Когда они подошли к ее хижине, Рауль вежливо отступил в сторону, пока она разыскивала в сумочке ключ.
– Спасибо, что проводили меня, – сказала она, – я уверена, что одна заблудилась бы.
– Я подожду, пока вы окажетесь внутри, в безопасности.
– Господи, я замерзла, – сказала она, сама изумившись, почему это сказала, и тут же точно поняв почему.
– В этих хижинах есть камины, – откликнулся Рауль на эту реплику. – Хороший огонь как раз то, что нужно в такую ночь.
– Да, – сказала она, доставая ключ, глядя на него и сознавая, что происходит. – При условии, что кто-то умеет разжигать огонь. Я не умею.
– Буду рад это сделать для вас, если желаете.
– Благодарю вас, – ответила Фрида, чувствуя, что тонет в его огромных темных глазах. И подумала: «А почему бы и нет?» Она отдала ему ключ, чтобы он мог открыть дверь.
Оказавшись внутри, она сбросила шубу и стала наблюдать, как он разжигает камин. Рауль так и не снял свое длинное черное пальто, словно намереваясь сразу, как только займется пламя, уйти. Работая, он отпустил какую-то шутку.
Фрида налила джину и помолчала.
Когда над дровами забушевал огонь, Рауль встал, вытер руки и произнес:
– Ну вот, теперь вам будет тепло всю ночь. Фрида подумала: «Кто написал этот диалог?»
– Это хороший, жаркий огонь, – сказал он двусмысленно. – Он будет гореть для вас и не погаснет всю ночь.
Всю ночь… Где она слышала это раньше?
– Благодарю вас.
Однако вместо того чтобы направиться к двери и сказать «Спокойной ночи», как она ожидала, он просто стоял на месте, улыбаясь и глядя на нее своими большими сексуальными кубинскими глазами.
И тогда Фрида поняла: сейчас должен быть ее ход.
Несколько мыслей мелькнули в ее голове. Она подумала о Джейке, который умер шестнадцать лет назад от рака простаты. «Выходи снова замуж, Фрида, – сказал он ей, когда был в «Седарс-Синай». – Или, по крайней мере, пользуйся жизнью, когда я умру». Она подумала о своей дочери, которая, похоже, разделяла чужие мысли о том, что вдовы или женщины старше пятидесяти должны находиться в домах призрения. Она тут же подумала о Банни, выглядевшей такой жалкой, павшей духом, когда она услышала о том, как отреагировал Сид Стерн на ее множественные операции.
– Хотите выпить? – тихо, более страшась его отказа, чем согласия, предложила она.
– Очень любезно с вашей стороны, благодарю, – ответил он и снял пальто.
Они уселись на софе против огня, на некотором, не слишком большом расстоянии друг от друга.
– Вы очень приятная леди, – сказал Рауль. Лицо его освещали всплески огня.
– Почему вы это сказали? – спросила Фрида.
– Большинство людей, когда узнают, что я кубинец, думают, что я коммунист. А вы всего лишь заметили, что я говорю с акцентом. Я ценю это.
– Расскажите мне о Кубе, – попросила она, и он стал рассказывать.
Пока он говорил, Фрида расслабилась. Она смотрела на огонь, слушала его и неожиданно почувствовала радость от того, что заказала этот ужин.
Когда его рука слегка коснулась ее плеча, она не напряглась, даже не подумала ни о чем. Она просто повернулась к нему и улыбнулась. Он был так молод и так прекрасен.
А когда потом он поцеловал ее, в нем было столько нежности, что Фрида поразилась. Она ожидала грубого натиска.
Он отобрал у нее стакан и притянул к себе. Сначала она отпрянула, отвыкнув за столько лет от мужской близости. Но инстинкты вернулись к ней вместе с невероятным приливом желания. Рауль целовал так сладко, не грубо или агрессивно, но осторожно, почти любовно. Он не торопился, словно не стремился немедленно продемонстрировать свои мужские достоинства. Как если бы в самом деле понимал ее страхи и неуверенность, чувствовал, что любое дерзкое или слишком поспешное прикосновение к ее телу породит в ней тревогу. Лишь спустя некоторое время его пальцы скользнули по ее волосам, потом стали ласкать щеки, шею, затем спустились к вороту блузки.
Когда он расстегнул первую пуговицу, у нее перехватило дыхание. Его рука остановилась, но он продолжал целовать ее, и Фрида расслабилась. Потом он расстегнул остальные, и Фрида почувствовала, как его рука, сильная и мягкая одновременно, обхватила ее грудь.
Мягкая нежность сменилась настойчивостью, и тогда она осмелилась на ответное движение рукой и почувствовала очень сильную грудь, очень сильный живот и очень сильную… эрекцию.
Нашептывая что-то по-испански, Рауль снял с ее плеч блузку и расстегнул бюстгальтер. Потом его рука скользнула ей под юбку, и он начал целовать такие места, какие ей никто не целовал много лет.
И ей было так хорошо!
Потом он встал, улыбаясь, и начал раздеваться. Фрида опередила его. Она сама сняла с него смокинг, стянула рубашку с его оливкового торса, потом спустила брюки.
