я вспомнил о кошмарной ночи, когда мы в бурю пытались через Дарданеллы пройти в Мраморное море. Тогда на яхте «Эол» нас было пятеро мужчин и одна женщина – Джу. Строили яхту любители – сотрудники болгарского телевидения. У них было в избытке добрых желаний, строительных материалов и трудолюбия. В результате из рук энтузиастов вышло нечто непостижимое. Обычный крен из-за ветра у «Эола» достигал 75°, то есть был почти как у бескилевой спасательной шлюпки. Без всякой на то причины яхта частенько опасно кренилась, а румпель становился чрезвычайно тяжелым. Возможно, этим он был обязан слишком длинному гику. Вообще, на яхте все было не по мерке. Даже паруса были особые, не подходящие для этого судна. И я не удивляюсь, ибо мастера-любители приняли за основу чертежи яхты длиной 5,5 метра, но ради удобства и роскоши произвольно удлинили корпус до 8,5 метра. Сделали это просто: увеличили пропорционально размеры буквально всех частей яхты, даже киля. И получилась яхта, конструкция которой пришла в противоречие со всеми нормами и принципами судостроения. Одним словом, любители сотворили небывалое судно!
Вот на этой яхте мы и попали в ад в Мраморном море. К тому же накануне она выкинула ряд номеров: судно дало течь, сломался румпель, вышел из строя двигатель. Стояла поздняя осень. Неожиданно резко похолодало. И мы помчались прочь от греческого архипелага. С собой у нас не было никакой теплой одежды. При выходе из Дарданелл пошел дождь, подул крепкий встречный ветер, разыгрался шторм. Я решил вернуться в Галлиполи (Галиболу) и там переждать бурю. Другого выхода у нас не было. Штормовой встречный ветер не позволял яхте идти вперед. В Галлиполи повалил снег. Случай небывалый! Старики взирали на небо и шепотом произносили «аллах!». Спустя ночь мы снова покинули порт. Через 30 миль хода в Мраморном море опять разразился шторм. Могучий и яростный. Несколько часов мы упорно боролись с ним, но так и не смогли достичь ближнего мыса, за которым всего в трех милях находится порт Текирдаг. Неожиданно пал туман, дождь усилился. Ветер яростно выл. С огромным трудом я управлял яхтой. Становилось ясно, что в такую погоду попасть в Дарданеллы мы не сможем. Видимость очень плохая: в 50 метрах ничего не различишь, а скорость течения здесь достигает 3 миль в час, то есть больше, чем может дать мотор яхты. Был бы хоть радиопеленгатор или радар – другое бы дело. Пользовались Одиссеевой навигацией.
Вход в Дарданеллы имеет ширину около одной мили. Даже теоретически шанс уцелеть очень мал. Более шести часов шли мы в полном мраке, нигде ни огонька, никаких ориентиров. В любую минуту ждали: вот-вот врежемся в какую-нибудь скалу. Наконец показался первый огонек, но он не обрадовал: столкнулись два судна. Увидели и второй огонек: судно ударилось в маяк-мигалку. В густом тумане даже опытный экипаж вряд ли сумеет разглядеть небольшую действующую мигалку.
Я лихорадочно думал, в голове проносились потоки цифр: о курсе, дрейфе, силе течения и ветра. Часто менял курс. Все мне добросовестно помогали. Люди, которые впервые плавали на яхте, вели себя словно профессиональные моряки парусного флота. И даже, пожалуй, лучше, потому что не задумываясь выполняли мои распоряжения, не пытались то и дело давать умные советы.
Наконец, точно по рассчитанному мной курсу 210° – запомнил его на всю жизнь! – показался маяк Галлиполи. Укрылись в порту от шторма. На другой день я проснулся капитаном с непререкаемым авторитетом.
Никогда не забуду, как Митето Езекиев, который был болен (у него была высокая температура), превозмогая слабость, помогал всем, чем мог, заботился о нас, как мать родная. Я то и дело вбегал в рубку, чтобы взглянуть на карту, уточнить курс, и он каждый раз поил меня горячим чаем, всегда знал, где циркуль, треугольник. Я навсегда полюбил его всей душой. На высоте были также Хари, Пешко и Румен: отчаянно смелые и веселые парни, словно молодые пираты.
Джу

Кит у борта
Дневник – это почти единственное, что меня дисциплинирует и дарит мне хорошее настроение. Остальное время меряю лишь часами от вахты до вахты.
Сегодня видели кита. Неожиданно в двух метрах от лодки послышался могучий вздох и всплеск. Из воды показалась огромная темная спина животного. Больше часа кит кружил вокруг лодки. Уже наступили сумерки, и я никак не могла понять: то ли он один, то ли их несколько. Кит появлялся то с левого борта, то с правого, то нырял перед самым носом лодки. Я очень волновалась. Еще бы! Видеть это могучее животное в нескольких метрах от себя – такое зрелище хоть кого заставит переживать. Дончо же держался с достоинством, спокойно, будто вырос вместе с китами.
В Атлантике я видела двух китов, но они были так далеко, что не вызвали беспокойства. А этот выбил меня из колеи: никак не могла уснуть. К тому же, выныривая на поверхность, чтобы подышать, он всякий раз окатывал нас брызгами.
В тот вечер планктон издавал особенно неприятный запах. Может быть, такой планктон и был самым любимым лакомством для нашего кита, и поэтому тот плавал рядом. Я убеждала себя, что гигант не собирается причинить нам неприятности, просто он очень любопытный. В следующую вахту я все время прислушивалась, высматривала, не покажется ли кит снова. Но он так и не появился.
Наконец-то мы дождались прекрасного солнечного дня. Сушимся. Я вытаскиваю на солнце одежду, одеяла, перетряхиваю весь багаж. Положение не столь уж катастрофическое, но довольно много вещей промокло. Часть одежды покрылась плесенью. Контейнер с киноматериалами даже изнутри оказался влажным. Я все протерла, все просушила. А что испортилось, того уж не вернешь.
Справляли пасху. Слушали церковную службу. Где-то часа в три пополудни, когда в Болгарии царила полночь, Дончо подарил мне деревянный шарик, раскрашенный фломастером, с надписью, посвященной мне. Я преподнесла Дончо букетик дикой герани, который спрятала еще во время проводов в Софийском аэропорту. Так мы поздравили друг друга. Сейчас у нас дома праздник в разгаре. На столах куличи, крашеные пасхальные яички. Все чокаются, желают крепкого здоровья и, конечно же, думают о нас.
Я не выдержала и достала фотографии Яны. Положила их в дневник, чтобы можно было смотреть в любую минуту. Твержу сама себе: «Держись, моя милая! Чего расхныкалась? Знаешь ведь, сколько пройдет времени, пока увидишь свою дочурку. Если уж тебе так тяжко с ней расставаться, не ехала бы в эту экспедицию!» Так я сама себя распекала. Но и это не помогает.
У Дончо болит рука. Нам каждый день приходится по двенадцать часов держать румпель – преимущественно левой рукой. Боюсь, как бы и у меня она не разболелась. Будь мы сиамскими близнецами, то, пожалуй, и тогда не так болезненно переживали бы друг за друга.
Новое событие! Прошли 2000 миль. До Маркизских островов остается чуть больше 1000 миль. Что нас ждет впереди? Погода весьма неустойчивая.
Дончо

2000 миль с Яной
Вахта прошла спокойно. Без дождя. В последнюю неделю это первый случай. Океан подарил нам тихую и сухую ночь.
После захода солнца нас посетил кит. Странное дело, все интересные события почему-то всегда происходят в сумерки или ночью, когда снимать невозможно.
Кит попался любознательный. Вертелся возле лодки с полчаса. Был он средних размеров – раза в два больше нашей «Джу». Когда он всплывал на поверхность, то издавал резкий звук. «Классического» фонтана, который наблюдается только в полярных областях, когда при выдохе животного в холодный воздух взлетает конденсированный пар вместе с распыленными брызгами воды, не было. Джу это знает, но упорно твердит, что видела такой фонтан. Просто с детства ей запомнился кит с фонтаном, и теперь ей не хочется расставаться с красивой книжной картинкой.
Во время выдоха гигант обдал меня брызгами с головы до ног. Несколько раз он подплывал к лодке метра на два-три, а затем удалился.
Океан – нечто удивительное. Через каждые одну-две секунды откуда-то из глубины пробиваются светлые пятна. Сильные, словно там включают прожектор. Никогда ничего подобного не видел. Световые вспышки настолько яркие, что их легко принять за свет автомобильной фары.
Джу написала на борту лодки – «Яна». Имя «Яна» я обнаружил и на одной из дощечек. Спросил, не она ли украшает лодку, и Джу снова заплакала. Хочет скорее домой, хочет видеть Яну.
Несколько дней обсуждали семейный вопрос: когда У нас будет второй ребенок. Нужно уже поторапливаться, иначе разница в их возрасте будет слишком велика. Как это хорошо – молодые родители! Будем ли мы понимать Яну, когда наша Улыбушка станет двадцатилетней красавицей?
Сегодня лаг показал: позади 2000 миль. Это его отсчет. Истинное же расстояние 2500 миль по прямой линии. Если же к этому добавить и неизбежные для парусника зигзаги, то оно окажется еще большим. Браво! Молодец, лодочка! Я делаю все возможное, чтобы скорость была более высокой. Тогда лодка быстрее доставит нас к желанному берегу.