Он наклонился и помог ей встать на ноги. Потом они, обнаженные, долго целовались стоя, и она ощущала его твердое касание к своим бедрам.
– Ну, давай же! – шепнула она наконец.
Он снова улыбнулся, подвел ее к бараньей шкуре возле очага и возложил на нее. Нежно целуя, прошептал:
– Насладимся же…
Потом он вошел в нее, напряженный, могучий, юный. Фрида задохнулась. Было ли это с нею? О, да, да, да, да…
Он брал ее беспрестанно. Когда она полагала, что они вот-вот кончат, он неожиданно замедлял движения, а потом снова мягко убыстрял их, пока она вновь не начинала ощущать близость взрыва. А он снова замедлял…
Последней ясной мыслью, мелькнувшей в ее голове, было: «Конечно, он не может так беспрерывно. Ни один мужчина не может».
Но он мог… Пока, наконец, она не впилась ногтями в его спину и не прошептала:
– Ну же!..
Когда Фрида ощутила дрожь, пробежавшую от пальцев по ногам, она крепко зажмурила глаза и успела лишь подумать: «О Господи!»
Штормовой волной обрушился на нее образ – образ Лэрри Вольфа.
– О Господи! – вскричала она.
Задыхаясь, она лежала, распластанная, на спине. Он не двигался, лежал сверху, хотел быть уверен. Потом, когда она начала смеяться, а затем произнесла: «О мой Бог!» – бросил лукавый взгляд.
– Рауль, – произнесла Фрида, – о-хо-хо.
Она поспешно высвободилась из-под него и подошла к телефону возле софы, торопливо набрала номер и после паузы произнесла в трубку:
– Лиза, дорогая! Да, это Фрида. Первоочередное дело. Приезжай завтра утром в «Стар», да, «Стар», в Палм-Спрингсе. Отбытие в час одиннадцать, как раз перед тем, как ты уходишь в «Ракуе-клуб». Лиза, привези все, что достала.
Она нажала на рычаг и набрала свой номер:
– Сэм, это Фрида. Мне нужно, чтобы ты немедленно приехал в «Стар». Это на утро твое первое дело. Выезжай еще до рассвета. Что? Меня это не касается. Отмени. Ты мой должник, Сэм, не забыл? Да, «Стар». Скажу тебе, когда приедешь. Ах, да, Сэм, обязательно привези Джанину.
Пока Фрида названивала, неистово набирая номера, отдавая распоряжения абонентам на другом конце линии, Рауль наблюдал за ней в замешательстве. Когда она приступила к пятому звонку, он протянул руку к рубашке чтобы начать одеваться, но Она коснулась его твердого потного плеча и шепнула:
– Ты можешь остаться?
– Столь долго, как ты хочешь, – ответил он удивленно. Она подмигнула и набрала очередной номер.
– Банни? Это снова Фрида. Ты говоришь так, словно плачешь. Слушай… Что? Доктор Айзекс принесла тебе немного валиума? Не принимай его. Я хочу, чтобы ты оставалась бодрой. Слушай, я хочу тебя спросить: кто-нибудь видел твою новую внешность? Я имею в виду, кому известно, что ты сделала пластическую операцию? Только врачи? Превосходно! А теперь оставь валиум и застегни свой ремень безопасности, чтобы не свалиться.
Фрида говорила возбужденно, улыбаясь в то же время Раулю.
– А теперь слушай, какая идея осенила меня!
И, объясняя Банни план, который пришел ей в голову, но опуская, как он пришел, Фрида не отрывала глаз от Рауля, который лежал на бараньей шкуре, обнаженный, прекрасный и сильный, – распростертая готическая статуя.
И внезапно до нее дошло, почему она должна была остаться в «Стар».
33
Дэнни Маккей сидел в своем новеньком «ягуаре», барабаня пальцами по рулевому колесу. Он следовал за Филиппой Робертс и ее двумя спутниками сюда, к многоэтажному зданию «Уилшир», в котором располагался офис «Старлайта», от отеля «Сенчури-Плаза», после того как они оттуда выписались. Вскоре они должны были еще появиться: служитель внизу сказал ему, что мисс Робертс сегодня отправляется в Палм-Спрингс.
Уже темнело, и на оживленном бульваре Уилшир начали зажигаться серебристыми всполохами рождественские гирлянды. Откуда-то доносилась мелодия песенки «Мы, три короля», по тротуарам сновали покупатели, нагруженные пакетами, и просто прохожие с озабоченными лицами. Дэнни ненавидел рождественские праздники, они его нервировали. Воспоминания о матери, которая была такой прекрасной и умерла такой молодой, всегда возвращались к нему в это время года режущей болью.
Наконец терпение его было вознаграждено: знакомый белый длинный лимузин выехал из подземного гаража. Одно из оконных стекол салона было опущено на несколько дюймов, и он смог разглядеть пассажира. Похожа на Беверли. Это и была Беверли.
Когда, следуя за лимузином, Дэнни выехал на 10-й хайвей, ведущий на восток в Палм-Спрингс, его руки стиснули руль в сладостном предчувствии того, что он должен с ней сделать.
– Оператор, – нетерпеливо сказал Алан Скейдудо в трубку, – что с моим звонком в Лос-Анджелес?
Когда ему ответили на языке, которого он не понимал, он почти заорал:
– Na? falo portugu?s! Я не говорю по-португальски!
– Desculpe-me, senhor. Я постараюсь еще раз. Все линии заняты.
– Пожалуйста, постарайтесь. Это очень срочно.
– Да, senhor. Я позвоню вам, как только соединюсь с абонентом.
Алан повесил трубку и выругался. Для него жизненно важно было немедленно переговорить с Филиппой. От поездки в Рио и встречи с президентом «Миранды интернейшнл» осталось скверное впечатление. Что-то тут было не так, и Гаспар Энрикес вел себя как-то не так. Старик был слишком добродушен, подумал Алан, слишком охотно шел на сотрудничество и слишком быстро пообещал прекратить скупку акций «Старлайта», владея сейчас восемью процентами, в то же время он вежливо отказался подписать соглашение о «мертвой точке», которое Алан привез с собой.
Он взглянул на часы. Важный посетитель мог постучать в дверь его номера в любой момент.
«Господи, ну и денек выдался», – подумал Алан, подошел к окну и выглянул в теплую бразильскую ночь. День был жаркий, город уже шипел при почти ста градусах, сейчас температура спала до влажных семидесяти двух. Алан ослабил узел галстука и вознес хвалу Господу, что в отеле имелись кондиционеры. Он остановился в Сезар-парке на Авенида Виера-Сдуто. Здесь на крыше здания постоянно дежурили охранники службы безопасности. С помощью биноклей они контролировали прилегающий пляж Ипанема, чтобы ограждать постояльцев от «пляжных крыс» – детей, которые воровали все, что попадало под руку. На этом самом пляже Алан и встретился ранее с Гаспаром Энрикесом.
Энрикес претендовал на роль одного из тех пожилых джентльменов-аристократов, часто встречающихся на бразильских пляжах, которые любят доказывать свое мужество, бросая вызов океану. Алан был вынужден ждать на пляже, пока семидесятилетний бразилец нырял в накатывающиеся волны, а затем полчаса подпрыгивал на одном месте на песке. При каждом прыжке с седых волос на его грудь ссыпалась брызгами высохшая морская соль, а в это время они с Аланом пытались вести деловые переговоры среди толпы отдыхающих, шума и насекомых. Алан не был готов к встрече именно на пляже, он был одет в темно-синие шерстяные брюки, очень дорогую шелковую рубашку от Армани и чувствовал себя весьма нелепо с портфелем в руках и с подвернутыми штанинами.
Правда, во время разговора он обнаружил, что ничего необычного в этом для Ипанемы не было: и другие люди делового вида беседовали, похоже, с клиентами, одетыми в одни лишь купальные костюмы, но все с портфелями.
Подлинной проблемой для Алана при этой встрече на пляже было то, что здесь он не мог носить свои ботинки со специальными стельками, так что его рост был низведен до природных пяти футов и шести дюймов. Другой проблемой был ветер – он вздымал его редкие, тщательно уложенные волосы, выставляя трансплантаты на обозрение всему свету.
Однако даже в таком виде на него обращали внимание женщины – эти аристократичные полногрудые создания с оливковой кожей и ногами, которые, казалось, росли прямо из-под мышек. Они были совершенно обнаженными, если не считать танги – изобретенных в Рио узеньких бикини, которых, в сущности, могло бы и не быть. Эти красотки обладали даром мельком, искоса, бросать на мужчин взгляды, способные его расплавить, особенно такого мужчину, как пятидесятипятилетний Алан Скейдудо, на которого давно, а возможно, и никогда так никто не смотрел. Не один раз он вынужден был переспрашивать Энрикеса: «Извините, что вы сказали?»
Алан провел со стариком на пляже все послеобеденное время: Он ел сандвичи с сыром и выслушивал жизнерадостную болтовню Энрикеса на превосходном английском о деятельности – во всех деталях – «Миранды интернейшнл», ее волнующих операциях по экспорту орехов. Но все, с чем Алан, в конце концов, ушел, была дикая головная боль и солнечные ожоги. Достигнуто было до удивления мало. Теперь, задним числом обдумывая встречу, Алан видел, что это была какая-то шарада, хотя в конце ее он и Гаспар разыгрывали уже нечто вроде пантомимы, заглядываясь на чье-нибудь бикини. Ничего существенного на самом деле сказано или сделано не было. Теперь, когда на часах тикала полночь, а сам он озабоченно ожидал важного гостя, его дурные предчувствия усилились. «Миранде интернейшнл» определенно доверять нельзя. Нужно немедленно предупредить Филиппу, чтобы она была настороже.
Когда раздался стук, Алан поспешил отворить дверь, но это был всего лишь официант. Алан отступил в сторону. Официант вкатил тележку и стал готовить ужин, успевая болтать о жаре, влажности и результатах последних футбольных матчей.
Завидев стоявшую на столике рядом с телефоном вырезанную из дерева куколку, официант спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78