Южная широта 7°23 , западная долгота 119°18 .
Координаты определены 24 апреля. Всего прошло тридцать девять дней.
Традиции
Стало уже традицией подводить итоги каждые десять дней, чтобы убедиться, что дела наши идут неплохо. Да и как иначе, когда пройдена большая часть пути. Сегодня сороковой день экспедиции и выпал он на пасху. В Болгарии к этому празднику красят яйца и пекут куличи. Яна, наверное, уже выбрала себе биток – самое прочное пасхальное яичко. Представляю, как она крепко сжимает его в маленьком кулачке, как бьет им по битку Тоты. Ее пасхальное яичко не разбивается, и она сияет от счастья. Когда я был мальчишкой, меня в этот день всегда охватывала лихорадка состязаний. Мне никогда не хватало битков. Однажды, стараясь выбрать себе самый крепкий биток, я переколотил дома все пасхальные яйца.
Мне захотелось подарить Джу красное яичко. На лодке яиц, конечно, не имелось. И я долго ломал голову: что же придумать? Наконец вспомнил о деревянном шарике. Был у меня такой шарик размером с черепашье яичко. Но не оказалось красной краски. Тогда я разрисовал «яичко» зеленым фломастером и подарил его Джу. Она вспыхнула от радости. Потом быстро убежала в рубку и долго рылась в своих сокровищах. Выскочила из рубки, улыбаясь до ушей, и преподнесла мне… букетик дикой герани. Нашла его в своей знаменитой шкатулке с талисманами. Подарок Джу растрогал меня до слез. И что с того, что букетик обрел цвет акулы и запах сушеной петрушки!
Ночью несколько раз шел дождь. Первый застал меня врасплох, и половину одежды пришлось сушить.
Разглядывал фотографии Яны. Моей дорогой Улыбушки с большими глазами и низким голоском. Тайно прослезился, как и Джу. Хочется поскорее вернуться домой. Мечтаю о том, как буду тормошить дочурку, как стану учить ее плавать. Хорошо бы вернуться в Болгарию к сентябрю. Это самый лучший месяц для отдыха. К тому времени курортный сезон заканчивается и пляжи почти пустые. А золотая осень заваливает прилавки базаров виноградом, арбузами и дынями.
Время бежит незаметно. Очень трудные дни чередуются с днями отдыха. Жизнь у меня переполнена. Каждый прожитый день приближает к заветной цели. Я уже предвкушаю окончание экспедиции. Если даже решим остановиться на Маркизских островах, то в пути пробудем еще две недели. Промчатся они быстро.
Джу

Сила молчания
Сорок дней позади. Немалый срок. Наверное, мы и сами изменились, но этого не замечаем. Похоже, стали намного чувствительнее, обидчивее. Я очень остерегаюсь, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. Дончо тоже. По себе знаю, как неприятно, когда тебе делают выговор. И в таких случаях я стискиваю зубы, чтобы не вырвалось ненароком обидное слово. А поводов – тысячи. Несколько раз пыталась убедить Дончо в том, что нарекания до добра не доведут, что они только обостряют отношения. «Зачем ты переложила нож?» или «Зачем ты оставила на палубе куртку? Ее насквозь промочило». Да, я забыла убрать куртку, и она теперь мокрая. Но разве упреками поможешь? Тем паче что сам во много крат рассеяннее, и у меня больше причин быть им недовольной. Но я же сдерживаюсь. Кажется, Дончо воспринял мою теорию, потому что не раз обрывал фразу на полуслове. Насколько спокойнее стало жить! Если удастся сохранить такие отношения и в Софии, будет прекрасно. Мой лозунг: нет ничего хуже упреков, когда дело сделано. Если ты умен и догадался предупредить – это хорошо. Но зачем говорить о свершившемся факте? Лишь для того, чтобы другой почувствовал себя виноватым, а ты временно взял вверх в семейных отношениях? Это глупо.
Когда перечитала то, что записала в дневнике в предыдущие дни, то обнаружила: я уподобляюсь Эллочке Щукиной – беднеет мой лексикон, пользуюсь все меньшим количеством слов. Несколько глаголов и прилагательных мне достаточно. А между тем знаю, что, если начну следить за стилем, перестану писать. Потому решила, будет лучше, если не стану перечитывать написанное раньше. Теперь мы уже не читаем дневники друг друга, чтобы не было скучно потом, в Софии.
Да, совсем вылетело из головы: не упомянула в своей хронике об акуле. Из-за ливней мы о ней совершенно забыли. А сейчас смотрю и вижу, акулы тут как тут – и наша, старая подружка, и новенькая, более светлая, с беспорядочными полосами по бокам, словно на ней форменный мундир иностранного легионера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50